– Мэтт, шаг вперед. Хорошо. Кейт, прислонись к нему и положи руки поверх его рук. Ага.
Дурацкая поза для выпускного, но сейчас она выглядит отлично. Мэтт то и дело тихо извиняется за мокрую кофту, и это так мило, что я то и дело хихикаю – хихикала бы, если бы вообще дышала. Но на деле мой мозг и тело отказываются функционировать, и я чувствую только маленький участок на животе, к которому прижаты руки Мэтта.
Ох уж эти плотные репетиции. Ох уж.
– Да, хорошо, – говорит мисс Джао. – Девон все записывает, поэтому можете потом отдельно с ним встретиться и перенести пометки в свои сценарии. Пока давайте продолжим и разберемся с Yesterday I Loved You. Кто готов к поцелую?
Очевидно, мистер Ди, потому что он начал играть отрывок из песни, тот самый кусочек про молочно-белые сумерки, который, по уверению Андерсона, метафорически описывает сперму. Ох. Конечно, всегда мечтала, чтобы эта мысль начала ассоциироваться у меня с мистером Ди. Видимо, я очень сильно краснею, удивив даже Мэтта. Он бросает на меня заботливый взгляд: «Ты точно готова?»
Да я родилась готовой. Еще в утробе была готова. К поцелую, я имею в виду, не к молочным сумеркам и мистеру Ди. К поцелую.
Поцелую.
Глубокий вдох. Я киваю.
Раскат грома. Вот к нему я настолько не готова, что подпрыгиваю от неожиданности.
– Какой громкий, – замечает мистер Ди.
Джао ведет себя так, будто ничего не слышала.
– Давайте начнем. Акт второй, кульминация шестой сцены. Середина ночи. Гарри, ты ходишь из угла в угол. Ларкин, ты начинаешь, – она умолкает, записывая что-то, – слева на авансцене. Отлично. Кейт, ты уже практически выходишь из замка и собираешься бежать в Нормандию, но Гарри слышит твои шаги, оборачивается и говорит… Мэтт, дай свою реплику.
Мэтт раздувает грудь:
– Друг или враг?
– Друг, – отвечаю я.
– Хорошо. И теперь вы оба замираете на месте. Да, прямо там. В центре сцены. И стоите несколько секунд, глядя друг на друга, а потом Ларкин делает шаг в его направлении. Тебя влечет к нему. Ты говоришь свою реплику, потом Гарри – свою, и начинается песня.
Я бросаю быстрый взгляд на Мэтта, потом на Девона, который пишет что-то, опустив голову, и боюсь даже представить, как сейчас выгляжу. По ощущениям, кто-то вытащил из меня все внутренности и заменил кости зефирками. Как, интересно, мне пережить постановку этой песни? Учитывая, что только она и стоит между мной и Поцелуем. Третьим в моей жизни. И поскольку первые два были с Андерсоном, это мой первый поцелуй, у которого есть потенциал. Я стою у истоков своего счастливого финала. Точно-точно.
Может быть, мы с Мэттом через тридцать лет будем рассказывать об этом поцелуе детям. Посадим их в рядок на диване, как в сериале «Как я встретил вашу маму», и опишем этот момент в деталях.
Процесс постановки сцены для меня все равно что сон наяву. Как мечта. Повернитесь друг к другу. Соедините руки. Теперь сделайте шаг ближе и сложите руки перед грудью. Поиграйте, продолжая держаться за руки, но смотрите при этом на аудиторию. Мэтт, зайди ей за спину. Кейт, твоя очередь…
– Хорошо, – строго подытоживает мисс Джао, и все снова становится реальным. – Давайте поставим сам поцелуй. У всех все в порядке?
– Все отлично, – улыбается Мэтт. Он говорит это, глядя мне прямо в глаза.
– Замечательно. Тогда начнем с положения, в котором вы сейчас находитесь. Кейт, ты поворачиваешься в его объятиях… и положи руки ему на плечи. Идеально. Мэтт, коснись ее лица. Чтобы было мило и романтично.
– Хорошо. – Мэтт кладет руки по обе стороны моей головы. – Все в порядке? – шепчет он при этом.
Я киваю:
– Все в порядке.
– Хм. Мэтт, знаешь, давай-ка заводи руки чуть дальше, чтобы не перекрывать ее лицо. Да! Отлично! Идеально. Кейт, наклони немного голову…
Я поверить не могу, что это все происходит со мной. Черт подери. БОЖЕ МОЙ. Да, мы на сцене, нами руководит преподаватель, но вот это чувство у меня в животе, чуть пониже пупка, – оно-то настоящее.
Губы Мэтта уже так близко. В паре сантиметров. Я чувствую его дыхание.
Мисс Джао поднимает наконец взгляд от записной книжки.
– И… они целуются.
– И мы целуемся, – мягко предупреждает Мэтт. И тут его губы касаются моих.
Ладно. Это не настоящий поцелуй, просто чуть более долгое прикосновение. Но он все равно так сладок, что я таю. Серьезно. Прямо на этом месте.
Мэтт Олсон только что меня поцеловал. На самом деле. И теперь я просто стою, чувствуя, как бегут по всему телу мурашки – от головы к ногам, а он делает шаг еще ближе…
БУМ!
Раскат грома. Я настолько близко, что чувствую испуганный выдох Мэтта. Потом, спустя долю секунды, гаснет свет в зале.
– Плохо дело, – говорит мистер Ди.
Мы все замираем на месте, как будто электричество вернется, если стоять неподвижно. Но нет. Кругом только чернота. В зале ведь нет окон. За кулисами я бывала в темноте разной степени непроницаемости, но такого не видела никогда. Я тянусь к руке Мэтта, нахожу ее и сжимаю. Он отвечает мне пожатием и не убирает ладонь.
– Ладно, – решает Джао. – Все это не здорово. Давайте считать, что репетиция закончена, хорошо? Осторожно и медленно спускайтесь со сцены. У вас ведь есть фонарики на телефонах?
Я киваю, хотя знаю, что она меня не увидит.
Ничего ж себе.
Так легко представить нас рассказывающими потом обо всем этом. Наш первый поцелуй. Погасший свет. Рукопожатие. Фонарики. Все еще только происходит, но как будто уже случилось. Снова это чувство ностальгии по текущему моменту. Мы оказались внутри истории, которую расскажем в недалеком будущем.
Сцена сорок третья
Дождь все еще идет, и Мэтт отвозит меня домой. Похоже, он не против проехать эти лишние несколько минут до папиного дома. В приступе беспрецедентной храбрости я спрашиваю, не хочет ли он зайти к нам. Но Мэтт отказывается: мама весь день ему звонила, – и журнал пропущенных вызовов, который он мне показывает, тому подтверждение.
– Ох. У нее все в порядке?
– Думаю, она просто забыла про репетицию.
– Родители! – говорю я, хотя с моими такого не случается. Папа, конечно, не помнит расписание моих репетиций – он его и не знает, честно говоря, – но он не стал бы фанатично названивать мне весь день. Это скорее сделала бы мама, но она-то ни разу о театре не забыла. Более того, она снимает на телефон вызывные листы, которые рассылает всем мисс Джао, и хранит эти снимки, чтобы при необходимости сверяться. То же самое касается и расписания Райана во время бейсбольного сезона. Лучшая мама на свете.
К тому моменту, как я выдыхаю, гроза стихает. Хотя «выдыхаю», возможно, не слишком правильное слово, поскольку я запуталась в себе не хуже проводов в кармане. Переодевшись в спортивный костюм, я падаю на кровать и десять минут просто лежу, глядя на балдахин над головой. Мне одновременно хорошо и очень странно, как будто мозг постоянно переключается между двумя способами функционировать. Есть Нормальный мозг: он помнит про домашнее задание по алгебре, хочет йогурт и смотреть «Рапунцель». Но буквально каждую секунду его перебивает Мозг-Кейт-Которая-Целовала-Мэтта, и он ужасно суетлив. Мозг-Кейт-Которая-Целовала-Мэтта хочет пищать от восторга, разрываться на части и вспоминать каждую секунду сегодняшней репетиции, повторяя этот процесс, пока не начнет тошнить. Лучше всего делать это в сообщениях Андерсону, потому что этот Мозг – засранец.
И делать этого я не стану. Я не могу рассказать Андерсону о сегодняшнем дне. Правила там или нет, все равно это слишком жестоко. Я даже Рейне и Брэнди рассказывать не хочу. Боже. Если мы с Мэттом начнем встречаться, это создаст столько сложностей. Каково будет банде? Как определить приоритеты? Им придется решать, веселиться ли вместе со мной, отмечая появление первого настоящего парня, или утешать Андерсона, которому впервые разобьют сердце. Да, Энди будет шутить, кричать про правила и вести себя так, будто у него все хорошо.
Но хорошо-то ему не будет. Никто лучше меня не понимает Андерсона. Люди не представляют, насколько он уязвим. Это не делает его менее храбрым или менее крутым. Просто внутри он очень мягкий и слишком хорошо научился это скрывать.
Поэтому я не могу рассказать обо всем Энди и девочкам не могу рассказать, но и оставаться одна уже тоже больше не могу. Безумие какое-то: я на секунду даже подумываю, не сбегать ли под дождем к Ною.
Очень плохая идея.
Однако именно она придает мне ускорение, и спустя минуту я уже на другом конце коридора: стучу в дверь комнаты брата. Он не отвечает, конечно. И я все равно захожу.
Райан лежит на кровати с ноутбуком и в наушниках и смотрит кино. Камилла пристроилась рядом, положив голову ему на колени. Райан не возражает, если собаки приходят к нему на кровать, даже в такие дни, как сегодня, когда у них шерсть свалялась и пропиталась влагой, а запах от них еще сильнее. Единственное исключение в его приверженности чистоте.
– Что смотришь? – спрашиваю я.
– «Черное зеркало».
– Тебе нравится «Черное зеркало»? – удивляюсь я. Потом сажусь к нему на кровать, рядом с попой Камиллы. – А какой сезон?
Райан поворачивает ко мне экран:
– Вот этот.
– «Сан-Джуниперо»!
– Предположим?
– Райан, это же любимый сезон нашей банды, понимаешь? Поверить не могу, что ты его смотришь. Он очень хорош.
– Я учту.
– Никаких спойлеров. Я буду сидеть тихо, – и я утыкаюсь в экран, зарывшись руками в шерсть Камиллы. – Обожаю этот момент.
Райан косится на меня.
– Очень романтичная серия, – добавляю я.
Идеально подходит для сегодняшнего дня. Потому что сегодня однозначно самый романтичный день в моей жизни. Десятое сентября. Навсегда выгравировано на моем мозге и моем сердце.
Какая-то часть меня хочет рассказать все Райану, хотя я не могу даже представить, как он к этому отнесется. Скорее всего, удивится: мол, зачем я ему это рассказываю. Люблю Райана, но мы не настолько близки, чтобы вести серьезные разговоры – или даже спрашивать, как у другого прошел день.