– Э-э…
– Э-э, а-а… – передразнил Петров дневального и стал спускаться по лестнице, насвистывая весёлый мотив.
О!.. Сегодня Вася Плющ по штабу…
– Вася, почему все сержанты – хохлы?
– Та иди ты… Я тебе потом объясню… Давай лучше покурим твоих посылочных…
– Я же говорю: все сержанты – хохлы… Пошли, угощу тебя… А ты мне послабление по службе сделаешь.
– Я тебе расслабление сделаю… Клизьмой…
В офицерском туалете Петров долго достаёт сигареты, набивая себе цену. Услужливый Вася приготовил спички:
– Ровно сороковник сегодня…
– Да… сорок… А ты чего в наряде?..
В штабе трещит телефон… Плющ вложил сигарету за ухо и выскочил из туалета… Ты смотри… можно подумать, это Васю с родной деревней соединили…
– Дежурный по штабу, старший сержант Плющ… Да… Так точно… Так я ж ему говорил… Есть… Понял…
Чего он рубится так?.. Старшиной уволиться хочет?.. Сорок дней… Потом ещё месяца два… Дембель в маю – всё… В декабре у тебя будет дембель!.. В новогоднюю ночь…
Петров докурил сигарету. Плюща нигде не видно… Да… а чего я здесь делаю?.. Канцелярия… Чего я там не видел?.. Будет Лемиш мозги компостировать… Может, он приснился мне?..
В канцелярии тоже никого. Петров прохаживается от стола к двери, осматривая новые обои, – у весенников дембельский аккорд был.
Остановился у книжного шкафа. Открыл дверцу… «Танки идут ромбом»… «Южнее главного удара»… МАТЕРИАЛЫ XXVII СЪЕЗДА КОММУНИСТИЧЕСКОЙ ПАРТИИ СОВЕТСКОГО… Макулатура!..
Сверху на шкафу лежит голубовато-серый дисциплинарный устав. Под массивным дыроколом наставление по стрельбе из РПК-74.
Петров взял дырокол. Взвесил его тяжесть в руке… Килограмма два!.. Поставил обратно.
Из окна топот сапог. Пробегают части. Их не видно за зеленью деревьев. Летний утренний воздух льётся в открытую форточку. Где-то с командного клацанье металла. Ещё и ещё… Цлакт-закл… цлакт-закл… цлакт-закл… Это не раздражает Петрова, он изучает через оконное стекло форму листьев… Тополь, наверное?.. Не пирамидальный просто…
За спиной открылась дверь. Петров оборачивается и получает удар кулаком в лицо. Не успевая сообразить, бьёт правой… добавочный левой. Лемиш летит в книжный шкаф. Петров бьёт ногой. Добивает левой ногой. На дверце шкафа трескается стекло, сползающего капитана осыпает осколками. Сверху падает устав. Срывается дырокол… Хрясь-сь!.. Наставление отскакивает Петрову под ноги.
«…Чаасть-шагом!..» Гулкий топот сапог несёт с лестницы через закрытую дверь и фанерные перегородки. Петров присел над Лемишем и нащупал пульс.
Капрал-шеф
Eins, zwei, Polizei,
Drei, vier, Grenadier.
Funf, sechs, alte Hex,
Sieben, acht, gute Nacht…
С руками за спину, в белой фуражке легионера и камуфляже под джунгли, перед строем прохаживается капрал-шеф, ветеран 13-й полубригады. Суетливые французы выбегают из казармы, застёгивая синие мастерки на ходу.
Капрал-шеф негромко ругается по-немецки: «шайзе…»
Прохаживаясь перед строем вот уже девять минут, он мысленно махнул рукой на этих недоумков – французов.
Русские давно стоят, один к одному. Это крепкие парни. Они не ёжатся от холода, как французы. Капрал-шеф взглянул на русских одобрительно: «Гутэ зольдатэн!» Ему скучно прохаживаться и ждать доходяг-французов. Ему хочется поговорить с русскими.
Поправив белую фуражку, капрал-шеф подходит к строю. Обращается к левофланговому волонтёру:
– Насьоналите?
– Русский.
– Спецнас?
– ВВ, внутренние войска.
– А… Спецнас!
Капрал-шеф идёт дальше:
– Насьоналите?
– Русский.
– Насьоналите?
– Русский.
– Насьоналите?
– Русский.
– Спецнас?
– Ракетные войска.
– Спецнас…
– Насьоналите?
– Украина.
Капрал-шеф задумался. Он расправляет морщины под козырьком фуражки. Махнул рукой: – Русский!
– Насьоналите?
– Эстония.
– …Э-э… Русский!
Следующим стоит сенегальский негр.
– Русский?
– Но-но…
Русские валятся от смеха. Капрал-шеф оборачивается к ним с улыбкой на тонких губах. Последние французы выбежали из казармы и стали в строй.
Капрал-шеф обводит строй взглядом. Строго смотрит на опоздавших. Строй замирает. Капрал-шеф поворачивает строй французской командой и французской командой, с выдержкой, командует: «Ан аван… марш!»
Волонтёры идут в черноту самого раннего утра. Подъём здесь в четыре. Русские идут, а сонные французы бредут. Вдруг капрал-шеф командует по-русски: «Стой!» Русские останавливаются, они улыбаются. Французы налетают на их спины. Капрал-шеф приводит строй в порядок, делает внушение французам. Петров (здесь он Пименов) переводит своим: «…Я говорю русским на французском… они понимают… Я говорю на русском… они понимают… Я вам говорю на французском – вы не понимаете… Говорю на русском – вы не понимаете…»
Строй огибает крыло форта. «Альт!.. Дэми тур а друат!» Строй поворачивается направо. «Рэпо». Капрал-шеф взбегает по ступенькам, стучит в дверь. Окна столовой черны. Наконец вспыхивает свет в прихожей. Доносится ворчанье повара, капрал-шефа впускают. Волонтёры негромко переговариваются…
– Капораль-шеф!.. Капрал идёт…
Капрал-шеф сходит по ступенькам. Улыбается, объясняет для русских: – Мадмуазэль дормир, – приложил руки к уху, – капораль-шеф трэ нэрвоз.
Петров переводит: «Мадмуазель спит, капрал-шеф (повар) очень нервный». Русские смеются.
«Гард а ву!.. Дэми тур а друат!.. Ан аван… марш!» – командует капрал-шеф, и волонтёры идут обратно. Они рассядутся в классе, с автоматом с напитками и пепельницей из старой французской каски, чтобы прийти позже. Раз мадмуазель дормир. Мадмуазель – вольнонаёмная помощница повара. Для француженки это очень даже интересная блондинка.
Белая фуражка капрал-шефа плывёт в темноте. Он шагает справа впереди, с руками, заложенными за спину. Полукеды волонтёров дают только мягкий звук – издалека это как шелест мокрой листвы. Спит старый форт и деревья. Утром здесь пахнет сыростью и красным вином.
Вдруг капрал-шеф останавливается: «Стой!» Оборачивается. Машет вперёд рукой: «Айн-цвай, полицай!»
Русские весело берут шаг. Французы в недоумении поспешают за ними.
Любовная драма Лёши Рыбочкина
Платят и вообще сейчас за писательскую работу очень мало и нерегулярно, а с одним моим другом, писателем Лёшей Рыбочкиным, произошёл такой случай.
Получает Лёша письмо с вопросом: «Алексей, Вы Тургенева любите?»
Письмо, как письмо, по мэйлу, от заместителя главного редактора издательства «Лимбус Пресс» Вадима Левенталя.
Лёша ответил: «Нет, не люблю».
Через время приходит второе письмо: «Алексей, а Вы Куприна любите?»
«Что за фигня!.. на самом деле… Любишь – не любишь… ромашку, блин, нашли…»
Заходит Лёша в интернет и узнаёт, что петербургское издательство «Лимбус Пресс» готовит альтернативный школьный учебник по литературе, где известные современные писатели расскажут об известных писателях прошлого. Всего известных современных писателей сорок человек, каждый напишет эссе об одном писателе прошлого, а в учебник эти эссе пойдут как отдельные главы.
Ну, Рыбочкин и согласился написать про Куприна. Тем более что гонорар ему положили в двенадцать тысяч рублей, а денег у него не было совсем, и задолжность по квартплате возрастала. А Куприна он и правда любил.
И ещё Лёша на «известных современных писателей» повёлся. Лёша так и сказал своей девушке: «Прикинь, Лен, если я напишу такое эссе, то стану как бы известным современным писателем».
Время поджимает, ночами нужно работать, чтоб уложиться в месячный срок. Лёша изучил материал, выгнал три болванки с разными стержневыми ходами – две забраковал, одну оставил. Потом довёл до ума, фразы отработал, слова подобрал и подогнал друг к дружке. Всё вычитал на ритм и звучание. Он и по прозе так работает, а эссе не проза – дело техники. Нужно было только захватывающе написать, так чтоб старшеклассники увлеклись творчеством Куприна.
Лене эссе настолько понравилось, что и она увлеклась творчеством Куприна: прочла несколько рассказов и повесть «Поединок». Она и ошибки Лёше проверила, и нашла косяк по содержанию. Сколько Лёша ни вычитывал, осталось: «жизнь летит под откос поезда». А откос бывает не у поезда, а у железной дороги. Изменил на «колёса поезда».
Короче, уложился Лёша в срок, отослал. Ему бы ещё повозиться с недельку. Но пока, думает, правку пришлют, он ещё повычитывает, а там уже вместе с редакторскими внесёт и свои изменения по мелочи. Особенно ничего уже не поправишь – застыл уже текст. Запятую разве, а слово – в самом крайнем случае. Это Лёша так думал.
Через два месяца получает он правку. От Лёшиного текста только два первых абзаца и название. Весь текст переписан. Где сокращено, где добавлено, и всё перелицовано. И по смыслу – глупость на глупости. Впечатление – писала первокурсница реферат: скачала в нэте подходящую статью и по максимуму всё изменила, чтоб преподаватель не угадал источник.
У Рыбочкина, например: «Туго пришлось и Куприным. Пробовали даже выращивать укроп, но бизнес не пошёл, – оказалось, что французы не употребляют в пищу укроп». В правке: «Туго пришлось и Куприным. Пробовали даже выращивать укроп, но бизнес не пошёл, – оказалось, что эта приправа у французов не в фаворе». У Рыбочкина концовка: «Назначенные „голые короли“ от литературы сходят со сцены. Куприн не сошёл. Он не был „голым королём“. Его проза прошла отбор временем, выстоялась в этом времени, как старинное вино в дубовых бочках». Переписано: «Назначенные „властителями дум“ генералы от литературы со временем сходят со сцены. А настоящие писатели остаются навсегда – и от перемены идеологических установок их слава не зависит. Потому что литература – это, знаете ли, не армия, чины здесь раздают по иному принципу. И генералом чаще всего оказывается тот самый поручик, который „один шагает в ногу, когда вся рота шагает не в ногу“. Как поручик Куприн». Бред!