Лика мысленно раздирала ромашку, гадая: какая судьба ждет ее новую книгу.
Иногда казалось: шансов на издание нет. Там слишком многое переплетено: боевые действия и множество смертей, Чечня, Москва, трещат выстрелы и комок подступает к горлу. Слишком больно. Слишком страшно. Нарушены все каноны жанра. Совершенно не похоже на то, что писалось ранее. Она уже в корзине – ее выстраданная книжка.
Но когда отчаяние пикировало так низко, ниже некуда – Лика вспоминала, как исчезала перед своим компьютером. Ее не было. Только яркий свет, придающий силы. Ему невозможно противиться. Он заставлял идти вперед, и… когда она возвращалась в этот мир, на экране монитора уже оказывался текст. Очень странные ощущения. Конечно, она, кто же еще заполнил белый лист строками. Похрапывает в спальне Пашка, а кроме них двоих в квартире никого нет, так что больше просто некому…
И если это действительно было. Та сила, которая выворачивала ее наизнанку и заставляла ставить кресты памяти на боли, крови и слезах тех людей, которым судьба уготовила чеченскую Голгофу, то… Не о чем волноваться.
Если важно. Если нужно. Напечатают.
Осыпалось желто-красное октябрьское платье, высохло, разлетелось под метлами чиркающих по тротуарам дворников, запахло дымком.
Ноябрь, промозглый, темный, скалил первые морозные зубы. И только после 16 ноября, после того как отпраздновали день рождения следователя Володи Седова, в ящике Лики Вронской появилось короткое письмо из издательства. Уточните несколько моментов, более четко пропишите такие-то сюжетные линии.
– Я это сделала! – закричала Лика и бросилась звонить собровцам, так как в основном замечания редактора касались технических аспектов.
Филя и Лопата примчались незамедлительно.
– Мадам, 60 процентов гонорара нам, – провозгласил Филя, устраиваясь на полу с внушительной стопкой распечатанных глав. – Или 70? А может, и все 80?
– Любой каприз, солнышко, – нежно проворковала Лика, точно зная: ее друзьям достанется хороший коньяк. А деньги она перечислит в фонд помощи ветеранам чеченской кампании.
Лопата, традиционно немногословный, вносил правки, изредка отвлекаясь на телефонные разговоры. Динамик в его сотовом ретранслировал тонкий женский голосочек:
– Володя, ты скоро вернешься? Скучаю, милый…
«Ребята, дай вам Бог, – искренне порадовалась Лика. – Пусть все у вас сложится!»
Еще пару недель ожидания. Подписание контракта.
В декабре Лика Вронская поняла, что одним утром можно действительно проснуться знаменитой.
Как непривычно: допечатки тиражей идут одна за другой.
Как странно: книжка уже скоро оживет в фильме.
И эти пресс-конференции, где ее место не в зале, среди журналистов, а за столом, рядом с сотрудником пресс-центра.
– Почему вы решили написать эту книгу?
– Не опасаетесь ли вы мести?
– Каковы ваши творческие планы?
– Собираетесь ли вы продолжать работать в «Ведомостях»?
«Неужели я задавала такие же идиотские вопросы?» – думала Лика, подробно отвечая коллегам.
Написала – потому что не могла не написать. Мести не опасается, потому что совесть ее чиста. О творческих планах понятия не имеет – как Бог на душу положит. Газету не бросит, потому что журналистика – лучший способ изучения жизни, а ей еще очень многое надо понять и узнать…
Слава и популярность тоже удивляли. Еще пару недель назад можно было спокойно ходить за продуктами в магазин, бродить по любимым улицам. Теперь к лицу приклеиваются чужие любопытные взгляды.
– А можно ваш автограф? – поинтересовалась девушка в банке, куда Лика отправилась для того, чтобы снять перечисленные за книгу и ее экранизацию деньги.
Она расписалась на протянутой книге и замерла от удивления. Пачки купюр выглядели внушительно. В рюкзачок, пожалуй, не поместятся.
Когда девушка назвала сумму, Лика лишь присвистнула и попросила:
– Поменяйте мне рубли на доллары, пожалуйста.
– Конечно. А что вы сейчас пишете?
Вронская болтала с девушкой, а внутри шевельнулась нехорошая мыслишка. Вот это сумма! Если продать почти новый «Фордик» и приплюсовать гонорары, автомобильная мечта «Тойота Рав 4» вполне может реализоваться.
Жаркая волна стыда окатила ее всю, с головы до ног.
– Вам плохо? – с беспокойством спросила сотрудница банка. – Боитесь, что с вами крупная сумма денег? Наверное, действительно, лучше позвонить кому-нибудь из знакомых.
Лика засунула в рюкзак пачку долларов и улыбнулась:
– Нет, что вы. Все замечательно. А будет еще лучше.
«Искушения. Соблазны. Желание быть, как все. Не хуже, чем все. А по каким критериям мы судим обо всех? По внешним. Мишура. Вещи. Деньги. Это делает жизнь проще, но вместе с тем стирает, нивелирует ее сущность. Люди приходят в этот мир не для того, чтобы ездить в Альпы или на Ривьеру, рассекать Москву на “Мерседесах” а потом возвращаться в квартиру улучшенной планировки. Надо искать свой путь. Делать добро. Жить чисто и светло – или, во всяком случае, к этому стремиться», – рассуждала Лика, направляясь в офис благотворительной организации. Он располагался всего в нескольких кварталах от банка. Прийти и сделать доброе дело. А за момент соблазна – не стыдно. Это не контролируется. Но вот проконтролировать то, что будет потом – под силу каждому…
Ее внимание привлекла женская фигурка, движущаяся впереди. Очень красивая, пропорциональная. Но эта потертая дубленочка… И груженная картоном тележка… Ужасно.
Почувствовав сверлящий спину взгляд, женщина обернулась и Лика бросилась к ней со всех ног.
– Ленка! Как я рада тебя видеть! Как ты? Почему на мои звонки не отвечаешь?
Лена Плотникова с досадой нахмурилась и пробормотала:
– Меньше всего сейчас я хотела видеть именно тебя…
Объяснить ей все. Что давно простила. Что волновалась, переживала.
Лика путалась в паутине фраз, безумно боясь того, что сейчас расплескается хрусталь слез из голубых Лениных глаз. И она уйдет, растворится в шумной беззаботной толпе.
– Я знаю, что ты меня простила. Только мне от этого не легче, понимаешь? – голос Плотниковой звучал с надрывом.
Лика вцепилась в ее рукав.
– Подожди. Как жизнь? На работу устроилась?
Лена усмехнулась этому отчаянному жесту.
– Да не сбегу я… Нет, на работу не устроилась. Я только одно умею делать хорошо. Но зарабатывать этим на жизнь не буду. Братишки помогают, чем могут. Но денег все равно не хватает. Вот, видишь, – она кивнула на тележку. – Еще бутылки собираю. Но это ближе к вечеру.
– Как брат?
– Спасибо, хреново… Ладно, пойду. Мне пора.
– Нет!!! – Лика открыла рюкзак, достала пачку долларов и протянула ее Лене. – Это тебе. Возьми, пожалуйста. Я прошу.
Мельком взглянув на купюры, Лена кивнула:
– Спасибо. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделала.
И дребезжа тележкой, она побрела вперед…
Зима в Ницце почти не чувствовалась. Какой там февраль, когда за окнами плюс десять, вовсю зеленеют газоны, и лишь изредка заметишь на спешащей девушке шубку. Заметишь и обернешься – красивая девчонка, славянская кровь, не француженка.
Однако в тот вечер встретившимся в кафе мужчинам не было никакого дела ни до теплой французской зимы, ни до женщин. Разговаривали они громко, не таясь. Привыкли, что можно спокойно говорить по-русски. Да и их бритые затылки и бесцеремонные манеры всегда вызывали у французов одно желание – занять столик подальше от странных посетителей.
– Андрей, как так вышло? Штейнер всегда был предельно осторожен. Не догоняю…
– Серега, да рассказывать нечего. Я сам ни хрена не понимаю.
… Все произошло мгновенно. В бронированный «Мерседес» Леонида Штейнера откуда-то из переулка на полной скорости вмазала «Пежо 206». Андрей уже потом понял: машина взята напрокат, пересекает дверцы яркая полоска с логотипом прокатной конторы, за рулем женщина. А первый жест – прикрыть Леонида Иосифовича. Он прокричал: «Оставайтесь на месте» и выскочил на улицу. На «Мерсе» ни вмятины, только краску содрало. Капот «пыжика», смятый, задымился.
Штейнер не послушал совета охранника, вышел из машины.
– С вами все в порядке? – спросил он по-французски, распахивая дверцу «Пежо».
Женщина упала бы на землю, замешкайся олигарх хоть на секунду.
– Я не понимаю по-французски, – сказала она на английском. – Простите меня. Это моя вина.
Держась за висок, она вышла из машины и прошептала:
– Какой ужас…
– О, да вы русская, – живо отозвался олигарх. – Не переживайте. Такой красивой женщине не о чем беспокоиться.
Незнакомка, и правда, была очень хороша собой. Обтягивающее платье подчеркивало безупречную фигуру, длинные черные волосы окутывали девушку, как накидка, но особенно манили глаза – голубые, холодные, космические…
– Как это не о чем, – в голосе красавицы зазвучали истеричные нотки. – Как я рассчитаюсь с вами?! Как возмещу ущерб компании по прокату автомобилей?
Леонид довольно улыбнулся:
– Мы можем обсудить это за ужином.
Андрей машинально просканировал девушку. Платье такое обтягивающее – ниточки трусиков проступают. Сумочка совсем крохотная, даже не сумочка, скорее просто кошелек какой-то, блестящий, переливающийся.
«Все будет в порядке, – подумал он. – Оружие ей прятать попросту негде. Тем более, я буду поблизости…»
– Короче, Серега, пришли они в кабак. Лучший – ты же его знаешь. Штейнер уже саму девчонку сожрать готов, аж слюнки текут. Телка она стоящая. Сиськи, ножки, закачаешься. Босс наш «Вдову Клико», вижу, заказывает. Дерябнули они, закусили. Опять вроде дерябнули. Потом девчонка в туалет вышла. Минут через десять и Штейнер поднялся. Я еще подумал: вот ведь запал, неужели засадит ей прямо в сортире… А ему уже плохо стало. Траванула его девчонка. Я в туалет залетаю – а он плашмя на полу лежит. Не дышит.
– А что полиция?
– Ничего. Что они могут выяснить? Только узнали, в какой гостинице она жила. Почти три недели. Караулила шефа постоянно. Паспорт у нее поддельный был. Хорошо склепали. Ей «шенген» в «липу» шлепнули – и ни у кого подозрения не возникло. А теперь все. Если у телки два паспорта – она может пол-Европы проколесить. А уж через польскую границу не проблема пробраться.