– Алло!.. алло, Жужу! – радостно откликнулся голос Марион, – Я не видела тебя целую вечность. Флора занята грандиозными приготовлениями к твоему сегодняшнему обеду.
Франк сдержался его всегда коробило, когда Марион давала ему названия игрушек, зверей и овощей.
– Дорогая, – сказал он. Случилась катастрофа.
– Мой Бог! – взволновалась Марион. Что нибудь нехорошее?
– Нет, не такое уж нехорошее. Приехала жена. Я не могу сегодня вечером встретиться с тобой, а завтра рано утром мы уезжаем. Я не смогу даже попрощаться.
Марион ответила не сразу, но в общем приняла известие очень хорошо.
– Но зато как хорошо для тебя, что твоя жена здесь, – веселым тоном сказала она. Когда уходить твой пароход? Когда отходит твой поезд? Когда ты снова приедешь в Европу? Пошли мне заранее телеграмму.
Франк пробормотал в трубку свою благодарность и несколько ласковых слов. Его уже брало нетерпение. Дверь ванной комнаты открылась, и Эвелина остановилась на пороге, вопросительно глядя на него. Он сразу замолчал, предоставив Марион говорить одной.
– До свиданья, маленький. Было так хорошо увидеть тебя. Развлекайся. Счастливого пути!
Он почти не слушал ее, он был уже с Эвелиной. Она выглядела иначе, ярче и оживленнее, чем раньше. Поцеловав ее, он ощутил на ее губах вкус губной помады. «Ага» – подумал он, это было нечто новое в маленькой берлинке. Совсем неподобающим образом в этот момент он вспомнил ее мужа и выпустил ее из рук. – Пора завтракать, сказал он и повел ее из комнаты.
Внизу произошла маленькая задержка мадам протянула ему телеграмму. Она была из Лондона, от Пирл.
«Корсар ждет не дождется знакомства с тобой».
Франк остановился недоумевая кем мог быть Корсар? «Новая собака» осенило его. Он невольно улыбнулся. Эвелина стояла рядом и серьезно наблюдала за ним.
– Дела, – пояснил он.
– Женщины со всех сторон балуют вас, – неожиданно сказала она.
Он в замешательстве поглядел на нее. В Берлине она была нежнее и сентиментальнее. Подкрашенные губы придавали пикантность не только ее лицу. – Ревнуете? – спросил он, почувствовав, что ему стало веселье.
Она не ответила, и он бросил телеграмму в ближайшую корзинку для бумаг.
Как каждый американец, Франк гордился тем, что знает в Париже хороший маленький ресторанчик, в который не заходят американцы. Он провел Эвелину к длинному, тянувшемуся вдоль стены сиденью у Россета и внимательно просмотрел меню, говоря без умолку. Он говорил слишком много и слишком скоро, и сам заметил это. Он слегка нервничал – это было смешно, но положение было далеко не так просто, как оно должно было быть. Эвелина немедленно, в ответ на его зов по телефону, приехала в Париж. Это был ответ, который сам говорил за себя. Но в то же самое время Эвелина была таким чувствительным и хрупким созданием, что с ней он стеснялся. Он никак не мог почувствовать что это просто одно из многих любовных приключений, все напоминало ему больше первый день медового месяца.
– Целофан, – сказал Франк – мадам вся завернута в целофан, чиста и не тронута.
Эвелина отпила глоток вина и улыбнулась. Казалось, она совершенно уверена в себе.
«Я дурак», – подумал Франк. «Без сомнения эти милые берлинские дамы достаточно часто совершают маленькие поездки в Париж».
Под столом он взял ее руку. У нее на пальце было обручальное кольцо. Ее рука была как обычно холодна и слегка вздрагивала. Мимолетная дрожь желания быстро поднялась в нем и так же быстро улетела. Эвелина начала говорить по-французски и это нравилось ему. Внезапно из угла комнаты появился мужчина, в котором без ошибки можно было признать немца. Он подошел к их столику и обратился к Эвелине. Франк с неприязнью посмотрел на подошедшего господина. У него были жидкие, песочного цвета волосы, а его щека была изуродована тремя ужасными шрамами. Он обратился к Эвелине громким горловым голосом, и на ее лице, в то время как она отвечала ему, появилось странно напряженное выражение.
Занавеска, скромно скрывавшая дверь дамской комнаты, откинулась, и молодая, но удивительно непривлекательная женщина присоединилась к непривлекательному мужчине. Если среди знакомых Эвелины имелись подобные люди, Франк мог только пожалеть ее. Когда пара удалилась у Эвелины был совершенно обессиленный вид. Франк заплатил и вывел ее на улицу. Бледное солнце просвечивало сквозь тучи.
– Что теперь? – нерешительно спросил он.
– Да… что теперь? – повторила Эвелина.
– Конечно, вы знаете, что в это время дня делают в Париже все влюбленные, – быстро сказал он.
Вопрос вызвал легкую краску на ее щеки.
«Может быть она только и ждет этого» – подумал Франк.
– Знаю. Спущенные шторы и тому подобное, – сказала она. – Вам нравится любовь среди дня?
В этих словах звучал опыт. Она говорила о любви среди дня, как знаток говорит о температуре известных сортов вина. Франк быстро взял ее под руку и прижал к себе ее руку.
– Но я не принадлежу к этому типу, – закончила она.
Он был совсем озадачен.
– К какому типу вы не принадлежите и к какому типу вы принадлежите? – спросил он.
Он уже начинал волноваться. «Булонский лес» – подумал он. «Как всякий знает, Булонский лес оказывает необычайно благотворное влияние на развитие романов».
Как только они сели в такси, небо потемнело и снова пошел дождь. Капли стучали по крыше такси. Эвелина молча глядела на исполосованные дождем стекла машины. Мало-помалу в мыслях Франка снова закачались апельсины. Этот контракт… сорок тысяч ящиков… с убытком в два с третью цента на каждом… это составить девятьсот три доллара и несколько центов… убыток почти в тысячу долларов. Кроме того расходы по путешествию. Но теперь положено начало делам в Европе. Приняв все во внимание, он был рад, что поступил именно так. Когда автомобиль остановился, он взял себя в руки. Дождь снова перестал, но отовсюду капало. Франк взял Эвелину под руку, переплел ее пальцы со своими, и так они пошли по мокрому гравию к Пре Каталан. Все это было почти машинально. Жалко, что почти всегда в любви все повторяется. Но, с другой стороны, было недурно иметь установленную рутину. Это упрощало и облегчало многое. Франк испытывал какое-то беспокойство, и ему казалось немного смешным в мокром от дождя Булонском лесу. Они уселись на холодные, мокрые чугунные стулья, и Франк заказал для Эвелины горячий шоколад. Завтра все будет кончено. «Жалко, – снова подумал он. Может быть, если бы у него было время только для Эвелины, из всего этого можно было бы сделать что-то редкое и прекрасное. Какие у нее прелестные серебристые ресницы…»
– Вы для меня полная тайна, – подумала она вслух. Она пристально вглядывалась в него, их лица были так близко. Ее кожа вблизи была такой гладкой, как неполированный металл. – Скажите мне, как вы живете? Откуда вы пришли и куда уходите? О чем вы думаете? Я ничего не знаю о вас.
– Господи, да ведь это настоящий допрос! – встревожился он.
Тем не менее он запинаясь начал рассказывать о себе. До сих пор он никогда еще не делал этого. По мере того, как он продолжал говорить, его рассказ, неожиданно для него самого, становился колоритнее и интереснее. Контора в Нью-Йорке, деловые поездки, его яхта в проливе у Лонг-Айленда, старая плантация в Южной Каролине и рождественские праздники на ней, во время которых негры собирались под открытым небом, вокруг больших костров, и пели. Охота, верховая езда, апельсиновые рощи в южной Калифорнии и дом в Санта Барбаре. Дни его молодости в Китае, на Филиппинах, на Кубе. Война. «Совсем не так скверно» – подумал он, рассказывая обо всем этом Эвелине. Наконец, он с головой ушел в рассказ о своих апельсинах экспериментальные посадки, сделанные им с целью улучшения сорта: его апельсины уже были сладки и без косточек, теперь все, что нужно, это аромат и пикантность испанских апельсинов и тогда…
– Разве, когда вас занимает ваше дело, вы не думаете ни о чем другом? – спросила она.
– То есть как? Нет пожалуй, не думаю. Таковы мужчины.
Выхватив у него из губ сигаретку, она крепко затянулась несколько раз и снова отдала ее Франку. Это был внезапный, неожиданный интимный жест, раздраживший его, наполнивший неудовлетворенным стремлением и желанием.
– Расскажите мне еще, – попросила она.
– Разве вы не слышали уже достаточно? – улыбнулся он.
– Нет! – отрицательно покачала головой Эвелина. – Видите ли, ведь есть столько вещей, столько того, что я должна знать… чтобы я могла думать о вас… потом. Она замолчала на минуту и в упор посмотрела на него. – Это пища для фантазии, улыбнулась она, это даст мне возможность представлять вас себе… потом… когда вы уйдете.
– Глупости, – быстро сказал Франк. Мы вместе. У нас нет «потом».
Но она не давала сбить себя с темы.
– Вот например, я должна знать все ваши костюмы. Я уже знаю три… и смокинг. Когда я думаю о вас, я всегда вижу вас в смокинге. Я должна была бы посмотреть на вас верхом. У вас есть лошади – вы очень богаты?
– О, нет. Я просто не беден, вот и все, – невольно улыбнулся он.
Она немного подумала над его словами.
– Вы, американцы, иначе смотрите на вещи, – сказала она.
Он пожал плечами.
– А потом женщины? – продолжала она.
Франк был занят тем, что разглядывал ее нос. Ее ноздри чуть-чуть розовели внутри, как у кровных арабских жеребят.
– Вы о чем? – спросил он, ошарашенный.
Она не повторила своего вопроса и вместо этого взглянула на него.
– Да, конечно, раз другой бывают и женщины, – неохотно признался он.
– Скажите мне, есть ли среди них одна, более важная, чем остальные? Я хочу сказать – обманываете ли вы сегодня, со мной, какую-нибудь женщину?
Он вдруг открыл, что у нее совсем детские глаза. Ее глазам было самое большее пять лет.
– Да, – ответил он.
Как общее правило он предпочитал не лгать. Эвелина встретила его ответ молчанием. Затем она сказала:
– Хорошо.
– Ведь у вас тоже есть муж, – указал он.
– Да, это правда.