– Это что?
– Я журналист.
– Аккредитацию предъявите.
– Я еду для того, чтобы ее получить.
Посовещавшись, мужчины пропустили автомобиль, однако их бдительность заставила Лику задуматься. Судя по уровню охраны, в штаб ей попасть не суждено.
Лопата лихо въехал в заросли кустов, усыпанных мелкими белыми цветами, заглушил двигатель, закурил сигарету.
Седой пепел сыпется на зеленые небольшие листики. Отбросив окурок, боец сразу же щелкнул зажигалкой, глубоко вдохнул дым.
Лика не выдерживает:
– Накуриться и забыться… Что мы здесь делаем?
– Ждем.
– У моря погоды?
Большая пятерня сжимает череп. Со стоном помассировав виски, Лопата говорит:
– Что ж ты все время так трещишь, а? Мы выясняем, пройдет ли патруль. Как видишь, не прошел, все в порядке. А то препроводили бы тебя под белы рученьки в комендатуру. В общем, сиди в машине и жди меня. Я скоро вернусь.
– Ты куда?
Но он уже хлопнул дверцей, зашагал в направлении виднеющейся сквозь листву дороги.
«Отправился в штаб, чтобы выяснить, можно ли пройти через охрану. Возможно, договорится о том, чтобы меня пропустили. На худой конец, достанет телефоны чиновников, попробую по ним дозвониться», – подумала Лика.
И ошиблась.
Собровец вернулся через полчаса в компании молодого парня. Светлый шрам пересекал его смуглый лоб и прятался в шапку черных вьющихся волос. Парень протиснулся на заднее сиденье, раскрыл помятую картонную папку.
– А вы кто?
– Бекмураз Бехоев, красавица.
Внешность спутника Лопаты сомнений не вызывала: ну никак не славянин. А теперь еще и имя… Как-то плохо все это сочетается с голубой милицейской рубашкой.
– Опер он, – буркнул боец. – Со следаком по делу об убийстве Волкова работает. Что знает – расскажет.
Темные глаза Бекмураза скользнули по Ликиному лицу, погладили обтянутую футболкой грудь, чуть грустнея: экскурсия окончена, салон «Жигулей» – не подиум.
– Эх, красавица, жаль, не могу тебе показать Грозный. Самый замечательный город на свете был.
Лопата скрипнул зубами.
– Ближе к делу!
Бекмураз достал из папки несколько листков и протянул их Лике.
Надпись на первой странице гласила:
«Результаты судебно-медицинской экспертизы».
Ее глаза по диагонали заскользили по строчкам. Мужчина, худощавого телосложения, предположительное время наступления смерти, кожные покровы без повреждений…
Пробиться через дебри медицинской терминологии – задача не из простых. Лика прочитала заключение эксперта и честно призналась:
– Мне ровным счетом ничего не понятно.
Бекмураз хмыкнул. Вот он, его звездный час. Сейчас он все объяснит внимательной красавице.
– Обрати внимание на абзац про рану.
Лика перечитала:
– Края входной раны мелкобахромчатые, с мелкими надрывами. Кольцо осаднения шириной 1 миллиметр образовано от повреждения эпидермиса. Ободок загрязнения возник от обтирания смазки, порохового нагара и металла с поверхности пули. Раневой канал прямой, осколки черепа отклонены влево. И что? Тут еще два листа такого текста.
– В Волкова стреляли слева, – многозначительно заметил чеченец.
– И что?!
– А то, что двоих террористов задержали в доме, располагавшемся напротив трибуны. У меня пока нет результатов баллистической экспертизы, но и по судебно-медицинской понятно: те снайперы, один был убит, второй сбежал – они к смерти генерала не имеют непосредственного отношения. Там в той квартире вообще анекдот произошел.
По Ликиной спине прокатилась дрожащая волна. Хороший анекдот: планирование теракта.
Но Бекмураз, увлеченный образовательным порывом, не заметил недоумения девушки.
– Видимо, оружие в квартиру пронесли раньше. Соседи видели накануне двоих мужчин, по описанию вроде подходят. Ребята оставили там хорошую снайперскую винтовку. Новую, возможно, даже непристрелянную. Накануне митинга, видимо, не желая привлекать внимания, они пришли к дому без оружия. И когда их накрыли, один парень бросился в коридор, там завязалась драка. А второй пытался его прикрыть. Винтовку заклинило. Он вынужден был сбежать. Что бы он сделал, безоружный, против нескольких вооруженных людей…
– То есть получается, на площади работал еще один снайпер, – задумчиво произнесла Лика. – Он убил генерала и ушел безнаказанным.
– Да сто пудов, – подтвердил Лопата, почесывая заросший щетиной подбородок. – А уж желающих замочить генерала – вообще каждый второй «чех» на площади. Ой, прости Бекмураз!
Чеченец криво улыбнулся:
– А если бы у тебя всю семью убили – ты бы как реагировал, а?
Боец хрустнул косточками пальцев, миролюбиво замечая:
– Так, завязываем базар. Или сейчас друг друга перестреляем.
Лика поправила стягивающий волосы черный платок. В миллионный раз изучила протянутую в салон, как руку за подаянием, благоухающую ветку. Желание задать вопрос не проходило.
– Простите, Бекмураз, но… если вы так негативно настроены, почему вы в милиции, а не в горах?
– Наша семья еще до войны переехала в Москву. Я юрфак там закончил. Родственники в Чечне остались. Конечно, мужчины воевали. Брата отца тяжело ранили, его жена пошла к полевому командиру, просила помочь с деньгами на операцию. А он – тот еще отморозок. Говорит: «Как ты меня нашла?» Она растерялась, и – командир ее из «Стечкина». Кровь у нас всегда смывали кровью. Но мало кто знает, что за женщин принято мстить вдвойне. Ладно, не будем об этом. Что тебя еще интересует?
Лика спросила про подробности убийства в Дагестане руководителя операции Сергея Соловьева, но чеченец лишь развел руками:
– Это разные уголовные дела, у меня свое направление и информацию я собираю только по нему. По Дагестану местная прокуратура ведет производство, я совершенно не в курсе, что там произошло. Понимаешь, военным начальникам на этой земле вообще не сладко…
Неспроста спарываются погоны, мало-мальски значимого офицера окружает охрана, вертолетчики и милиционеры никогда не козыряют своими профессиями. В Чечне они – всегда под прицелом.
– Припоминаю еще два случая, – продолжил рассказ оперативник. – Одного генерала взорвала шахидка. Ее – в клочки, он еще три дня в госпитале умирал, обожженный, израненный. И еще один случай был. Выстрел в голову, скончался на месте. Никого не нашли…
Бекмураз выразительно посмотрел на часы, и Лика рассыпалась в благодарностях, попрощалась. Напоследок его взгляд еще раз обласкал Вронскую, что вызвало крайнее неудовольствие собровца.
– Умеешь ты мужикам нравиться, – ворчливо заметил он, заводя двигатель.
Лучше сразу расставить все точки над i. Зачем провоцировать напрасные надежды?
– Знаешь, я замужем. У нас гражданский брак, но штамп в паспорте – дело десятое. Я чувствую себя замужней женщиной со всеми обязательствами этого статуса, – призналась Лика.
– Догадываюсь. Но мне показалось…
– Тебе не показалось. Только это ничего не меняет.
Он чему-то заулыбался, приосанился, засвистел бодрую песенку.
И – как удар под дых:
– А вдруг меня завтра убьют? Ты как, свой отказ – переживешь?
Вронская нахмурилась.
«Это шантаж, – подумала она. – Но я сойду с ума, если он окажется прав».
Как неправильно она жила. Как мало радовалась тому, что окружало. Даже в боли таится счастье. Их семья разбита, раздавлена, уничтожена и оскорблена. Но счастье все равно есть. Оно – в сурово поджатых губах матери, в тихонько раскачивающейся из стороны в сторону Заре, в полуразрушенном доме, зеленой улочке, по которой можно пройтись. Просто пройтись. Пара шагов – такая радость. Глоток приправленного свежим ветром воздуха – это все…
Малика не помнила, сколько времени провела в своей комнате, с равнодушными глыбами гор за окнами. Границы времени стерлись, дни перекатывались волнами, унылыми, однообразными.
Хотелось вырваться из тесной темницы.
И очень не хотелось умирать.
Мадина, хозяйка дома, где ее оставила Айза, приоткрыла дверь комнаты, поставила на невысокий потрескавшийся столик стакан молока и лепешку, неодобрительно покачала седой головой. Она принесла ужин – а завтрак и обед остались на столике в целости и сохранности, пленница не съела ни крошки.
Но, как обычно молча, Мадина тихо выскользнула за дверь. Айза запретила ей общаться с Маликой, и девушка, на первых порах пытавшаяся завязать разговор, отказалась от своих попыток, осознав их бесполезность.
Губы Малики шепчут слова молитвы. Умиротворение и покой, прежде наполнявшие сердце, исчезли.
Коран выучен наизусть. Его суры всегда с Маликой.
«И сражайтесь на пути Аллаха с теми, кто сражается с вами, но не преступайте, – поистине, Аллах не любит преступающих!
И убивайте их, где встретите, и изгоняйте их оттуда, откуда они изгнали вас: ведь соблазн – хуже, чем убиение! И не сражайтесь с ними у запретной мечети, пока они не станут сражаться там с вами. Если же они будут сражаться с вами, то убивайте их: таково воздаяние неверных!» – гласит Священная книга.
Но есть в ней и другие строки: «И расходуйте на пути Аллаха, но не бросайтесь со своими руками к гибели и благодетельствуйте, – поистине, Аллах любит добродеющих!»
Замкнутый круг. Противоречия. Убивать неверных – выходит, долг. Убивать себя – грех.
Внезапно Малика замирает, пораженная догадкой. А что, если все это – впитанная с молоком матери вера, проповеди и молитвы – если все это… неправда? И после того, как ее тело разнесет бомба на кровавые клочки, все закончится? Аллах не может быть так жесток. Значит, ничего нет – ни рая, ни шайтанов, ни души?
Заколотившееся в груди сердечко пикирует в пропасть страха. Какие грешные мысли приходят в голову. Да как она только посмела усомниться, проявить слабость, возроптать…
«Господи, прости, – шепчет Малика, смахивая слезы. – Аллах всемогущ, все в его власти, на все его воля. Но только бы еще пожить. Выйти за Аслана, нарожать детишек. Да пусть хоть эта тюрьма – лишь бы все не закончилось. Иншаллах».