Две недели она вообще ему не давала, только вертела попой и давала себя потрогать в разных местах. Это были очень долгие две недели в жизни Петрова, он тогда от эротической сублимации даже закончил в своей квартире кухонный уголок, который полгода не мог доделать. Руки у него из того места растут. Фигурно так выпилил болгаркой деревянные скамеечки под глубинку, древнерусский узор пустил по спинке с птицей. Хотел птицу с глазом, а получилась как бы голая женщина – стамеску саму так вело.
Домой приглашает его. Можно подумать – будут спать. И выставляет, когда уже метро закрыто. И улыбается.
Это можно понять. У неё маленький ребёнок лет семи. С одной стороны, правильно. Какое, при ребёнке? Но можно у Петрова.
Правда, у него в квартире довольно своеобразно. Если ему дать волю, он всё вокруг обобьёт вагонкой. Такой сложный человек. В его квартире как в бытовке или в какой-нибудь мастерской, а не где люди живут, настолько всё запущенно.
Дело вкуса, с одной стороны. Ему, может быть, это очень красиво кажется, и для здоровья полезно – энергетика древесины. И вообще ассоциируется с сельской местностью родной глубинки, но не каждой девушке нравится. У этой тоже от первого раза все ноги и попа были в синяках, и больше она не хотела туда ехать. И копчик болел. У него и в деревянной кровати вместо матраца стоит щит из сосновых досок – ему так нравится. Такой человек сложный.
А у неё кожа нежная, тонкая, с такими синими немножко прожилками – утончённая девушка. Посещает фитнесы, салоны красоты.
Ей даже импонировало, что Петров работает на простой работе, слесарем. Сейчас все работают в офисах, но ещё сохранились и рабочие места. Поэтому ей виделось в его простой рабочей жизни что-то необыкновенное и возвышенное.
Это было потом, а сейчас он стоит у неё на кухне у окна. В зубах сигарета, курит, пластиковое окно открыл на зимнее проветривание, сверху. На нём чуть мятая рубашка, плотно сидит на его торсе, обтягивает слегка. Не офисная, а как бы в клетку – кэжьюэл. Застёгнута не на все пуговицы, Эльвире видно его шею и серебряный крестик на цепочке. Это её волнует, когда она бросает на него свой взгляд. И как он закуривает сигарету, ей нравится. Зажигалка, мужские пальцы, мускулистые руки – всё такое. Одним словом, мачо: слегка выбрит, пьян до синевы, или наоборот. Брутальненько как бы. Девушки любят такое.
Эльвира была девушкой с возвышенной и утончённой натурой. Она слушала классическую музыку, посещала концерты, театры и филармонию. Интересовалась актуальным искусством, современными техниками в литературе и живописи, разными поэтическими вечерами и поэтами. И даже она сама писала стихи, но нигде не печатала, потому что у неё были как бы средства. Просто выкладывала в ЖЖ.
Но потом уже на ребёнка внимания не обращалось. Всё это только для начала, чтобы Петрова сильнее зацепить на крючок. Ну, женщина. Не понимает она этого. Что у ребёнка может быть психотравма. А она его ещё и приучила по ночам приходить к себе в постель, спать с мамой. Приходит, а там дядька чужой лежит и что-то с мамой делает.
Так завязался этот поэтический роман.
2
Несётся по трассе BMW М3 Coupe, чёрный металлик. Дорога ровненькая, асфальтированная, разметка свеженькая, белая, слева и справа пробегает пейзаж. Ветерок. В магнитолке музыка, Петров сигаретку в приоткрытое окошко покуривает, его девушка за рулём, а на заднем сиденье маленький мальчик скучает и задаёт разные глупые вопросы, которые всегда задают маленькие дети. Ну, там когда, например, приедем, или купят ли ему мороженое, а если купят, то какого оно будет цвета.
Впёрлись, конечно, в небольшую пробку, сидят, разговаривают. Она тихонечко машину вперёд продвигает, тоже сигарету попросила закурить, а Петров на вопросы мальчика отвечает.
Мальчика звали Ваней. Сейчас вернулась мода на доисторические древнерусские имена. В основном все дети сейчас Дани, но Вани тоже встречаются. Например, если первый ребёнок Даниил, то второй может быть Иван. Но этот был первый, от первого брака.
Приезжают они в город Пушкин, бывшее Царское Село, где Пушкин учился в лицее. Чисто чтоб погулять среди дворцов и парков. Ей так захотелось, а Петров пошёл навстречу. Ну и гуляют. Мальчик мороженое просит.
Дворец в Пушкине очень красивый. С колоннами, небесно-голубого цвета и позолоченный. Сам Петров дворцами особенно не интересуется, а тут вышел на прогулку с дамой. Ну и гуляет, прохаживается, смотрит на дворец. Она проявляет восхищение по поводу красоты архитектуры, а он кивает: да, типа, красивая архитектура, умели раньше строить, при царях.
Скульптуры стоят, барельефы, в римском таком стиле, обычные. Мальчик по ним Петрову вопросы задаёт, Петров отвечает, что знает из курса истории. Про барельефы рассказывает, про фиговые листья у статуй, для чего они им нужны, что атланты, например, не просто для красоты, а служат для поддержки несущей конструкции здания, функционально, не просто как бы лепнина. Петров вообще умеет с детьми. Главное тут, нужно с детьми разговаривать как со взрослыми, и тогда всё нормально. И дети поэтому его любят. А мама зазевалась где-то, губки, что ли, стоит, подкрашивает и в зеркальце смотрит. Подкрасила, и пошли в парк дальше гулять.
Осенние листья везде лежат. Кленовые и разные другие. Жёлтые. Мама стала с мальчиком бегать, и листьями друг друга осыпают. И смеются. А Петров в сторонке стоит и на это смотрит. Идиллия такая. Если со стороны посмотреть – дружная семья проводит выходной день. Так это выглядит.
Она в сером пальто, со вкусом так. Он в своей синей куртке, которой нет сносу. Но вообще он нормально одевается. По крайней мере, всегда аккуратный, постиранный, шнурки завязаны, ширинка не расстёгнута. А мальчик в финской курточке изумрудного цвета с капюшоном и в серой шапочке с бубончиком.
Она недавно вернулась из Финляндии по визе, купила там вещи хорошие и продукты, привезла две бутылки вина. Одну на потом, а одну решила открыть после этой романтической прогулки в Пушкин. А пока гуляют. Идут по аллее, а справа озерцо, искусственный водоём, затянутый тиной и, может быть, кувшинками или там лилиями какими-нибудь царскими. А утки уже улетели на юг, не плавают. Деревья везде. Клёны в основном. Парк, в общем. Мальчик увидел, что все люди идут навстречу с венками из листьев, и стал просить, чтоб и ему такой тоже сплели венок.
Мама не умеет плести венков, пришлось Петрову плести. Он тоже не умеет, но смотрит, как это у других получается, и тоже что-то пытается плести из листьев, а мальчик с большой детской заинтересованностью приносит ему листья. Петров говорит ему, какие листья лучше приносить, чтоб они, например, были с хвостиками, или на ножках, или не были слишком давно упавшими, а более как бы свежими. И мальчик выбирает такие листья, пригодные для венков, приносит ему. И так они этим делом увлеклись оба, что про маму совсем забыли. А мама как шла, так и идёт себе вперёд и плечами обиженно поводит – как бы оставили её без внимания. Волосы у неё длинные, коричневые, спадают вниз, и шапочка такая вязаная, серого цвета. Или без шапочки она идёт, не так холодно ещё.
Петров это заметил, мальчика взял с венком и охапкой запасных листьев, стали маму догонять по аллее. Догнали маму, мама улыбается. Снова почувствовала своё значение. Идут дальше.
Мальчик Ваня всё время вперёд бежит. Он, может быть, воображает себя мотоциклистом, потому что ревёт, как мотоцикл, и выставляет вперёд руки, словно они на руле мотоцикла.
Эльвира, пользуясь тем, что ребёнок не видит, норовит с Петровым целоваться. Но Петров останавливает её – нельзя сейчас, вдруг ребёнок увидит. Петров понимает это. Потому что он сам рос без отца и с болью в душе вспоминал некоторые вещи из своего детства. Что одинокой женщине с ребёнком делать? Всё равно с мужчинами встречается, а дети могут это видеть. Одним словом, Петров был в детстве примерно в такой ситуации, как Ваня, и поэтому хорошо понимал его.
У Эльвиры заиграл сотовый. Она посмотрела, кто звонит, занервничала и сбросила вызов. Только спрятала телефон, а он снова заиграл – сбросила и отключила совсем тогда телефон.
Петров идёт, насупился, молчит. Эльвира улыбается, поняла, что он ревнует, и объяснила, что это как бы её мама звонит. Постоянно жалуется, что у отца есть любовница. Эльвира ей объясняет, что она не хочет такое постоянно слушать про любовницу, что она и так уже как бы в курсе. Но мама всё равно звонит и жалуется в день по два-три раза. И если с ней один раз поговорить, тут же перезванивает ещё раз, забыв рассказать дополнительные детали из романа отца и любовницы. А если Эльвира отключает сотовый, то мама звонит на обычный телефон. Берёт трубку Ваня и зовёт, и никуда не денешься, приходится слушать, какой плохой у тебя отец. И так по два-три раза в день. «Я его понимаю, этого никто не выдержит», – говорит Эльвира про своего отца.
Всё-таки сейчас они немножко нацеловались быстренько, пока шли по аллее, а Ваня впереди мотоциклом бегал. Не будешь же женщину особенно от себя отталкивать, только её можно сдерживать и объяснять, что к чему.
Женщины тоже как дети. Которые хорошие, а которые плохие – как дуры. Мужики тоже болваны. Все люди какие-то глупые, не понимают они, что нужно друг к дружке более бережно относиться, не ранить друг дружку попусту. У человека же помимо машины, денег и квартиры ещё душа есть. Человек – это и вообще душа. Никто не знает этого.
Но Петров знал, что у маленьких детей и у мужчин есть душа, но не знал, что она есть у женщин. А Эльвира и совсем не знала такого ничего. Ну, женщина. Не понимает она такого.
Идут, в общем. На повороте, огибающем озерцо, страсть в ней немножко поулеглась, идут, взявшись за руки, люди на них смотрят и улыбаются. Хорошая пара, приятно посмотреть со стороны и прислушаться к их разговорам. Обрывки только доносятся.
– Представь, мой папа когда служил в Германии, услышал там имя Эльвира, это как бы немецкое имя. И оно ему так понравилось…
– Я когда в Йошкар-Оле служил, у нас тоже одну продавщицу в чепке звали Галя. Толпа, короче, когда пробивается к ней с бабками, только слышно: галя-галя-галя-галя… Пока один полкан не шибанул в потолок из макарова…