Когда Берхена купали, из детской доносилось его довольное ворчанье и воркование. Затем эти звуки прекратились, когда хлопнула и закрылась дверь. Дросте закурил после завтрака сигаретку и для развлечения Клерхен начал пускать колечки. Клерхен сидела у него на коленях и старалась убедить его в том, что была в погребе и видела там двух розовых сахарных слонов, больших, как настоящие в зоологическом саду.
У входной двери раздался звонок. Вероника затопотала к дверям и тут последовал неприятный сюрприз.
– Ну вот, так и есть, – заявила Вероника, без стука входя в комнату. Я говорила, что так и будет.
– В чем дело? – быстро спросил Дросте.
– Пришел человек от газовой компании, потому что по счету не уплачено. Они достаточно предупреждали и нет ничего удивительного в том, что потеряли терпение, – горько- торжествующим тоном объявила Вероника.
– Проклятие! – сказал судья, спустив Клерхен на пол и бросаясь к письменному столу в кабинете.
Да, газовый счет лежал рядом с выписанным им чеком на 16 марок и 74 пфенига. Но по счету не было уплачено.
– Я поговорю с человеком, – сказал он.
– Можете попробовать, – ответила Вероника, не скрывая своего презрения. Дросте открыл ящик, в котором Эвелина держала хозяйственные деньги, но в нем ничего не было. Он раздраженно набрал нужную сумму в собственном кошельке, после уплаты по счету, ему все же оставалось несколько марок на его личные расходы. Он вышел с деньгами в переднюю, где человек в синем оверолле стоял на коленях, копаясь в газовом счетчике. Но теперь оказалось, что рабочий отказывается принять деньги и оставить газ.
– Я не уполномочен, – заявил он, со вкусом выговаривая важно звучащее слово своим неуклюжим языком. – Я не уполномочен принимать плату. На это уполномочена касса. Я только уполномочен выключить у вас газ.
И он выключил газ и ушел, оставив после себя многочисленные следы на линолеуме и противный запах газа во всей квартире.
Вероника молчаливо страдала. Ее лицо красноречиво говорило о том, что такие вещи случаются только тогда, когда служишь не в лучших семействах.
– Сегодня не будет обеда – кисло сказала она.
– Ступайте в ресторан! – яростно предложил Дросте.
– Берхена нельзя кормить в ресторане, – вмешалась фрейлейн, так же явившаяся на место трагедии. – Если Берхен выпьет сырого холодного молока, у него будет диарея, и его начнет тошнить, а это причина двадцати семи процентов всей детской смертности.
Судья весь кипел при этих напоминаниях об экзаменах, которые выдержала фрейлейн, прежде чем получить диплом на право воспитания детей. Захлопывая за собой дверь, он слышал, как Клерхен и Берхен одновременно разразились ревом. Дросте бросился к телефону. Теперь его негодование было направлено на Эвелину. Мрачным тоном он назвал номер Марианны в Гельтоу.
– Я должен немедленно поговорить с Эвелиной, – заявил он, когда Марианна подошла к телефону.
Его раздражение снова вызвало у него его нервную хрипоту. Марианна ответила не сразу.
– Мне очень жаль, но Эвелина спит, – сказала она, помолчав.
– Тогда ее нужно разбудить. Я должен немедленно поговорить с ней.
– Мой дорогой мальчик, что за спешка? Дай же Мышке выспаться. Ей еще слишком рано вставать.
Эти слова только усилили раздражение Дросте.
– Эвелина все-таки не ребенок! Мы все время обращаемся с ней, как с младенцем, тогда как она взрослый человек! У нее есть даже некоторые обязанности, – раздраженно сказал он.
Последовало молчание, и он уже думал, что Марианна пошла будить Эвелину. Но, очевидно, она просто обдумывала его слова, так как вскоре снова заговорила.
– Скажи мне, в чем дело, и я посмотрю, стоит ли будить Эвелину?
Дросте выложил всю историю газового счета, в течение нескольких недель лежавшего у него на письменном столе, он повторил угрозу Вероники относительно обеда и ужасное предсказание фрейлейн по поводу Берхена. В заключение он горько пожаловался на то, что на Эвелину совершенно нельзя положиться.
Марианна тихонько рассмеялась.
– Ну, Пушель, – сказала она, – если газ уже выключили, то что же может сделать Эвелина. Пусть себе спит. Я поговорю с газовой компанией я знаю там многих, в моем деле вечно сталкиваешься с газовыми компаниями. Обещаю тебе, что у Берхена будет теплое молоко. Идет?
Дросте успокоил ее здравый смысл и решительный тон.
– Но ведь должна же ты согласиться, что отсутствие положительности в Эвелине иногда совершенно невыносимо, – проворчал он.
– Ты должен обратиться к кому-нибудь другому, если собираешься жаловаться на Эвелину, – ответила Марианна.
– Как бы то ни было, задай ей хорошенько, – попросил Дросте, пришедший уже в значительно лучшее настроение. Я приеду в Гельтоу когда она проснется, и заберу Эвелину обратно в город к ужину.
– Прежде я позвоню тебе и скажу, устраивает ли это нас, – ответила на это Марианна.
Дросте удивил ее ответ. Он раз и навсегда был приглашен приезжать к ужину в маленький домик в Гельтоу, когда только ему угодно, без всякого предупреждения.
– Тогда я увижу тебя около шести, – крикнул он в телефонную трубку.
– Не раньше семи, – ответила Марианна и повесила трубку.
Дросте взял пальто и проскользнул мимо Вероники с ее пылесосом к выходным дверям.
– Я уладил дело, – сказал он, – газ снова откроют.
Вероника посмотрела на него, всем своим видом давая понять, что никогда больше не поверит ни одному его слову. Он поспешил выйти и направился к ближайшему почтовому отделению, где, постояв в очереди конторских мальчиков и посыльных, он избавился наконец от своих шестнадцати марок и семидесяти четырех пфенингов.
Около одиннадцати Марианна позвонила к нему в суд и сообщила что уладила дело с газовой компанией. Она поговорила с директором, позвонила Веронике и, действительно, рабочий вернулся, газ снова тек ровной струей, обед – картофельные блинчики и тушеные яблоки, – готовился, а Берхен мог получить свою морковку.
– А Эвелина? – спросил судья.
– Эвелина все еще спит, – сказала Марианна. – Я только что входила в спальню, – прибавила она. – Ее щеки выглядят совсем румяными. Отдых принес ей пользу.
Судья невольно улыбнулся, представив себе спящую Эвелину. Он одновременно и улыбнулся, и вздохнул. Марианна снова торопливо повесила трубку, как уже сделала сегодня утром.
Дросте принялся за груду писем и документов, накопившихся за время процесса Руппов. Немного позже у него было натянутое и несколько преувеличенно вежливое совещание с прокурором. Вскоре после двенадцати произошла сенсация. Молодая и ошалелая бабочка зигзагами пролетела по двору, отделявшему красную стену тюрьмы от комнаты Дросте. Перлеман пришел в истерический, детский восторг и распахнув окно, наполовину высунулся во двор. Затем он выбежал вон и весь вспотев примчался обратно с несколькими цветами, принесенными им из буфетной. Это были жалкие цветы, как раз такие, какие можно ожидать на столе в буфетной суда. Перлеман поставил их на открытое окно в виде приглашения заблудившейся бабочке. Этажом выше и двумя этажами ниже из окон высунулись головы. Решетчатые окна тюрьмы были сделаны из рубчатого стекла, и это мешало тем, кто сидел в заключении, увидеть свободного и появившегося раньше времени мотылька. Главный тюремный надзиратель, официальной походкой шедший по двору, остановился и подняв к небу свое здоровое, добродушное лицо, заулыбался. Дросте тоже заинтересовался усилиями
Перлемана привлечь бабочку на цветы и в комнату. Он сидел за письменным столом, отодвинув бумаги в сторону и вынув трубку, и с застывшей улыбкой следил за тем, как по узкой полосе солнечных лучей порхало вверх и вниз красивое желтое существо. Когда наконец мотылек широко распростер крылья, спустился вниз и уселся на один из жалких полуувядших цветов, он на цыпочках подошел к нему и посмотрел на это чудо в Моабит – на крохотные, многогранные, как драгоценности, глаза, на дрожащие усики – мохнатую антенну.
Перлеман протянул к мотыльку свою большую лапищу.
– Поймали тебя! – взволнованно произнес он.
Дросте схватил его за руку.
– Не трогайте ее, – быстро сказал он, почувствовав своею обязанностью защитить хрупкие крылышки неопытной бабочки.
Бабочка снова поднялась в воздух и бесцельно порхая улетела. Ее посещение оставило на лице Дросте улыбку удивления и удовольствия.
– Если пойдет дождь, она умрет, – обиженным тоном сказал Перлеман.
– Если она умрет, то это будет не наше дело, – ответил судья.
Сразу же после этого инцидента пришел старый следователь Бергер и пригласил Дросте позавтракать с ним у Неттельбека. В порыве легкомыслия Дросте согласился присоединиться к нему. По-видимому месячный бюджет все равно был в крайне запутанном состоянии и от того, что он растратит еще две – три марки, положение не могло значительно ухудшиться. После того, как он уплатил по газовому счету, у него в кармане оставалось шесть марок. Он открыл дверь и, пропyстив старого следователя, последовал за ним. Он работал у него в качестве помощника и научился от него очень многому. В течение нескольких лет Бергер пожалуй не был в числе первых по знанию, но Дросте питал к нему искреннюю симпатию, зная, что Бергер принадлежит к небольшому числу его сослуживцев, радовавшихся его собственному быстрому повышению по службе. Неттельбек был типично мужским рестораном. В нем нельзя было увидеть ни одной женщины, за исключением старой мамаши Неттельбек, похожей на отставного генерала и поддерживавшей железную дисциплину в кухне и винном погребе. Дросте просмотрел меню главным образом из за цен и с соответствующей осторожностью заказал себе еду. Он удобно уселся на обтянутое красным плюшем кресло, в то время как Бергер наливал ему стакан холодного, почти шипучего пфельцерского вина. День проходил очень приятно, и он с удовольствием предвкушал вечер в обществе Марианны и Эвелины.
– Маленькая птичка рассказала мне, что вам будет поручено дело Гофмана, – сказал Бергер. Тут вы получите массу развлечений. Гофман один из самых забавных парней, которых я встречал за время всей моей карьеры. Далеко не так труден, как эти Руппы. Дело нетрудное и выигрышное. Я очень рад что вы получите его.