Паша, как мог, пытался лечить своей любовью. Ни тени упрека. Все время рядом, еще не свистнешь, уже летит преданной собачонкой, тащит новую игрушку. Навороченный мобильник: «Надо же нам как-то общаться. Твой любимый “Самсунг”-раскладушка»… И крохотный компьютер: «Тебе будет удобно на нем работать. КПК на ладони умещается». Окутывает нежностью, как теплым пледом: чуткие объятия, ласковые слова и ливень поцелуев не прекращается.
В его руках теперь стыдно. Измены не могло не случиться, но какая же это горькая штука…
Сама, все сама, так получилось, винить некого. Несмело прикоснулась к бедру Лопаты, везущего ее в госпиталь, взволнованного, счастливого от того, что в ту ночь смерть почти прошла стороной.
Прикоснулась и попросила:
– Володя, останови машину.
Удивление в его глазах быстро сменил нетерпеливый блеск.
Одежды много. На заднем сиденье «Жигулей» тесно. Наверное, она сейчас некрасивая. И грязная. Неважно. Скорее выпить его. Кого угодно. Она живая, живая, жи-и…
Потом воображение услужливо прорисует его тело – большое, крепкое, удобное. Чуть исказит наслаждением лицо с прямым ровным профилем. Тогда – темный сладкий провал в памяти. После – возвращение и возрождение. Растаял ледяной панцирь, под ним затрепетали чувства: страх, боль, радость. И горечь досады.
В общем, только с родным городом все просто и понятно. Чистый. Нужный. Настоящий. Исцеляющий.
…Эти улицы и переулочки возле метро «Китай-город» – второй любимый кусочек Москвы.
Вчера Лика наслаждалась первым, дорогим, вкусным. Прошла пешком весь старый Арбат, отмахиваясь от зазывавших художников, рассмотрела совершенно ненужные сувениры, улыбнулась дому с антикварным магазинчиком. На каком-то из его этажей жил, а может, и сейчас живет Эдуард Лимонов, и она спешила к нему на интервью, борясь с опасениями. Каким окажется скандальный писатель, в чьей прозе нет никаких табу? И кто бы мог подумать: корректно-ледяным и революционно-обаятельным. Здравствуй, старый дом с антикварной лавочкой!
Легко вспомнить, за что любишь кварталы «Китай-города». Вот здесь, на углу, парфюмерный магазин, в котором когда-то нравилось выбирать духи. Дальше, в узких переулках, спряталась золотая маковка церкви, Пашка тогда, волнуясь, все пытался сказать, что пора жить вместе, Лика уже все поняла, а он мялся, ходил вокруг да около, и вспыхнул золотом церковный купол, и она сама разогнала туман намеков: конечно, правильно, так и должно быть, вместе, рядом…
Отвыкшие от высоких каблуков ноги заныли, и Вронская подумала: «Пора заканчивать прогулку. Встречу с Манежем и журфаком отложу на завтра».
Она спустилась в переход, намереваясь купить любимые Пашины пирожные, однако до магазинчика со сдобой не дошла, замерла у книжной витрины. Из разноцветных корешков взгляд мгновенно вычленил: «Месть Атона», А. Вронская.
– Господи! Издательство! Мне же через два месяца книжку сдавать, а я за нее еще даже не бралась, – прошептала она растерянно. – Совсем из головы вылетело. Отчасти не удивительно – по ней же, блин, били.
«Фордик» приветливо пискнул, отщелкивая замки на дверцах, тихо заурчал заведенным двигателем.
– Едем на твою новую стоянку в Чертаново, возле Пашиного дома, – пояснила Лика машине. – Может, трепаться с тобой – не очень-то умное занятие. Но мне кажется, что ты живой и все понимаешь.
С приготовлением ужина Лика решила особо не возиться. Быстро почистила еще утром извлеченную из морозильника форель, посолила, обсыпала специями. За полчасика до приезда Паши обернет рыбу фольгой, запечет в духовке, пожарит пакет овощей. Второй половине диета не повредит. После возвращения из Штатов на бой-френде одежда с трудом сходится.
Включив компьютер, Лика не без досады поняла: ужасно, просто до смерти хочется курить. В Чечне, когда все горело, взрывалось, трещало выстрелами, и мыслей о сигарете не возникало. Никотин не был бы последним желанием – сто процентов. А вот сейчас кажется, что без затяжки в голове не появится ни одной творческой мысли. Все-таки единожды попав в тиски вредной привычки, полностью от нее не избавиться.
Где же у нас могут скрываться заначки, оставленные в пору безумных ночных визитов в жилище тогда еще одинокого программиста, не выносящего курящих барышень? На книжной полке, больше негде, уж в бельевой шкаф при всей наглости она вряд ли бы осмелилась запрятать пачку.
Выкуренная сигарета вскружила голову, обволокла волосы и руки резким неприятным запахом.
Белый лист word, пугающе чистый, все ждал дроби складывающихся в слово «синопсис» буковок. А ее не было.
Как и многие писатели, Лика списывала главную героиню с себя самой. Так проще. Уж собственный жизненный опыт, эмоции, переживания – они близко, рядом, бери и описывай. Когда пишешь о том, что знаешь, а не лишь предполагаешь – получается убедительнее.
Да вот только теперь все спалила-покромсала Чечня. Ее не сотрешь, как не понравившийся абзац, не пригладишь, как неудачное предложение. Но о пережитом даже думать больно, не то что описывать.
Лика пододвинула к себе телефон, набрала номер издательства.
– Здравствуйте, Алла Арсеньевна, Вронская вас беспокоит, я… – объяснение всех подробностей заняло бы слишком много времени, и Лика прямо сказала: – Хочу перенести срок сдачи книги. Это возможно?
В голосе редактора зазвучала растерянность:
– Но вы же сами настаивали на контракте с фиксированным количеством выходящих книг.
Разумеется, Лика настаивала. Это дисциплинирует, заставляет не ждать вдохновения, а усаживать себя возле компьютера и настойчиво колотить по «клаве». И творческая муза, осознав, что просто некуда ей деться, бедняжке, приходит, помогает, вдохновляет. А еще такой контракт позволяет скорее видеть свои книги на прилавках магазинов. Авторов в издательстве – пруд пруди. Будешь творить нерегулярно – рассматривать рукописи станут в общем порядке, а это долго, издательство в первую очередь заинтересовано в тех, кто пишет много и быстро.
И Лика заверила редактора:
– Раз так – все сделаю вовремя. Извините за беспокойство, я перезвоню, когда отправлю вам текст.
Что ж, может, это и хорошо, что надо выдавить из себя очередную книжку. Конечно, в ней будет упоминаться Чечня, писать на другую тему сейчас просто невозможно. За рамки привычного формата придется переступить, но… Поскольку еще кровоточит душа – текст получится убедительным. Свежи воспоминания о цинизме бандитов и героизме солдат. Последнее особенно стоит того, чтобы быть описанным. Причем, возможно, массовая литература для этих целей подходит наилучшим образом, у нее самая широкая аудитория.
«Если ситуацию нельзя изменить, – подвела Лика мысленный итог своих умозаключений. – Надо ею воспользоваться. Все. Цели ясны, задачи определены, за работу, товарищи. Плагиат, конечно. Но все уже украдено до нас. Опять плагиат!»
Итак. Синопсис. Главная героиня, глупая и авантюрная, отправляется в Чечню. Там она становится свидетельницей убийств нескольких генералов. Виновник произошедшего – сотрудничавший с федеральными силами чеченец. Оборотень в погонах – такие везде пролезут, паразиты. Однако героиня, при всей своей глупости, обладает одним ценным качеством – дотошностью. И вот она выводит мерзавца на чистую воду.
«Только ради этого стоило заняться писательством, – подумала Лика, – хотя бы в книжке за преступлением всегда следует наказание».
Увы, форель слегка подгорела. Увлеченная мыслями Лика не сразу вспомнила, что в этом, прозаичном и некнижном мире, есть готовящийся ужин, плита, а в ней огонь, который вообще-то давно пора бы уменьшить. Зато пережаренную рыбу компенсировала четко продуманная схема получения информации о материалах реальных уголовных дел.
«Август. А уже пахнет осенью», – с неудовольствием подумал следователь прокуратуры Владимир Седов, наступая на желтые плевки первых опавших листьев, распластавшихся по влажной после дождя тротуарной плитке.
Он придирался к осени, плескал на нее накопленной обидой. Жене Людмиле, измученной полугодовалым Санькой, предъявлять какие-либо претензии совесть не позволяет. Начальник, перекинувший на Седова типичный «висяк» с двумя трупами, опять-таки вне критики. Имеет право, субординация. И еще, как назло, под коронкой противно ноет зуб. Кого в этом винить, кроме себя? До ночи пропадает в прокуратуре, а потом со всех ног бежит домой, чтобы жена могла хоть немного вздремнуть, пока он возится с вечно хныкающим наследником. Некогда, некогда идти в поликлинику – хоть ты тресни. Но чем заниматься самобичеванием – лучше побурчать на осень.
Володя вошел в старенькое, облупившееся здание прокуратуры, добрался до своего кабинета. Папки и документы, сложенные на столе, нагоняли сонливость.
Молодые родители часто мечтают о том, чтобы покемарить. С работой следователя такой роскоши себе позволить невозможно, и потому Седов придумал радикальный способ. Просто себя не кормить. До вечера. Тогда все успеешь – и материалы дел оформить, и допросы провести, и за результатами экспертизы съездить. Но сегодня особенно манила пицца с колбасой, залитая толстым слоем расплавленного сыра. Да под запотевший бокал ледяного пивка. Итог чревоугодничества: глаза слипаются.
Плюхнулась на стол зеленая клякса, зацокала коготками по папке, затрещала:
– Подпишите протокол, гр-ражданин.
– Амнистия, умница, – Седов протянул ладонь, и попугайчик доверчиво на нее вскочил, пополз вверх по плечу, тюкнул в русые волосы. – Хорошая птичка, хорошая.
Улыбнувшись, следователь вспомнил: когда открыл коробку, из которой выпорхнула эта «хорошая», под веселое ржание друзей, решивших поздравить с Днем юриста, особой радости, мягко говоря, не испытал. Домой живность нести нельзя – Люда растечется морем слез, она аллергик. Знакомые войти в положение и выручить не пожелали, отделавшись рассуждениями: твой подарок – ты и наслаждайся.
Так птица, почти мгновенно выхватившая из разговора слово «амнистия», осталась в прокуренном кабинете. Ее «камеру» – небольшую металлическую клетку – Седов никогда не закрывал принципиально. Хватит уже того, что не без его помощи за решетку отправляются преступники.