Дед снова прилёг. Маркиз спрыгнул и пошёл на кухню, его шуганула оттуда Валя. Сергей разыскал в шкафу в проходной комнате свои старые штаны. И надо ж – влез в них. Нашёл и подходящую рубашку.
– Кушать будешь? – спросила тётя Валя из кухни.
– Нет, потом. Я завтракал.
Он быстро наладился к работе. Сначала нужно было прогнать тётку, начавшую давать руководящие указания, а потом дело пошло. И так споро, словно он был профессиональным бетонщиком. Сергей знал, конечно, что это не для деда, и кому это всё строится; и строилось на деньги тётки. Но было всё равно – вообще не думал об этом. Он привык здесь работать с малых лет. А теперь как-то даже соскучился, дорвался.
С кучи на улице он бросал лопатой гравий в тачку, катил во двор. Подсыпал гравий в размеченную, огороженную рейками дорожку – делал подушку для заливки. Привозил с другой кучи песок, носил воду в ведре из-под колонки, вскрывал ножом мешок с цементом, готовил раствор, заливал. Несколько раз приходила смотреть тётя Валя и быстро уходила довольная. В обед приходила звать кушать и тоже сразу ушла, когда Сергей отказался. Спросила только:
– Как же?.. А борьщ?..
Он возил на тачке мешки с цементом из сарая, песок с улицы, делал раствор, заливал, ровнял мастерком. А в голову всё равно лезли проблемы по работе. Сергей гнал их. Подряд этот лез самарский. И вообще лезло – «съедают, не ценят».
К вечеру Сергей вывел бетонную дорожку от дальнего угла дома к калитке – входить во двор можно было теперь только через отворённую половину ворот. Умаялся, тело ломило, шея и руки сгорели на солнце.
Когда уже смеркалось, Сергей заливал последний кусочек под калиткой, снаружи. Выскребал засохший раствор со стенок таза в остатки жидкого, подлил немного воды.
– Серёжа, заканчивай, пойдём уже кушать!.. – кричала тётя Валя из окна.
– Конечно, заканчиваю. Куда уж, не видно ни черта! – огрызнулся он, но она не услышала.
В ванной комнате Сергей помылся под душем, надел чистое, поданное тёткой старьё. Вышел на тускло освещённую кухню, приятно отметил на столе наличие графина. За столом на своём месте сидел обиженный дед. Сергей понял, что у них с тёткой был бой за графин.
– Что ты? Серёжа, много… – запричитала тётя Валя, когда Сергей стал разливать самогон. Он, молча, взял её рюмку и отлил половину в свою. Валя попыталась ту же операцию провести и с рюмкой деда, но раздражённый Сергей остановил её руку:
– Нормально у него… Ну, давайте… За встречу!
– А як Кудиновых внука звалы, шо в Чечне убыло? – спросил дед.
– Михаил, как и деда, – ответила Валя.
– Ты знал ёго?
– Я с его братом Севкой дружил в детстве, когда он приезжал. Миша постарше был. Тоже знал…
– Они двоюродные, Сева Танин, Мызниковой, – добавила Валя.
– Помянем, пускай, – сказал дед.
Выпили. У деда тряслась рука. Сергей скривился, ухватил вилкой помидорку, – самогонка была не та. Дед с жадностью набросился на курицу с гречкой, разбрызгивая слюну и чавкая. Он всегда ел с жадностью – это было привычно. Объяснялось это тем, что в тридцать третьем дед перенёс голод. Хотя и бабушка покойная перенесла, но так никогда не ела.
– Серёжа, может быть борщечку, свеженького? – спросила тётя Валя.
– Нет, не хочу…
Дед вмиг съел свою порцию, запросил добавки и вдруг закапризничал, стал жаловаться на здоровье: глаза у него почти не видят, уши почти не слышат, ноги почти не ходят, а мышцы на руках высохли.
Это было настолько необычно, что Сергей не сообразил, что самое лучшее, что можно сделать сейчас – разлить по второй.
– Ну что ты, дед, совсем скис? Ты ж казак, ты ж воевал…
– А, воевал!.. Война-то здоровья и убавыла! В гробу я бачив вси ваши войны! Будь вона нэладна… Ось и побачу скоро оттуда!
– Чего ты, дед? Ты ж оптимист всегда был…
– Я же говорила, не нужно тебе, – сказала Валя.
– Выйшлы из окопов, и пишлы, – начал дед ни с того, ни с сего, – а воны лэжать…
– Кто лежит?..
– Я же говорила, не нужно ему…
Дед всхлипывал, трясся – почти плакал. Не сразу Сергей смог добиться, что это наши лежали, убитые. И вспомнил, что он это уже слышал, но совсем по-другому слышал – без этой вот сейчас истерики. Это был спокойный рассказ об атаке, а трупы наших солдат в нём были будничной деталью.
– А сейчас вóзьмуть портреты покойников и носят… Мэнэ нэ носить так!.. Ты чуешь?!.. Мэнэ нэ носить. Я не Ленин.
– Да чую-чую, не ношу я никого, – зло сказала Валя.
Дед успокаивался, всхлипывал. Выпили по второй (Сергей в этот раз налил деду меньше). Сидели, молчали. Сергей молчал угрюмый, дед – обиженный. И тётка умолкла – «То тарахтит, как ненормальная, то сидит, в пустую тарелку уставилась».
Когда выпили по третьей, дед стал подниматься из-за стола. Сергей помог ему дойти до кровати. Дед медленно прилёг и тут же захрапел. Сергей укрыл ему ноги покрывалом, а сверху на ноги умостился рыжий Маркиз. «Вот и поговорили», – сказал Сергей.
Утром, прощаясь с дедом, он вдруг спросил, как будто вспомнил что-то важное:
– А как, ты говорил, называлась та деревня немецкая, где тебя в последний раз ранило?
– Розенбек, 3-го февраля 45-го года, – отчеканил дед и добавил: – Ось бачишь, хоть вжэ и був телефонистом, а не уберёгся.
– Это в доте когда ты сидел?
– Шо?.. Каком доти? На крыши… В доти – то не тада.
– Счастливо, дед! – сказал Сергей.
Дед улыбнулся своими добрыми глазами. Он сидел в кресле, в зале; в синей рубашке, трико, в очках. Таким и запомнился.
Женя
На машине было нельзя – выпил. Петров вышел из подъезда через вторую дверь на улицу… Погорячился с одной майкой. Вечером будет прохладно… Развернулся и пошёл обратно, соображая, что он как раз зайдёт сначала в магазин, выпьет дома ещё одну бутылку пива, оденется посильнее – безрукавку хотя бы наденет, он любил её, – вспомнив сейчас язвительную критику жены, сказал негромко: «Да пошла ты!» Жена сегодня поехала в Репино на дачу к тестю, а завтра, в субботу, Петров должен был к ней присоединиться.
Светленькая хорошенькая девушка, обычно приветливая, спала за прилавком алкогольного отдела. Петров взял в холодильном шкафу банку пива, из тех, что дешевле по акции, в шутку пожелал поднявшей голову девушке доброго утра, улыбнулся, расплатился: «У вас здесь как ссылка:)». – «Каторга! чистая каторга…» В кассе общего зала взял ещё пачку сигарет и презервативы. Поднялся к себе на лифте (магазин был внизу под домом).
Он был энергичен, «в настрое», и знал, что этим состоянием нужно немедленно воспользоваться, иначе всё пройдёт, нельзя тянуть, упустить этот момент… Не допил пиво, закрыл кружку блюдцем, поставил в холодильник. Нашёл в шкафу свою любимую безрукавку (рукава со старой джинсовой куртки он отпорол сам), постоял в ней у зеркала – нормально. Хотел пододеть вместо футболки что-то с длинными рукавами, но передумал – так лучше (руки у него были мускулистые). Достал в кармане куртки складной нож, сунул во внутренний карман джинсовки, рядом в другой карман – телефон, проверил деньги, права – паспорт не брать, сигареты, зажигалка… И тогда уже пошёл, напевая песенку: «Как-то шли на дело, выпить захотелось…» У него не было волнения, твёрдая решимость и порыв, уверенность. Он нравился себе таким.
Июльский хороший ясный вечер, время белых ночей. Только слегка продувает ветерком. Петров перешёл дорогу у гостиницы «Россия», чтоб не идти на подземный переход, а пройтись по парку. Вспомнил, что на телефоне нет денег. Направился к переходу на Бассейной, где в магазинчике можно было положить деньги без комиссии. Всё он делал собрано, лицо его было строгим, взгляд исподлобья. Но в магазине, продававшем телефоны, улыбнулся девушке, и та всё-таки нашла ему сотенные купюры для размена тысячи.
Выкурил сигарету ещё перед подземным переходом – чтоб не арестовали раньше времени. Жетон достал заранее – заранее приготовил два – туда и обратно. Как ехать, он знал хорошо, но когда входил в вагон, со схемой сверился – пересадка на Невском проспекте, переход на Гостинный двор.
Напротив сидела немолодая подвыпившая пара – с какой-то вечеринки, прилично одеты, он спал, а она его поддерживала. Помятая крашеная блондинка, а мужик, когда очухался и поднял голову, – пожалуй, что и ровесник примерно. Да и она, если всмотреться… Вот так они сейчас и выглядят, бывшие одноклассницы…
Петров выглядел моложе своих лет. Ему все это говорили. Может быть, оттого, что занимался физическим трудом на свежем воздухе. А когда-то тоже он закончил никому не нужный и скучный институт, когда-то у него был бизнес, в прошлой жизни…
– Сенная площадь. Следующая станция Невский проспект, переход на станцию Гостинный двор…
Ещё были две остановки в новеньком блестящем вагоне, с поручнями гнутой конструкции, электронным табло, показывающим станции бегущей строкой и время – 19.45… Нормально…
На Приморской Петров не бывал три с половиной года и забыл, как это здесь всё выглядит, – иной раз он намеренно выходил на Василеостровской, даже если было дальше потом. Первым делом он стал искать пивной бар. Или бар он не нашёл, или вместо бара был уже магазин, но в нём девушка продавала живое пиво. Как Петров ей ни улыбался, выпить пиво прямо в магазине девушка не разрешила. Пришлось рисковать и пить у входа – там был не один такой Петров.
Пили пиво ещё три мужика по отдельности и два парня компанией, с опаской выглядывая ментов по сторонам. Только толстяк рядом невозмутимо попивал из литровой бутылки, растягивая удовольствие, и закусывал чем-то сушённо-морским из пакетика. Петров курил. Парни смеялись между собой. Петров взглянул на них, на толстяка, на другого… Ни слова друг другу, ни улыбки, каждый сам по себе. Вспомнил своё давнее наблюдение – такой это холодный город…
На остановке он зашёл в маршрутку ПАЗ. «Знаю, – говорил нерусский шофёр, – там гаражи». Гаражей никаких Петров не помнил, знал уже, что такое таджик за рулём и как ему верить в направлении движения, высматривал дорогу сам. Ехать было минут десять (пешком можно было пройти). И вышел точно у нужного дома. Номер он помнил приблизительно – неправильно и сказал водителю, не так уж тот и виноват. А по виду помнил… Точно он. Вроде как-то немного по-другому. Но он…