Почти ручной таракан у него, Петров с ним даже разговаривает. И один, что интересно. Или Петров так думает, что один – они же одинаковые все. Рыжий как бы таракан, прусский. Может быть, их несколько похожих, прусских.
Сели в машину, окна запотевшие. Эльвира прогрела мотор, включила печку и дворники. Едут. Сначала Ваню нужно забрать от мамы, а ему это бабушка. Но она ещё не старенькая, без платка. Она живёт недалеко, тоже в этом районе, через несколько высотных домов, как бы девятиэтажек, но с большим количеством этажей, примерно – четырнадцать этажей.
Когда подъехали, бабушка уже стояла с Ваней у своей парадной и силилась разглядеть Петрова через оконное стекло машины. Ваня ей прожужжал все уши про Женю, и она хотела посмотреть, что за Женя.
А Петров опустил стекло и закурил сигарету. Пусть, типа, смотрит, если хочет посмотреть. Но тогда она отвернулась.
9
Люди так живут, что ставят современного писателя в неудобное положение, или в тупик. Совершенно ничего с ними не происходит. Работа – дом, работа – дом. А событий нет. Вот и сейчас, Петров едет на работу. Проехал с Эльвирой одну станцию, вышел на Василеостровской. Поднимается уже на эскалаторе.
Когда он от Эльвиры, ему приходится раньше прибывать на работу, чем нужно. Всего одна станция метро, и от неё пройти пешком квартала три-четыре, или больше. На полчаса примерно раньше получается. Если Эльвира на свою работу сильно опаздывает, то меньше, но у неё особенно не опоздаешь – могут уволить.
С 6-й линии Петров свернул в какой-то проулок и поскользнулся на ровном месте, но устоял на ногах – ледком уже затянуто с утра. Матернулся негромко и дальше идёт, рассуждает, что ноги можно сломать на этих колдобинах, прихрамывает даже слегка. Уже ему видны железные ворота и проходная. Прошёл проходную, турникет ему открыл охранник.
Охраннику дела нет, что люди раньше на работу приходят, нажал себе кнопку, а сам заспанный, как бы только проснулся, и кофе пьёт на пульте. Пожилой уже, в чёрной форме, под формой у него синий свитерок.
Это большое предприятие, бывший завод. На его территории отдельный цех. Как бы он сам по себе, типа шарашки. Там много такого всего. Есть ремонт автомашин, вулканизация, ещё что-то, какой-то склад, у которого стоят под загрузку фургоны. А сам бывший завод не работает, только осталась территория и бывшие производственные мощности. А раньше что-то выпускали, какую-нибудь продукцию хозяйственного значения.
«Вафф, вафф», – чёрная собака откуда-то выскочила, или пёс. Полаяла и дальше побежала себе. Только чтоб охранник слышал, что она тоже на рабочем месте, не спит и не боится посторонних. На самом деле она Петрова уже здесь видела, знает, что он здесь работает. Собаки всё понимают, только сказать не могут, лают только для вида.
Довольно большая территория на этом бывшем заводе. Ещё нужно походить, пока дойдёшь, куда тебе надо. Картина природы вокруг обычная – лужи везде и грязно, а небо хмурое, как всегда в Петербурге. На бетонный забор садятся чёрные вороны и каркают.
За бывшим производственным корпусом, кирпичным и хмурым, Петров свернул налево. Потом ещё раз свернул направо, за зданием, тоже кирпичным. Потом шёл-шёл и зашёл в калитку. Теперь нужно ждать, пока Таня откроет цех. Рано ещё. Можно на лестнице ждать, рядом в здании, там не так холодно. Покурил, конечно, сначала хорошенько. Две сигареты подряд.
В это время к проходной подъехал чёрный «Гелендваген». Охранник нажал на кнопку – шлагбаум медленно открывается.
«Гелендваген» въехал на территорию, припарковался слева у трансформаторной будки. Вороны на заборе каркнули особенно зловеще и будто бы хором. Из машины вышли двое: один плотный, в чёрной куртке и шапочке, второй повыше, суховатый, в коротком пальто и кепке с ушами. Они пошли, как шёл Петров, но за производственным корпусом свернули направо, обходя как бы здание с другой стороны. Тот, что в пальто, шёл первым, а плотный за ним, немножко слева, озирается по сторонам.
Пёс бросился догонять пришельцев, но, не добежав до рубежа открытия лая, взвизгнул от взгляда плотного и шарахнулся в сторону.
10
Труднее всего Петрову даются замеры. Весь он изводится от этого. Поговорку «Семь раз отмерь – один раз отрежь» к Петрову нельзя применять. В смысле, он, наоборот, с ней борется, старается отмерять не больше двух-трёх раз, а не семь. Иначе это никогда не закончится. И так же сойдёт, незачем всё время делать идеал, или шедевр. Это хорошо, конечно, идеал и шедевр, но очень много времени уходит и сил, а денег меньше получишь. Один миллиметр туда, один сюда – не влияет. Такое уж качество не нужно здесь. Это и везде так. Не нужно по жизни особенно загоняться.
Петров сидит на корточках у стального листа, отмечает чертилкой линии изгибов. Сначала переоделся в раздевалке, а потому уже отмечает. Уже и Серёга Савельев подошёл, и другие подтягиваются. Подкалывать друг друга начинают. Смеются из раздевалки. Саня гогочет и орёт: «Я старый солдат!» Петрову скучно от этого – каждый день одно и то же.
Кое-как отмерил – плюс-минус. Хорошо, сегодня никуда не нужно ехать на замеры или установку – пока есть заказы на две двери, одна уже начата. Петров любит установку, но сейчас ему в цеху лучше, без этих клиентов – всё им не так.
Вообще, он какой-то стал вялый в последнее время, после романтических ночей, наверное. Апатия какая-то в нём развилась, ничего ему не интересно и ничего не хочется. С утра еле по цеху передвигается, как прибитая муха. Но так он даже больше соответствует общему рабочему настрою цеха.
Обычный цех. Большое производственное помещение, с одной стороны железные ворота, или роллета, – гармошкой снизу вверх открывается. Всюду железки разной формы набросаны. Профиль повсюду. Резак стоит, тиски, сверлильный станок, сварка. Минвата лежит в рулонах, а стальные листы – в стопках, сложены как бы один на один.
Сталь бывает двух видов – легированная и нелегированная. Легированная лучше, но более тонкая. Обычно на дверь идёт нелегированная, двойка. Она порыхлее – не гнётся как бы, а ломается. Но зато от неё визуальный эффект лучше – помощнее выглядит. Обычно идёт двойка. Тройка уже идёт за бронированную, в рекламных целях. Чисто визуальный эффект сейчас во всём.
Петров с Серёгой по слесарной части: коробку составить из профилей, потом само полотно с рёбрами жёсткости. Саня, сварщик, варит, где нужно, у него напарником Лёшка – поддерживает профиль и лист. Сразу после школы пацан, ждёт повестку в армию и работает, чтоб не сидеть у родителей на шее.
Вот интересно, разные все люди. Лёшка спокойно зашёл, улыбается, всем как-то радостнее стало – все Лёшку любят, Петров его опекает и учит, как в армии себя правильно поставить. Саня влетел – утюжит весь цех своим ором, тоже вроде весело, но веселье злое и с подковырками, немножко напрягает. Поорёт и ля-ля-тополя целый день вместо работы, балабол. А Серёга взвинчивает всех политикой, бывает, что весь цех поставит на уши – оккупанты у власти, необходима революция. На самом деле больше ноет и нагоняет тоску, а специалист очень хороший, электрик по совместительству. Другой Серёга, водила, на своей волне. Ходит, бычится всегда, типа, кто здесь круче. Служил лет пятнадцать назад в ВДВ и не поумнел до сих пор – никому не нужно здесь это, Олег быстро ему рога обломал. Олег Давидян – крепенький, спокойный, кузнец и красильщик по совместительству, большой он философ и психолог – не пьёт, не курит и слушает продвинутые лекции по «Ютубу». Ещё люди работают, молодые все, из приезжих в основном. Геннадьич был, ветеран, ушёл на пенсию.
На самом деле, неплохой коллектив, и начальник нормальный. Можно работать. Если бы заработки были побольше, Петров не думал бы о печном деле. В сфере дверей большая конкуренция, а у них двери простые, без особенных наворотов. Ещё они делают железные ворота и калитки, но на это спрос не такой большой.
Сейчас Петров возится с противосъёмными штырями – задолбаешься: «Нет чтобы просто прутки приварить…» Саня приваривает петли. Неровно схватил, отбили, снова приваривает. Отвлёкся и мелет что-то языком – «Давай, вари уже, старый солдат!»
Высверлить дырку для глазка и на окраску Олегу. Замки после обеда уже.
– Идёшь в пирожковую, Женя? – спрашивает Олег.
С Олегом Петров дружит, пошли вместе обедать в пирожковую, и Лёшка увязался. Остальные со своим – разложили хабари в бытовке.
Пирожковые и пышечные – чисто питерская фишка, уцелели с советских времён. В них только сделали ремонт, а цены и пирожки хорошие.
Интерьер обычный, посредине стоят высокие столы без стульев, чтобы есть стоя – как в буфете или на вокзале. Внутри стола полочка для сумок. На одной полочке всегда спит кошка, чёрная с белыми пятнами, или даже белая с чёрными пятнами. Она никогда не просит у людей пирожки и беляши – до того она гордая и откормленная. Устроилась, где солнышко попадает в окно, лежит, греется себе и млеет на солнце, потягивается иногда.
– Вот у кошек хорошая жизнь, – говорит Петров без особенного интереса, когда взяли с Олегом пирожки. – Только у них забирают котят и топят в ведре.
– У них карма такая. У этой не топят.
– Почему у этой не топят?
– Для этого хозяин нужен, а тут бабы одни.
Женщины, действительно, хорошие и приветливые в пирожковой работают, неспособные топить котят. Бойко отпускают пирожки и беляши, несут новые в подносах, горячие – с пылу с жару. Между собой переговариваются, решают, кому завтра выходить, а кому послезавтра – по сменам у них как-то. Одна молодая женщина, красивая, но, наверно, замужем, потому что с кольцом на правой руке, певуче так говорит, на какой-то областной манер. Говорит, что готова выйти хоть завтра, но одна работать она несогласная, без коллектива. А другие женщины, постарше и потолще, шутят, подкалывают её. И все весёлые.
Молодая женщина вышла в зал, скоренько протёрла столы, где нужно. Весело отшутилась на чью-то шутку, смахнула возле Петрова на поднос смятые салфетки.