– Я не встречал никого, кто был бы похож на вас, – с благодарностью сказал он. – Не знаю, что в вас такое. Вы какая-то иная… вы даете больше… вы берете больше… вы такая… Я не знаю, как сказать…
– Такая германская, – подсказала она.
– Разве это характерно германское? – спросил он улыбаясь.
Первый утренний свет вырисовал тут и там очертания мебели. Подушка побелела, и лицо Эвелины приняло определенную форму.
– Я совсем не другая. Просто я люблю вас больше, чем любили другие, – сказала она.
– Вы не должны делать этого, – быстро и совершенно искренне ответил он. Был уже шестой час. Его поезд уходил в половине девятого, и с его отъездом все кончалось. Эти минуты были полны очарования, но они не смели занять слишком важное место в его жизни или в жизни Эвелины. У нее был муж – как раз в эту минуту он с необычайной ясностью увидел перед собой судью, симпатичного, худощавого человека с интеллигентным лицом, выглядевшего так, словно он должен был бы носить очки, хотя он их и не носил. Муж Эвелины. Тип настоящего джентльмена. Когда Франк представить себе этого симпатичного мужа, его вдруг охватил припадок дикой ревности, ревности любовника к мужу, бесполезной, глупой и все же не менее болезненной от этого. Волна страсти нахлынула на него. Сжав зубы, он схватил Эвелину.
– Это расставание, – прошептал он.
Она прижала руки к его плечам. Ее лицо висело над ним, напряженное, неясно видное в темноте.
– Я хочу иметь от вас ребенка, – еле слышно сказала она.
Эти слова ударили его и пронизали как пуля. Он уже слышал и раньше эти слова от проституток Шанхая и Гаванны и в тылу Французского фронта, во время великой войны. По-видимому, это был интернациональный трюк, к которому прибегали продажные женщины всего мира – не имевший никакого значения. Другие женщины, порядочные, были полны осторожности и страха. Истерический страх Пирл перед возможностью иметь детей подорвал их брак – именно теперь, в первый раз Франк совершенно точно, с ослепляющей ясностью осознал это. Но тут он перестал думать, волна за волной качала его, пока наконец он не был выброшен на теплый, мягкий берег… Он поудобнее устроил Эвелину у себя на плече и прикрыл ее.
– Дорогая, – нежно сказал он и еще и еще повторил то – же самое, Дорогая… Дорогая… Его веки отяжелели после бессонной ночи, но он держал глаза открытыми, чтобы видеть мирное и успокоившееся лицо Эвелины.
«Я смогу выспаться в поезде, по дороге в Шербург», – подумал он. Теперь в комнате было совершенно светло, и Париж просыпался. Вдали раздавался шум, поблизости, за углом, гудки автомобилей. Франку очень хотелось закурить, но он боялся, что это будет неприятно Эвелине. Только когда около кровати зазвонил телефон и разбудил его, он понял, что снова заснул. Эвелина села выпрямившись в кровати. Ее волосы упали ей на лицо, закрывая щеки. Франк схватился за трубку.
– Шесть часов, – объявила телефонная барышня.
Франк смешался, когда телефонистка заговорила по-французски. Секунду тому назад он был с женщиной, которая не была не Пирл и не Эвелина, и в то-же время была обеим вместе. Он встряхнулся и сумел выйти из под власти очарования пролетевшей ночи.
– Что такое? – спросила Эвелина, с ужасом глядя на телефон.
– Ничего. Просто я просил разбудить меня в шесть часов, – ответил он. Эвелина вздохнула.
– Все предусмотрено заранее, – сказала она и прибавила через минуту. – Я хотела бы тоже быть мужчиной.
Теперь он закурил сигаретку и предложил закурить ей. Она отрицательно покачала головой. Сидя в кровати и обхватив колени руками, Эвелина казалась просто девочкой. Пирл с утра выглядела далеко не блестяще, она сама признавалась, что оживает только между девятью вечера и двенадцатью ночи. Франк не мог удержаться от того, чтобы не сравнить Эвелину с Пирл, и не в пользу последней. Ни разу, ни в одном из своих многочисленных любовных приключений он не испытывал этого. Изменяя Пирл, он не ощущал угрызений совести, но подобное сравнение все же показалось ему нечестным по отношению к ней. Стряхнув с себя охватившее его чувство неловкости, он выскочил из кровати и отправился в ванную комнату. Холодный душ оживил его. Он наполнил ванну горячей водой, закрыл глаза и опустился под воду с головой. Это была громадная старомодная ванна. Выйдя в гостиную, он причесал мокрые волосы и начал расхаживать в своей зеленой пижаме, собирая разбросанные вещи. Его воротничок и галстук висели на бюсте Жозефины. Пиджак лежал на кушетке рококо, а остальные части одежды были раскиданы в спальне по кровати, в которой он не спал в эту ночь. Он рассмеялся при виде этого нескромного беспорядка. Вернувшись в ванную, он занялся бритьем. Он был голоден. Он был в хорошем настроении. Взявшись за телефон, он заказал основательный завтрак. Постучав в дверь Эвелины, он заявил по французски, что мадам должна вставать. Утреннее солнце освещало комнату и дрожащими квадратами ложилось на пол. Эвелина не появлялась, и он отправился за нею.
– Я чувствую себя как маленький красный воздушный шарик – я могу подняться в воздух и лопнуть, – заявил он.
Эвелина, в длинной ночной рубашке, стояла посреди комнаты и выглядела как ребенок, который заблудился в лесу.
– Разве у вас нет, ночных туфель? – строго спросил он.
Она печально покачала головой.
У нее были маленькие, невинно выглядевшие ноги. Франк никогда еще не видел женщины с ногами такой идеальной формы. Пирл покрывала ярким лаком ногти на ногах. Марион тоже. Снова Пирл…
Он взял Эвелину на руки и отнес ее в ванную комнату. Сразу он приложил к этому слишком большое усилие она оказалась гораздо легче, чем он думал.
– Сколько вы весите? – спросил он.
Она пожала плечами.
Он оставил ее наедине с губкой и полотенцем и отправился укладывать свой чемодан. Когда он был готов, его волосы лежали совсем гладко. Он не испытывал даже намека на то чувство растрепанности, которое обычно следовало за подобными ночами. Андре, усердный лакей, обслуживавший этот коридор, с обычным рвением вкатил в номер накрытый столик и подтанцовывая заходил по комнате. Эвелина все еще одевалась. Андре взял с камина маленькую вазу с цветами и поставил ее на столик, между сливками и медом.
– Я уверен, что мадам любит цветы, – сказал он, и в его взгляде сквозило веселое мужское сообщничество.
Франк наклонился и поднял с пола маленькую брошь, которую вчера обронила Эвелина. Это была детская, скромная золотая брошь с маленькой круглой жемчужиной в центре. Он все еще держал брошь, нежно глядя на нее, – она так шла к Эвелине, – когда та вошла в комнату. Она была одета очень элегантно, в черный костюм и белую блузку. На ней была даже шляпа, из-под которой блестящие серебристые волосы Эвелины выглядывали еще очаровательнее, чем всегда, как подумал Франк.
– Доброе утро, дорогая, – сказал он и подставил ей стул.
Андре торжественно разлил кофе и удалился, не дожидаясь знака со стороны Франка. Дама, которую мистер Данел привез в отель в качестве своей жены, сильно возбуждала его любопытство.
Франк сразу схватил руку Эвелины и поцеловал ее.
– Доброе утро, дорогая, – повторил он.
Он хотел бы осыпать ее нежностями, но жизнь не такова. В жизни полагается говорить «доброе утро» и «как вы себя чувствуете?». Он положил в чашку Эвелины три куска сахара, как будто их сладость могла лучше выразить его ощущения. Он намазал ей булочку маслом и накапал сверху меду.
– Устали, дорогая? – спросил он.
Эвелина была бледна, и ее глаза выглядели очень большими. Печальна была мысль о том, что теперь ее одну отправляют обратно к мужу. Она послушно ела.
– Спасибо, я не хочу больше, – сказала она.
В ночной близости страстное желание нравиться ему заставило ее раскрыться как большой цветок. Теперь этот цветок снова закрылся, как крепкий молодой бутон, плотно свернувший свою чашечку.
– Яичницы? – спросил Франк.
– Нет, спасибо. Для меня яичница с утра слишком по-американски, – ответила Эвелина.
Он вынул бумажник и положил на стол взятый для Эвелины билет, который мадам передала ему вчера вечером.
– Послушайте, дорогая, – начал он. – Я не смогу отвезти вас на Ле Бурже. Ваш аэроплан улетает в девять тридцать, а мой злосчастный поезд отходит в восемь тридцать. Я отправлюсь с вами на площадь Лафайета автомобили, высылаемые аэродромом, они стоят там, около Гранд-Отеля. Это вас устраивает? – Да, это ее устраивает, – покорно ответила Эвелина. Она взяла вложенный в конверт билет, взглянула на большие буквы, рекламировавшие воздушную линию, и сунула его в сумочку, которую принесла с собой, когда пришла завтракать. Это была черная кожаная, немного потертая на углах сумочка. Брошь с меленькой жемчужинкой теперь скромно украшала шарф Эвелины.
– Вы уже когда-нибудь летали? – спросил Франк.
– Очень мало. Только однажды полчаса… знаете, полет над Берлином. Мы выиграли билеты в лотерею на балу юристов.
– Но вы не боитесь?
– Боюсь полета? О нет.
Было десять минуть восьмого, и секундная стрелка часов мчалась вперед. Франк встал и, обойдя стол, подошел к Эвелине. Он осторожно снял с нее шляпу и погладил по волосами.
– Расстаться будет не так легко, дорогая, – мягко сказал он.
– Нет, – ответила Эвелина.
– Вам холодно?
– Нет, – снова повторила она.
Он хотел согреть ее, защитить ее, закутать… Внезапно ему пришла в голову мысль. Он быстро прошел к себе в спальню. В его дорожном чемоданчике было средство от морской болезни. Он захватил его с собой для Пирл, когда ехал с ней в Европу, хотя Пирл принадлежала к тем людям, которых не тошнило ни разу в жизни.
– Вот, – сказал он Эвелине, вернувшись пожалуйста, примите перед отъездом две капсули. Тогда я не буду волноваться за вас. – Он глядел на то, как она послушно проглотила лекарство Двадцать минут восьмого. Нужно собираться, дорогая, – нежно сказал он
– Я сейчас буду готова, – ответила Эвелина и ушла к себе в комнату.
Франк запер чемоданы. На минуту он помедлил над портфелем, куда был уложен контракт, заключенный им с французским синдикатом. Сорок тысяч ящиков. Два доллара и пять центов за ящик. Пересылка и таможенные расходы… Случайно взглянув в зеркало, он поймал себя на том, что бормочет вслух эти расчеты. Он быстро положил документ в портфель и щелкнул замком. Когда он вошел в номер к Эвелине, он нашел ее стоящей посреди комнаты. У нее был ужасно несчастный вид, и в руках она держала туфлю.