– Привет! – отзывается он.
Клянусь, когда они друг на друга смотрят, я чувствую себя так, будто перебиваю их во время обмена свадебными клятвами.
Поэтому отрываю себе виноградинку и откидываюсь на локти, глядя, как Гарольд, Брэнди и Андерсон смеются над шутками друг друга. Я почти уверена, что мы ему нравимся, хотя каждый раз при личной встрече Гарольд немного нервничает. Интересно, мы его смущаем? Мне всегда казалось, окружающие видят в нас милую банду ботанов. Но как знать? Может, в его глазах мы такие же дикие, как в наших – пижоны.
Поймав мой взгляд, Гарольд быстро и коротко вздыхает, как будто внутренне готовясь к очередному разговору. Мне даже обнять его хочется. Обожаю робких людей.
– Итак, – он хлопает в ладоши и складывает руки под подбородком, – Кейт, говорят, ты беременна.
Брэнди пытается сдержаться, но я все равно слышу ее сдавленный смешок.
– Ага, – улыбаюсь я. – В театральной вселенной.
– Ее осчастливил некий рыцарь, – говорит Рейна.
– Всякое бывает, – пожимаю я плечами.
– Зато ты знаешь, что ребенок будет миленький, – добавляет Брэнди, а потом подталкивает к Гарольду телефон. – Это вот он. В зеленом. Рядом с Кейт. Его зовут Мэтт.
– Сэр Мэтт, – улыбается Гарольд. – Вы хорошо смотритесь вместе.
– Правда? – расцветаю я. Обожаю Гарольда. Просто обожаю.
– На случай, если это не очевидно, Кейт по уши и безумно влюблена в сэра Мэтта, – добавляет Рейна.
– Как и Энди, – поспешно вмешиваюсь я.
– Мэтт – их общий краш, – объясняет Брэнди.
– Никогда о таком не слышал. Что за общие краши?
Рейна сочувственно похлопывает меня по спине.
– Ты о них не слышал потому, что эти обалдуи их придумали сами.
– Ладно. – Гарольд склоняет голову. – И что, это вроде соревнования? Как это работает?
– Никак, – равнодушно говорит Андерсон. – Они не работают.
Сердце у меня начинает бешено колотиться. Ух, ну я и свинья. Нет. Правда. Посмотрите, как я сияю, стоит кому-то начать поддразнивать меня за влюбленность в Мэтта, и даже не думаю об Андерсоне. Ах, Мэтт и Кейт так хорошо смотрятся вместе! Какие милые у них были бы малыши! Да и Эмма с Линдси вчера… «Химию между вами можно рукой потрогать. К неделе прогонов Кейт и Мэтт поженятся». Каждая фраза – как удар для Андерсона. Я знаю, потому что чувствую то же, застав Мэтта и Энди перешептывающимися во время репетиции. Уши горят, даже когда я просто думаю об этом.
Не должно так быть. Не между мной и Андерсоном. Вокруг и так слишком много людей, которые мечтают сделать нам больно. Все эти Эрики, Миры, Дженни. Даже Вивиан. Последнее, чего нам хотелось бы, – это причинить боль друг другу.
Нужно сменить тему. Если честно, нам все равно лучше бы перестать обсуждать Мэтта.
Конечно, это решит проблему лишь отчасти. Не хочу забегать вперед, но вдруг мы начнем встречаться? Я же никогда не смогу это скрыть от Андерсона. И выбор тогда будет либо дерьмовый, либо еще дерьмовей. Выход номер один: я назначаю Мэтта Олсона неприкасаемым, как в фильме «Те, кого нельзя целовать». Хотя, если честно, для его главных героев это не сработало.
Выход номер два: я разбиваю Андерсону сердце.
Невыносимо.
Будто почувствовав, как я мысленно произношу его имя, Энди поднимает взгляд от телефона – он пишет кому-то сообщение – и смотрит мне прямо в глаза. Потом с занудным видом поправляет очки. И улыбается. Я улыбаюсь в ответ.
На коленях вибрирует телефон, я проверяю оповещения и получаю явное подтверждение тому, что Андерсон Уокер и правда читает мои мысли.
«Не хочешь потом зайти за вафлями? Вдвоем. По-моему, нужно как следует обдумать, что делать с Мэттом».
Сцена тридцать первая
Мы уезжаем, когда солнце уже начинает садиться, и направляемся в кафе на Кантон-стрит, где продают бельгийские вафли. Энди ставит музыку. В этот раз обходится без божественного вмешательства, только песни с Бродвея и около, которые я слышала пятьсот миллионов раз: Be More Chill, Next to Normal, The Last Five Years. Этот порядок так засел у меня в голове, что кажется даже более правильным, чем оригинальный саундтрек.
Машина как раз въезжает на парковку, и тут из динамиков доносятся первые аккорды A Heart Full of Love, не оставляя нам другого выбора – только активировать традиционный протокол «Отверженных» для Кейт и Андерсона. Припарковав машину, Энди делает музыку громче. Отстегнуть ремни мы даже не пытаемся: ритуал требует оставаться на месте, пока песня не будет пропета до самого конца. Она не лучшая в мюзикле, но мы превращаемся в безумцев при одном упоминании Эпонины. Потому что мисс Эпонина Тенардье – это же мы. Она истинная царица свободных плащей и неразделенной любви. К моменту, когда мы добираемся до ее куплета, это уже не столько пение, сколько вой.
Я не могу его потерять, потому что он и не был моим.
Если бы кто-то сейчас решил пройти мимо машины Андерсона, ему пришлось бы с воплями спасаться бегством. Потому что «Кейт Гарфилд поет»™, и это не всегда приятное зрелище. Просто, когда я с Энди, все это отходит на задний план. Если вообще существует.
– Ладно, котенок, – говорит Андерсон, когда мы занимаем очередь за вафлями внутри. – Пора установить правила.
– Правила? Как в «Те, кого нельзя…»
– Нет, зачем. Это же мы. Зачем нам эти игры. Не нужен нам список тех, кого нельзя целовать.
– Хорошо сказано.
– Нам нужно общее направление. Потому что, мне кажется, мы с тобой примерно на одном и том же этапе отношений с Мэттом, да? И ладно. Он нам нравится. Мы считаем его лучшим. Но это не должно встать между нами. – Он прикладывает к сердцу сжатую в кулак руку. – Мы важнее.
– Точно. – У меня ёкает сердце. – Энди, мне так жаль. Я даже не знаю…
Бариста спрашивает, готовы ли мы сделать заказ, и мои мысли переключаются на вафли. Мы заказываем целую гору, которую потом разделим: с клубникой и взбитыми сливками, с розовой присыпкой, в шоколаде. Нас просят назвать имя, чтобы сообщить, когда заказ будет готов, и Андерсон, ни секунды не сомневаясь, говорит:
– Кэнди. Через К.
Это гибрид наших имен.
– Так вот, – говорит он, пока мы идем к автомату с водой. – Я знаю, что ты не хочешь причинить мне боль, разумеется. А я не хочу делать больно тебе.
– Конечно. Я знаю.
– И мы даже не знаем, нравятся Мэтту парни, девушки, или и те и другие, или вообще хоть кто-нибудь, поэтому перед нами в любом случае препятствие. И даже если ему нравятся те, кто нравится, это еще не значит, что ему нравимся мы.
– Зато значит, что у него нет вкуса.
– Само собой. Но я вот что подумал. – Андерсон умолкает, наливая воды в чашку сначала мне, потом себе. – Мы знаем, что не убедим себя перестать по нему сохнуть. Сердце желает того, чего желает.
– А желает оно Мэтта.
– Именно.
– И что ты предлагаешь?
– Кейт Элиза, я рад, что ты спросила. – Он устраивается на стуле, ставит на стол чашку и хлопает в ладоши, словно большой босс. – Я все тщательно обдумал и предлагаю следующее. – Снова пауза. – Думаю, мы должны просто друг за друга порадоваться. Давай пообещаем это. Что бы ни случилось, мы будем искренне друг за друга радоваться. Даже если нас самих настигло разочарование.
– Даже если нас настигло разочарование. – Я прикусываю губу. – Хочешь сказать… мы оба начинаем охоту?
Он смеется.
– Кейт, умоляю. Кто-то из нас хоть раз на кого-то охотился?
– Седьмой класс. Бат-мицва Евы Коэн. Раздевалка хора.
– Это все ты.
– Забавно. – Я кладу подбородок на руки и широко ему улыбаюсь. – Очень, очень забавно. Особенно потому, что я слышу это от парня, который сразу потянулся к моей груди. Главное – занять базу. Как в бейсболе.
– Кхм. Я пытался разобраться.
– В синагоге. Мы были в синагоге.
– Ты сама сказала, она реформистская, – возражает Энди. – Слушай, я просто пытаюсь сказать, что ни один из нас ни разу не проявлял… настойчивости, когда доходит до…
– Кэнди через К? – улыбается нам бариста. – Так, тарелки теплые. Осторожно. Взяли? Отлично! Приятного аппетита.
– Спасибо вам большое, – хором говорим мы. С одинаковой интонацией. Бариста поднимает брови и медленно пятится прочь.
– Мы выглядим ненормальными? – спрашиваю я Андерсона, опуская тарелки на ближайший столик.
– Немного.
Я даю ему пять.
– Ладно. – Андерсон поудобнее устраивается в кресле. – Думаю, нам стоит просто отпустить поводья и посмотреть, как все обернется. Мы оба немного робкие, – тут я фыркаю, – в этом плане. Прекрати. Мы робеем в присутствии парней.
– Ладно.
– Поэтому пусть все идет само по себе. Просто будем честны друг с другом.
– Даже если кто-то из нас этого не захочет?
– Да. Особенно тогда.
– То есть мы просто радуемся друг за друга и ведем себя честно. – Я загибаю пальцы. – И вот еще что: наша дружба важнее всего.
– Ага.
– Я серьезно! Нужно это записать. Я тебе сейчас пришлю сообщение, а ты сделаешь снимок экрана.
– Снимок экрана. Ого. Кейт, неужели вы готовы к такому?
– Уже пишу.
– И ты хочешь, чтобы я сделал снимок?
– Ага. И отправил его мне. Всю переписку. Мы радуемся друг за друга, мы честны друг с другом, наша дружба превыше всего. Что бы ни происходило.
– Мне нравится. Давай скрепим наш договор скриншотом.
Сцена тридцать вторая
Первое, что я вижу, войдя в понедельник в репетиционный зал, – это Энди и Мэтт на первом ряду. И их лица очень близко. Не настолько, чтобы поцеловаться (Энди к тому же считает поцелуи на территории школы пошлыми и глупыми), но настолько, чтобы спокойно секретничать. Флиртовать и секретничать. Шутить о своем. Признаваться в любви.
Ух.
Как же я…
Рада. Рада за Энди. Просто счастлива. Естественно. Не думала, что мне придется так скоро за него радоваться, но…
А вот теперь Андерсон поправляет прическу Мэтта: взбивает ему волосы, чтобы те торчали вверх отдельными прядями. Боже. Обожаю репетиции. Я так рада, что могу наблюдать за развитием их отношений. Впереди меня ждут такие же восхитительные полтора часа, месяц, вечность.