на зажгла свет и, схватив коробочку с ружем, быстро подрумянила скулы. Парижанки были так накрашены. Эвелина вздохнула и почувствовала себя совсем несчастной у нее не было губной помады. Обмакнув кончик пальца в руж, она подкрасила им свои губы. Это сразу придало ей более французский вид. Теперь она с новым оживлением завязала бант на своей блузке и надвинула шляпу на левый глаз.
И тут, как раз в эту минуту, ей в голову пришла мысль, от которой она окаменела. Газовый счет! Она все-таки забыла заплатить по газовому счету. Она оставила его неоплаченным, угрожающим на столе Курта. Газовая компания потеряет терпение. Курт найдет счет. Он позвонит в Гельтоу, а ее там нет… Серые лавины скатывались перед полными ужаса глазами Эвелины и погребали Дюссельдорферштрассе.
– Не смей падать в обморок! – громко сказала она. Это было короткое резкое приказание. Она не упала в обморок. Кроме того, ведь там была Марианна, которая солжет что-нибудь и выпутает ее из этого.
Она быстро напудрила лицо, закусила накрашенные, похолодевшие губы и, приняв легкомысленный вид, подобающий женщине в ее положении, вернулась к Франку.
Франк говорил по-французски, и говорил с женщиной. Эвелина не знала, что подсказало ей, что на другом конце телефонной линии находится женщина, но она была совершенно уверена в этом, и ей стало неприятно. Как она мало знала Франка…
По-видимому он был доволен ее внешним видом. Он взял ее под руку и повел из отеля, мимо рентгеновских лучей – взгляда мадам, на Плас де ла Бургон. На улице было прохладно, но Франк был без пальто. На этот раз они пошли пешком, и беззаботность, которая, казалось, поднималась от жаркой мостовой, веяла от листьев деревьев и слышалась в воробьином чириканье, охватила Эвелину. Она смеялась над тем, как серьезно Франк относился к завтраку, но он заверил ее, что это чисто парижское отношение к еде. Он отвел ее в маленький ресторанчик на левом берегу реки, говоря о нем, как о месте встреч тайных заговорщиков или еще неоткрытом острове Южных морей.
На самом деле это была всего лишь длинная, полутемная комната, с обычными тянувшимися вдоль стен сиденьями. В ней пахло рыбой и горячим маслом. Франк пошептался с метрдотелем и лакеем. На столе появились закуски, после чего долгое время все шло монотонно. Эвелине было трудно вести себя естественно, она чувствовала себя как актриса-любительница на скверной сцене и в неподходящей ей роли. Франк сидел рядом с ней, совсем близко и время от времени пожимал под столом ее руку так, что обручальное кольцо врезалось ей в палец.
Как раз в то время, когда Эвелина ела камбалу под густым соусом, которую по-видимому очень одобрял Франк, она почувствовала, что кто-то смотрит на нее. Этот взгляд шел из полутемного угла, в самом конце комнаты.
– В чем дело, дорогая? – спросил Франк.
– Не знаю, какой-то мужчина все время смотрит на меня.
– Hy cамо собой. Парижанин счел бы очень невежливым не посмотреть пристально на женщину с вашей внешностью.
Эвелина покачала головой.
– Нет, дело не в этом, – сказала она. Мне кажется, что у него знакомое лицо, хотя я никак не могу вспомнить, откуда я его знаю.
Франк налил ей вина.
– Ах, сюда никто не заходит, – небрежно сказал он. – Не знаю, нравится ли вам бургундское, собственно это мужское вино.
Эвелина послушно выпила и снова взглянула в угол комнаты.
– Это доктор Эктардт, – сказала она. Она почувствовала, что ее рот похолодел – похолодели накрашенные губы и даже небо. Ее кожа вся стянулась. Доктор Экгардт был одним из судебных ассессоров, с которыми все время имел дело ее МУЖ Недавно он женился Эвелина вспомнила, как она обсуждала с Куртом, послать ли ему свадебный подарок, или ограничиться телеграммой с пожеланиями всего лучшего. Без сомнения, сидевшая рядом с ним маленькая, темноволосая женщина его жена, и они сейчас проводят в Париже свой медовый месяц. Была еще надежда на то, что доктор Экгардт не узнает ее. Она лихорадочно заговорила с Франком по-французски, на том очаровательном, безукоризненно правильном французском языке, которому научилась в детстве. Она старалась разыграть перед доктором Экгардтом парижанку, но безуспешно. Он уже подходил к их столику. Все в нем, – пробор, шрамы, оставшиеся от дуэлей, поклон с прищелкиванием каблуками, – выдавало бывшего студента.
– Быть не может! Фрау Дросте в Париже? Что за сюрприз! Ваш муж тоже здесь? Ах нет, в Берлине? Ну, конечно, я так и знал. Наше путешествие также уже подходит к концу. Мы были в Алжире, и моя жена превратилась в настоящую мавританку… Его речь продолжалась, неотвратимая как сам рок.
– Доктор Экгардт, могу я познакомить вас с мистером Данелем? – с трудом пробормотала Эвелина.
Франк улыбнулся с чисто американским добродушием, а Экгардт отвесил поклон, подобающий офицеру запаса. Экгардт выглядел так, как будто ожидал дальнейшего объяснения. Эвелина сумела придумать маленькую, довольно слабую ложь.
– Я в Париже с приятельницей, вы ведь помните ее, с Марианной, – вкрадчиво сказала она.
Но доктор Экгардт, казалось, не мог совладать со своим удивлением.
– Что за совпадение! – снова воскликнул он. Первое знакомое лицо за три недели. Я сразу сказал жене: не фрау ли Дросте сидит там? Вы надолго в Париже? Ах, только на день-два. Замечательный город, не правда ли? «Париж, это Париж»… Ну что ж, встретимся в Берлине. Но какое совпадение!
Теперь из дамской комнаты показалась фрау Экгардт. Ее муж страшно многословно представил ее Эвелине и наконец ретировался. Прищелкивание каблуками, рукопожатия, поклоны.
– Так… – сказала Эвелина, когда все это кончилось. Она проглотила сладкий блинчик «креп Сюзетт» которым по-видимому страшно гордились и метрдотель, и Франк. Теперь все было кончено. Ничто не могло помешать доктору Экгардту рассказать ее мужу о том, что он встретил ее в Париже. В последний момент она успела спросить, где остановились Экгардты. В отеле «Атеней». Перед ней мелькнуло видение: она приходит к Экгардту и умоляет его молчать об их случайной встрече. Она обжигала язык горячим сладким «креп Сюзетт», и в это время перед ее умственным взором вставали драматические картины. Рыдающая женщина стоит на коленях перед мужчиной под звуки арии… Но ведь это была опера «Тоска».
«Хорошо!» – вызывающе подумала она. Может быть так даже лучше Теперь все было кончено. В это «все» входил даже запах, доносившийся из кухни в квартире на Дюссельдорферштрассе, забытый газовый счет, ингаляционный аппарат, скрипучие башмаки фрейлейн. Но оно не включало ни детей, ни нежной внимательности Курта.
– Неужто немцы все еще устраивают сабельные дуэли? – спросил Франк. Он не заметил ничего, кроме шрамов на лице Экгардта, корректном лице юриста.
– Что вы сказали? – переспросила она.
Сперва она должна была сообразить, что теперь Франк говорит по-английски. Она наблюдала за тем, как он просматривал счет и клал деньги под салфетку. Внезапно он показался ей совершенно чужим, как будто она никогда не встречала его и видела в первый раз. Казалось, что он испытывает то-же самое, так как когда они вышли и остановились на улице, он не знал, что делать с ней дальше. Он сделал одно-два предложения с легкомыслием, которое придавало ее поездке в Париж характер простой фривольной эскапады. Она стояла перед ним беззащитная и старалась подделаться под его тон. Она как бы со стороны слышала, как отвечала ему тоном, совершенно чуждым ей:
– Я не принадлежу к этому типу, – сказала она.
– К какому типу вы не принадлежите и к какому принадлежите? – с веселым любопытством спросил он.
Его рука, державшая ее под руку, была тепла и слегка прижималась к ее груди.
«Я должна уйти!» – тревожно думала она. – Я должна сесть на следующий же поезд и уехать прежде, чем что-либо случилось. Я должна во всем сознаться Курту. Нет, я не принадлежу к типу женщин, которые могут делать такие вещи… девятнадцать марок… не могу же я сказать теперь: пожалуйста, дайте мне деньги на билет… И кроме того, ведь я не хочу оставлять его… я счастлива, так счастлива… ведь несмотря ни на что это Франк… я люблю тебя, Франк, только я немного одурела от страха. Франк, помоги мне, Франк… Это совсем не так легко, нет, это точно восхождение на гору… а ты не понимаешь…
Он снова посадил ее в такси, и теперь они ехали сперва вдоль Сены, затем через мост, мимо фонтанов на плас де ла Конкорд, где заняли место в потоке автомобилей, стремившихся вдоль Елисейских полей.
– Куда мы едем? – спросила она.
– К Пре Каталан, в Булонский лес, – спокойно ответил Франк.
Эвелина сразу почувствовала, где она хотела бы быть, где было подходящее место для нее. Она была уверена, что где-то тут, в Париже, была маленькая церковка, пустая часовня с изумительными окнами из цветных стекол, очарованная часовня, которая во время ее свадебного путешествия настолько потрясла ее, что она расплакалась. Ей казалось, что посещение этой часовни разрешит все недоумения, даст всему ясность и приведет в порядок. Но она не могла вспомнить, как называлась часовня, а такси увлекало их все дальше и дальше от нее. Они ехали уже по аллеям Булонского леса, миновали озеро, по которому люди катались на лодках.
Теперь Франк остановил такси и помог ей выйти. Не успела Эвелина сделать несколько шагов по дорожке, рука об руку с Франком, как исчезла вся ее подавленность и напряженность. Цвели каштаны и только-только что начали распускаться золотые грозди ракитника. Мир так хорош, если глядеть на него, ощущать его целиком, не стараясь раздробить на отдельные составные части. Рука Франка в ее руке – и ничего больше. Пока они ехали в такси, дождь прошел и теперь снова светило солнце. С ветвей деревьев еще капало, в воздухе пахло влажным гравием аллей. Железные, выкрашенные масляной краской стулья, на которых они сидели, были влажны и прохладны. Когда Франк молчал, Эвелина глядела на его рот. Это был самый красивый рот, какой ей приходилось видеть: когда губы были сжаты, его линия была твердой и уверенной, приводившей Эвелину в восторг. Ей казалось замечательным даже то, что от дыхания Франка равномерно поднимался и опускался его костюм. Она испытывала удивительное, страстное желание проникнуть в него, как в запертый дом, как в раковину.