Размещали прибывших куда могли: в школы и клубы, в брошенное жилье, сараи и склады. Весна сорок четвертого года для многих из них стала последней. Умирали от болезней, холода, дизентерии, умирали от тоски и безысходности. Умирали от того, что просто не хотелось вот так жить на чужбине. А их разоренные аулы, в это же время, заселялись другими людьми, такими же подневольными и лишенными права выбора. Добровольно-принудительное переселение осетин и других горских народов на эти территории не очень-то получалось у властей. Да и, наверное, Аллах тоже был против этого. Несколько необычных для этих мест эпидемий выкосили людей, приехавших на эти земли. Многие аулы так и остались брошенными, земля осталась невозделанной. Приехавшие на эти «освобожденные» от чеченцев и ингушей земли люди не смогли восстановить хозяйство и прокормить даже себя. Голод и мор обрушились на их голову. На чужой беде счастья не построишь. Однако дело было сделано. Ордена и медали за выполнение особо важного задания начальники в НКВД получили, остатки бандформирований из дезертиров, скрывавшихся в горах, были рассеяны и уничтожены. Многие мужчины, поверившие идеям Исраилова и ему подобным, скрывавшиеся в лесах от призыва, сдались властям. Те из них, кто не запятнал руки кровью, после тщательной проверки направлялись органами НКВД в трудовую армию. В числе таких и оказались Руслан и Магомед Халаевы. Они были двоюродные братья, всю свою молодую еще жизнь прожили в одном горном селении. Когда им исполнилось по восемнадцать лет, война уже шла почти два года. Немцы наступали по всем фронтам. Вот тогда, осенью 1942 года, они получили повестки и уже шли пешком в райцентр, в военкомат, когда их встретили на дороге люди.
– Далеко путь держите, братья? – спросил их вооруженный карабином мужчина средних лет.
– Вот, в военкомат идем, нас вызвали на войну, – ответил Руслан, протянув мужчине повестку.
– О, Халаев Руслан, я знал твоего отца и деда. А ты, джигит, кто будешь?
– Халаев Магомед, – ответил юноша.
– Да вы с одного рода! Хорошего, храброго тейпа Халаевых! Ваш прадед был славный абрек. Он до последнего своего дыхания бился с неверными. Он любил эту землю больше жизни и вам завещал так же ее любить. Так оно?
Юноши согласно кивнули.
– Слава Аллаху, что наши пути здесь пересеклись! Он направил вас этой дорогой не зря! Вы посмотрите! Настоящие джигиты! – кивнул он своим людям.
Те согласно закивали.
– А идут служить неверным! – сказав это, он разорвал повестки, которые держал в руке. – Ваши предки проклянут вас, если вы подчинитесь этим бумажкам! – Он бросил порванные в клочки повестки себе под ноги и растоптал их, смешав с дорожным песком и пылью. – Где ваши отцы и старшие братья?
– Ушли на фронт.
– Кто теперь защитит ваши дома, если и вы уйдете? Кто защитит ваших женщин?
– Что же нам делать? – спросил Магомед.
– Остаться здесь, в горах, быть рядом с родными, не бросать их. Скоро война закончится, и здесь будет наша власть, власть Аллаха!
– Аслан, грузовик едет! – крикнул один из его людей.
– Остановите машину, – приказал парням Аслан и скрылся в кустарнике, куда исчезли и все его люди.
Когда машина приблизилась, Руслан обернулся и поднял руку. Эта машина привозила им в аул продукты. За рулем сидел Игорь, он был русский, из Грозного, они его хорошо знали. Тот тоже узнал парней и нажал на тормоза. Машина, чуть проехав вперед, остановилась, и, как только открылась дверь кабины, прозвучал выстрел, водитель вывалился из нее с окровавленной головой. Это было полной неожиданностью для парней, они как вкопанные встали, не зная, что теперь делать. Зато те, кто скрылись в кустарнике, хорошо знали, что делать. Несколько лошадей с вьюками были готовы, и все, что было в кузове грузовика, быстро перегрузили на лошадей. Все произошло быстро и молча.
– Что стоите, джигиты? Молодцы! Нам же нужно что-то кушать? Правильно? – говорил Аслан.
Ни Магомед, ни Руслан не хотели этого, они не хотели никого убивать, но получилось так, что они, как бы, помогли убить водителя грузовика, и теперь эта кровь и на их совести.
– Это был неверный! Его никто не звал на эту землю! Это наша земля, и мы ее защитим! Аллах акбар! – прокричал Аслан.
– Аллах акбар! – прокричали все, кто был рядом.
– Аллах акбар! – прокричали и парни. Они не могли этого не сделать, они правоверные мусульмане и чтут Аллаха.
– А теперь уходим, выстрел могли услышать.
Так братья Халаевы оказались в отряде Аслана, который подчинялся руководившему в этом районе движением братьев мусульман Исраилову. Они так никогда и не увидели своего главного командира, им не пришлось участвовать в боевых действиях, поскольку их отряд был окружен и уничтожен войсками НКВД. Они чудом смогли скрыться; зная тайные горные тропы, оторвались от преследования и спрятались на дальних стойбищах. Один из стариков оставил им небольшую отару овец. Когда становилось невмоготу от тоски и кончались припасы, они тайно приходили в аул, где родственники им, конечно, помогали, чем могли, и они вновь скрывались. У обоих в ауле были девушки, которых они выбрали и уже думали сватать, но не случилось, из-за войны, вернее, военного призыва. Они присмотрели их, когда купали коней, а те приходили с кувшинами за водой к горному ручью. Девушки были стройны и красивы. Однажды они даже, на мгновение, подарили им прекрасные улыбки. Теперь все рухнуло, парни были дезертирами, и их искала местная милиция. Когда в конце февраля 1944 года в очередной раз пришли в свой аул, они с ужасом увидели, что он пуст. Людей не было. Брошенные и разграбленные дома, трупы застреленных собак, несколько свежих безвестных, наспех засыпанных могил. Они сели во дворе дома Руслана и долго молчали. Что было делать? Уходить в горы и чего-то ждать там? Сколько и чего ждать? Руслан и Магомед решили сдаться властям. Да, они уклонились от призыва, по своей глупости, но они никого не убивали. Пусть их накажут, отправят на фронт, война еще идет. Так будет правильно. Снова двинулись по дороге в сторону райцентра, но теперь они уже были научены горьким опытом, потому шли осторожно и скрытно. Мало ли кто может встретиться в пути. Благополучно добравшись до первого контрольно-пропускного пункта, они с поднятыми руками подошли к военным. Их привели в спецкомендатуру, где капитан НКВД, чеченец, встретил их вопросом:
– Что, джигиты, надоело по горам лазить?
– Да, начальник, надоело, служить хотим, отправьте нас на фронт, мы вину свою искупим.
– На фронт попасть – эту честь еще заслужить надо. Кто вам теперь оружие в руки даст? А вот в трудовую армию вы пойдете как миленькие. Потом и кровью заплатите за свое преступление перед родиной, ясно?
– Ясно.
– Но сначала вы мне расскажете, где и чем вы занимались все это время. Если соврете хоть слово, я вас к стенке поставлю, прямо здесь! Ясно?
– Ясно.
– Писать умеете?
– Да.
– Вот вам карандаши и бумага. Все подробно с того времени, как в горы подались вместо призывного пункта.
Через неделю, которую они провели в камере для арестантов, их отправили в сборный пункт трудармии в Грозный. Их тщательно проверили, даже возили в какое-то село на опознание, и к стенке не поставили. Не было на них крови. Из Грозного эшелоном их отправили сначала в Сталинград, а потом, соединив с большим отрядом их соотечественников, бойцов и командиров, демобилизованных со всех фронтов войны, еще дальше, в Сибирь. В теплушке, куда они попали, было тесно и, несмотря на холодную зиму, душно. Нар на всех не хватало, спали и на полу, по очереди. В вагоне ехали пятьдесят человек, практически все чеченцы и ингуши, демобилизованные из действующей армии. Настроение у всех можно было охарактеризовать одним коротким русским словом. Когда отзывали с фронта, никто ничего им не объяснял. Они получали предписание прибыть туда-то, для дальнейшего прохождения службы. Сдавали оружие и выезжали. Прибывших на место сразу брали под стражу и размещали в пунктах для спецпереселенцев. Только там им объявляли о судьбе их республики и мерах, принятых к населению бывшей Чечено-Ингушской АССР. Они, как военнослужащие, демобилизовывались и зачислялись в трудармию, по мере формирования направлялись на работы в Сибирь. Стране, бьющейся с фашизмом, нужны были в тылу крепкие рабочие руки в рудниках и забоях шахт, на золотодобыче в Магаданском крае и на Колыме, на лесозаготовках по берегам великих сибирских рек. За годы войны приток врагов народа в лагеря заметно истощился, а стране нужны были и лес, и золото…
Разное случалось на сибирских этапах, долгой была дорога. Люди в теплушке собрались всякие, но одно было едино – вера. Это уже было спасением, а тут повезло вдвойне. Один из военных, бывший капитан, также разжалованный и демобилизованный, хорошо знал молитвы, и это очень помогло всем. Он читал проповеди о силе духа, о терпении и вере в справедливость. Постепенно он стал духовным руководителем этого «вагонного сообщества», его стали почтительно называть имамом. Руслан и Магомед первое время держались особняком. Они не были на фронте, и этим все объяснялось. Прошедшие через огонь и смерть войны не приняли в свои ряды дезертиров, многие прямо говорили, что все, что произошло, – случилось по вине таких, как они. Доля правды в этом была, и Халаевы все понимали, но объяснять то, что они лично никого не предавали и никого не убивали, было выше чувства их собственного достоинства, и они просто ни с кем не общались. Имам заметил это, и как-то на проповеди сказал:
– Сейчас мы все ищем ответ на один вопрос: кто виноват в том, что с нами произошло. Это бессмысленно. Перед Аллахом, и только перед ним, нам придется отвечать, он каждому воздаст по заслугам его. Важнее понять, как нам теперь выжить. А выжить мы сможем только объединившись, только вместе, не выискивая пороков в соседе и не осуждая его. Мы братья по крови и по вере, мы все равны пред Аллахом и его волей. Аллах акбар!
– Аллах акбар! – ответили все.