Чего мужчины не знают — страница 29 из 42

– С удовольствием, – игриво ответила она, вызвав легкую улыбку на губах председателя верховного суда.

– Прежде чем приступить к допросу свидетельницы, я хотел бы задать ей один вопрос, – кисло заметил прокурор. Каким образом свидетельница очутилась в суде?

Фрау Онхаузен повернулась к нему и вежливо ответила.

– Само собой, что я интересовалась тем, что случится с Руппом.

– Значить вы были знакомы с обвиняемым?

– Ну, конечно, – ответила фрау Онхаузен почти снисходительным тоном, как будто вопрос показался ей поразительно глупым.

Дросте снова взял на себя руководство допросом.

– Не можете ли вы припомнить, посетил ли обвиняемый вашу пивную в вечер четырнадцатого октября? – спросил он.

– Четырнадцатого?… Боюсь, что не помню точно Может быть. В то время он бывал почти каждый день. Возможно, что он зашел и четырнадцатого.

В ее словах слышалась легкая насмешка.

– Могли бы вы рассказать нам о ваших отношениях с обвиняемым? – сказал Дросте. Eго рука дрожала еще больше, тем раньше, он взял в руку бумаги, как будто ему нужно было схватиться за что-нибудь. Для него в мире не существовало ничего более интересного, чем охота за истиной. Даже любовь давала лишь слабое удовлетворение по сравнению с подобной лихорадкой.

– Тут не о чем много рассказывать, – ответила вдова Онхаузен. Я не скрывала, что Рупп с самого начала пришелся мне по душе. Я никогда не обращала внимания на болтовню на Риттергассе. В конце концов ведь я самостоятельна, не правда – ли, и я вдова и могу поступать как мне вздумается – не так ли?

Штейнер один из ассесоров, ухмыльнулся. Дросте облек ответ вдовы в более юридическую форму.

– Обвиняемый Рупп прошлой осенью часто посещал ее пивную, «Голубого ежа», и понравился ей, – пояснил Дросте.

Репортеры застенографировали эту фразу.

– Само собой разумеется, что тогда он еще не был обвиняемым, – весьма рассудительно прибавила вдова.

– Значит вам понравился Рупп? – продолжал Дросте. Каковы же были ваши отношения с ним в дальнейшем? На секунду он затаил дух и прибавил.

– Конечно, если вы находите неудобным для себя ответить на этот вопрос, вы можете промолчать.

Фрау Онхаузен пожала плечами и от ее полной самоуверенной особы распространилась новая волна духов.

– Что ж тут неудобного? – сказала она. Меня это совершенно не беспокоит. Я делаю то, что я делаю. Я посмотрела на этого парня, и он поправился мне. Могу сказать что гер Рупп красивый мужчина, и он всегда приносил нам мясо, когда еще служил у мясника. Когда мы познакомились поближе, мы решили пожениться. Мы очень хорошо подходили друг к другу и мне нужен мужчина в доме. Рупп как раз годился бы для этого дела.

– А знал Рупп о том, что вы собираетесь выйти за него замуж? – спросил Дросте.

– Простите? – переспросила удивленная свидетельница.

– Знал ли Рупп, что вы хотите стать его женой, и был ли он согласен жениться на вас – повторил судья.

Теперь вся зала суда напряженно прислушивалась к допросу. Слышно было даже шуршание записки, которую обвиняемый передал своему защитнику через его плечо.

– Ну конечно, – улыбнулась вдова Онхаузен. Он сразу избавился бы от всех своих бед, если бы мы поженились.

– Знали ли вы, что Рупп уже женат? – быстро спросил Дросте.

Фрау Онхаузен бросила быстрый взгляд на фрау Рупп, сидевшую на скамье подсудимых.

– Да, знала, – сказала она.

Глаза всех устремились по направлению ее взгляда. Фрау Рупп сидела в своей обычной позе глядя на руки, словно была глуха и ничего не понимала. Дросте показалось, что ее рыжие волосы вдруг потемнели, выглядели гораздо темнее, чем обычно. Внезапно у него промелькнула мысль, что ее волосы были влажны от пота, и что фрау Рупп переживает теперь страшно мучительную минуту. Воцарилось молчание, которое прервала сама свидетельница, не дожидаясь следующего вопроса.

– Видите-ли ваше превосходительство, уже задолго до того, как у Руппа началось со мной, между ним и его женой все было кончено. Рупп всегда был бабником, об этом знала вся улица. Но если бы мы поженились, я сумела бы держать его в узде. Его жена не сумела удержать его, и ведь никто не может отнять у вас то, что вы уже потеряли, – она небрежно облокотилась на барьер свидетельского места, заставив судебного служителя возмущенно и беспокойно взглянуть на нее, и фамильярно-доверчиво продолжала. – Нет, нет, ваше превосходительство, когда вы держите мужа как следует, никто не сможет отбить его у вас. Мой муж не ушел бы ни с какой женщиной, хоть бы его просила о том сама Венера. Рупп сто раз повторял мне, что никогда не любил как следует жену. Он платил бы ей алименты и с ней было бы кончено. Видите ли, он подходил мне и в деле, и в остальном тоже…

– А откуда Рупп взял бы деньги, чтобы платить жене алименты? – вставил прокурор. Вы ведь знали, что он безработный и что у него нет средств. Вы собирались дать ему денег на развод?

Вдова с удивлением поглядела на него.

– Я? То есть как?… Нет – ответила она. Видите ли, ведь он должен был получить наследство после матери. Оно помогло бы ему отделаться от жены…

– Я хочу что то сказать, – неожиданно заявила фрау Рупп.

Все находившиеся в зале суда повернулись к ней. Скучный, монотонный голос, который они слышали изо дня в день, сейчас как-то изменился. В нем слышалась надорванная нотка, напоминающая рыдание. В напряжении момента Дросте ухватился за первую попавшуюся ему на глаза вещь – она оказалась карандашом. Он отдал бы все что угодно за одну лишь сигаретку. Ему казалось что тупое биение его сердца все выше подымалось у него в груди.

– Одну минуточку, фрау Рупп, – сказал он. Как только будет закончен допрос свидетельницы.

Фрау Рупп не села на место. Она осталась стоять, сжимая руками барьер перед собою… Она равномерно покачивалась взад и вперед, как делают ребятишки школьники, декламирующие стихотворение.

Дросте быстро повернулся к свидетельнице.

– Еще один вопрос, – сказал он, злясь сам на себя за собственную хрипоту. Носили ли ваши отношения с обвиняемым очень интимный характер? Свидетельница помолчала, несколько секунд глядя на Руппа. Обвиняемый не ответил на ее взгляд. Он положил руку на плечо защитника, как бы желая сказать тому что-то чрезвычайно важное.

– Если хотите, вы можете не отвечать, – указал Дросте вдове Онхаузен.

Она дружески кивнула ему, показывая, что поняла

– Тогда я умолчу, – сказала она.

По зале суда пронесся быстрый, тут же замерший смешок.

Дросте глубоко вздохнул. Воздух, проникший в его воспаленное горло, показался ему прохладным.

– Не хочет ли кто-либо задать еще какие-нибудь вопросы свидетельнице? – спросил он, пристально глядя на фрау Рупп, лицо, которой странно гримасничало под влиянием волнения.

Дама-присяжная заседательница, Фрау Будекер, шепнула что-то ассесору Штейнеру, в свою очередь повторившему ее вопрос судье Дросте. Он снова повернулся к свидетельнице.

– Члены суда хотят знать, собираетесь ли вы еще выйти замуж за Руппа? – спросил он.

– Нет. Конечно нет, – немедленно ответила фрау Онхаузен.

Защитник вскочил на ноги. По-видимому, он чувствовал себя в отчаянном положении.

– Я должен протестовать против того, чтобы недоказанные любовные истории моего клиента разбирались в зале суда, с целью создать против него предубеждение, – крикнул он, обращаясь к присяжным.

Председатель верховного суда стоял в своей ложе. Во всей зале суда царило волнение. Одна лишь фрау Онхаузен стояла совершенно спокойная и, казалось, даже забавлялась происходившим. Она слегка раскачивалась и, несмотря на всю свою полноту и дородность, была весьма привлекательна. Как раз в такой позе она стояла вчера у стойки, когда за ней наблюдал Дросте.

– Совершенно верно. Хочет еще кто-нибудь задать вопрос? – сказал Дросте, обводя всех взглядом. Благодарю вас, этого достаточно, обратился он к свидетельнице.

Фрау Онхаузен сделала легкий намек на поклон, и служитель oтвел ее к месту на скамье свидетелей.

Теперь Дросте повернулся к фрау Рупп. Он никак не мог подавить совсем не подобающее юристу выражение доброты и жалости, появившееся на его лице. Он так ясно представлял себе, что делается внутри у фрау Рупп, что чувствовал боль в собственной груди. Он подверг фрау Рупп самому жестокому испытанию и изо всех сил надеялся теперь на то, что оно заставить ее говорить.

– Кажется, обвиняемая хотела что-то сказать, – спокойно заметил он.

Фрау Рупп все раскачивалась взад и вперед. Ее волосы были совсем мокры от пота, и это придавало ей совсем усталый, загнанный вид. Она открыла рот, силясь заговорить, но не могла произнести ни слова.

Дросте испытывал сильное волнение, охватывавшее его всякий раз, когда обвиняемый бывал доводим им до признания. Это чувство напоминало опьянение, от которого сжималось его горло, и холодная дрожь пробегала по телу.

– Вы ничего не знали об отношениях вашего мужа и свидетельницы? – мягко сказал он.

Фрау Рупп отрицательно покачала головой. Ее губы выпячивались вперед и, когда она наконец заговорила, ее речь была невнятна, как речь немого, пытающегося заговорить.

– Ничего не знала… – сказала она. Ничего не знала, ваше превосходительство. Ничего не знала обо всем, об этом. Живешь, лезешь из кожи ради мужа, а он… Совсем ничего не знала, повторила она и закрыла глаза. – Он сделал это. Он сделал это сам, а я ничего не знала, совсем ничего, ваша честь… Убийца, вот кто он такой, преступник. Если его повесят, так ему и надо… Так ему и надо! – крикнула она, и ее крик был как извержение вулкана, будто вся гора ее страданий раскрылась теперь, извергая из своих недр поток расплавленного металла. Так ему и надо… после всего, что я сделала для него, после всего, что я вынесла ради него… Он бегал за первой приглянувшейся ему бабой… а я ничего не знала… Когда умерла старуха, он пришел ко мне, обнял меня и сказал: «Лисичка, сказал он, – теперь у нас все будет в порядке». Он часто называл меня Лисичкой – он так называл меня раньше… пояснила она и на секунду по ее лицу промелькнула тень почти безумной улыбки.