. В молодости лорд Джарвис слыл красавцем. И даже сейчас из-под возрастных отметин, оставленных годами излишеств и разврата, следы былой красоты проступали в пронзительно-умных серых глазах, крупном орлином носе и чувственном изгибе губ.
Лавджой прокашлялся.
– К сожалению, милорд, я не уверен, что этих улик достаточно для того, чтобы прибегнуть к столь решительным действиям в такое непростое время.
Джарвис поднял голову, глаза его сузились, мясистое лицо покраснело еще сильнее. Он пригвоздил Лавджоя к месту жестким взглядом.
– Недостаточно? Господи, что же вам еще надо? Очевидца?
Лавджой сделал вдох, чтобы успокоиться.
– Я согласен, что улики, указывающие на виконта, лежат прямо на поверхности, милорд. Но мы почти ничего не знаем об этой женщине. Мы даже не знаем мотивов убийцы.
Умело открыв табакерку одним толстым пальцем, лорд Джарвис захватил понюшку и вдохнул ее.
– Она была изнасилована, разве не так?
– Да, милорд.
– Ну вот вам и мотив.
– Возможно, милорд. Но жестокость нападения подразумевает такую ярость, возможно даже душевную неуравновешенность, что выходит далеко за рамки полового влечения.
Джарвис захлопнул табакерку и вздохнул.
– Увы, такие взрывы ярости довольно привычны в среде нашей молодежи, которая служила стране и королю на войне. Насколько я знаю, Девлин убил как минимум двоих по возвращении с континента.
– Это дела чести, милорд. И его противники были ранены, а не убиты.
– Тем не менее тенденция очевидна.
Его милость подошел к окну, выходящему на террасу внизу, постоял немного, заложив руки за спину. Лицо его было нарочито сдержанным, словно полное глубокой задумчивости. Заговорил он не сразу:
– Вы сложный человек, сэр Генри. Уверен, мне не надо вам объяснять, что значит, когда сын выдающегося пэра, члена правительства, Бог ты мой, замешан в таком преступлении. Если увидят, что мы медлим, – он широким жестом показал точеной рукой в сторону улицы, – если толпа решит, что появление на свет в привилегированной семье дает право насиловать, убивать и совершать святотатства… – Джарвис осекся, опустив руку. Голос его упал до глубокого, торжественного шепота. – Я был в Париже в тысяча семьсот восемьдесят девятом, вы знаете. Никогда этого не забуду. Кровь ручьями по улицам. Отрубленные головы на пиках. Знатные женщины, которых орущая толпа выволакивает из карет и раздирает в клочья. – Он помолчал, внезапно острым взглядом пронзив Лавджоя. – Вы хотите, чтобы такое случилось и в Лондоне?
– Нет. Конечно нет, милорд, – торопливо ответил Лавджой.
Он чувствовал, что им манипулируют, догадывался, что в деле существует подоплека, которой он, простой судья-магистрат, никогда не увидит. Он все понимал, но не мог избавиться от холода, объявшего его душу, от тошнотворного чувства опасности, скрутившего все его нутро. Любой англичанин больше всего на свете боялся того, что бесконечная, безудержная, безумная бойня Французской революции когда-нибудь перемахнет через Ла-Манш и уничтожит все, чем он дорожит.
– Если лорд Девлин действительно невиновен в этом ужасном преступлении, – продолжал Джарвис, – он в должном порядке будет оправдан и освобожден. Важнее всего сейчас показать, что мы действуем. Мы живем в тяжелые времена, сэр. Новости с полей войны неважные. Народные массы недовольны и озлоблены, радикалы легко могут подхлестнуть их. Поскольку здоровье его величества вряд ли исправится, а билль о регентстве уже лежит перед Парламентом, сама стабильность государства находится под угрозой. Мы не можем проявлять нерешительность, колебаться и тянуть время. Принц Уэльский хочет, чтобы Девлин был арестован еще до вечера. – Джарвис замолк. – Я уверен, что могу положиться на вас. Вы сумеете уладить ситуацию с требуемым тактом и осторожностью.
Всегда нелегко доставлять пред очи правосудия членов аристократических семейств. Но все же случается и такое. Не так давно пятый граф Феррерс был арестован за убийство своего управителя, его судила Палата лордов и приговорила к повешению. Являясь наследником графа Гендона, Себастьян Сен-Сир носил титул виконта Девлина лишь как почетное имя. Может, его и называли лордом, но во всем остальном титул не давал ему ни законных прав, ни пэрства. Пока Девлин не станет графом Гендоном после смерти отца, он формально не будет считаться пэром. Потому предстать ему придется перед Судом Королевской скамьи, как любому другому преступнику, а не перед Палатой лордов.
Если, конечно, до этого дойдет.
Лавджой коротко поклонился.
– Да, милорд. Лично займусь этим.
Неожиданно на лице лорда Джарвиса расцвела торжествующая, почти ласковая улыбка.
– Хорошо. Я знал, что могу на вас рассчитывать.
Крепко стиснув шляпу, Лавджой поклонился великому человеку. Но когда он повернулся и пошел прочь но роскошному коридору, слушая гулкое эхо собственных шагов, сердце в груди его билось странно тяжело. Сэр Генри Лавджой все сильнее осознавал, что им манипулируют.
ГЛАВА 6
Во сне к нему возвращалась война. Гибнущие дети с темными глазами, полными муки, распоротые солдатскими штыками животы беременных женщин. Когда-то для него было отчаянно важно, кому принадлежат эти штыки – французам или англичанам. Тогда он еще не понимал, что все зависит только от времени и места, что все солдаты всех наций так поступают. Некогда он думал, что англичане – нация, избранная Богом, Англия – любимая, благословенная им страна, защищенная свыше, сила добра, побеждающая врагов, которые, следовательно, являются силами зла. В то время он считал, что существует такая вещь, как война за правое дело.
Когда-то.
Себастьян открыл глаза, с трудом восстанавливая хриплое дыхание, его стиснутые руки вспотели. В спальне с тяжелыми бархатными шторами непонятно было, который сейчас час, да он и не сразу понял, где находится и почему. Он не собирался спать, ему просто хотелось отдохнуть. Себастьян медленно зажмурил глаза, затем снова открыл. Но темные, неизбежные и неизгладимые воспоминания никуда не исчезли.
Сэр Генри Лавджой решил взять с собой на Брук-стрит старшего констебля Эдуарда Мэйтланда вместе с еще одним, молодым констеблем по фамилии Симплот. Лавджой не ждал, что человек такого положения в обществе, как Девлин, окажет сопротивление при аресте, но вынужден был признать – довесок в два констебля поможет воспринять ситуацию всерьез. Он слышал байки о виконте, о его непочтительном, неподобающем поведении. Лавджой мог представить, как такой человек рассмеется ему в лицо. Возможно, будь сэр Генри повыше своих четырех футов одиннадцати дюймов на каблуках, он чувствовал бы себя поувереннее. В любом случае, его порадовал тот факт, что Симплот выше Мэйтланда и, соответственно, шире в плечах.
– Ждите нас, – приказал Лавджой вознице, когда они подъехали к резиденции Девлина на Мэйфейр. Особняк был элегантен, с изящным эркером и ионическим портиком прекрасных пропорций, но этот дом ни в какое сравнение не шел с Сен-Сир-хаусом, который однажды перейдет к Девлину вместе с отцовским титулом, поместьями в Девоне и Линкольншире, а также деньгами, вложенными в шахты, морскую торговлю и банки. Лавджой смотрел на опрятный отштукатуренный фасад здания и думал о том, что рассказывали о взаимоотношениях графа Гендона и его единственного сына, из-за которых Девлин решил жить здесь, на Брук-стрит, а не под крышей отцовского дворца.
– Апартаменты в Ньюгейте его милости покажутся по сравнению с этими как небо и земля, – тихо сказал Мэйтланд, когда мажордом с каменным лицом с поклоном проводил их в холл. – Действительно, как небо и земля, – добавил он, вертя белокурой красивой головой по сторонам, стараясь охватить взглядом сверкающий черный и белый мрамор, череду картин в золоченых рамах, тянувшуюся вдоль винтовой лестницы, поднимавшейся на второй этаж.
– Идите первым, констебль, – прошипел Лавджой, когда мажордом тихонько постучал в дверь библиотеки, спрашивая у виконта позволения войти.
– Милорд, – сказал мажордом. – Люди, желавшие вас видеть этим утром, снова пришли. С ними еще один человек.
Виконт Девлин стоял, опираясь на край стола. По его красивому чеканному лицу скользнула тень досады, когда он оторвался от пачки бумаг, которые изучал. Он был высок и гибок, темноволос, на открытом лбу виднелась оставленная чем-то или кем-то уродливая ссадина.
– Да? – спросил он. – В чем дело?
Лавджой подождал, пока мажордом уйдет, затем вежливо поклонился.
– Сэр Генри Лавджой, старший магистрат с Куин-сквер. Милорд, мне приказано взять вас под стражу по обвинению в убийстве Рэйчел Йорк.
Лавджой не мог сказать, какой реакции он ожидал – чувства вины или бурного протеста и заявлений о собственной невиновности. В конце концов, можно было ожидать потрясения и скорби из-за гибели такой красивой женщины, которой Девлин наверняка восхищался. Но лицо молодого человека оставалось бесстрастным. На нем не читалось никаких чувств, если не считать, что оно чуть скривилось, похоже от скуки.
Он отложил бумаги.
– Это что? Розыгрыш?
– Нет, милорд. На вас указывают и обнаруженные на месте убийства мисс Йорк улики, и показания свидетелей.
Виконт скрестил руки на груди и уселся на стол, вытянув длинные ноги.
– Да неужели? Интересно. Что же это за улики? И кто эти свидетели?
Лавджой ответил молодому человеку прямым взглядом. Глаза у виконта были неестественно желтые и яркие, как полуденное солнце. Лавджой вынужден был сделать над собой усилие, чтобы его голос звучал ровно.
– Я должен спросить вас в первую очередь, не можете ли вы сказать, где вы находились между пятью и восьмью часами вчера вечером.
Виконт моргнул.
– Я… выходил.
– Выходили? – сказал Эдуард Мэйтланд, агрессивно выпятив челюсть. – И куда же?
Виконт повернул голову и смерил старшего констебля долгим ледяным взглядом.
– Погулять.
Щеки Мэйтланда побагровели от злости. В конце концов, Лавджой понял, что зря взял с собой констеблей. Мэйтланд был слишком драчлив и агрессивен, слишком резок и вспыльчив, чтобы разговаривать с человеком вроде Девлина. Лавджой посмотрел на своего подчиненного и сказал ровным голосом: