– Спасибо, – говорит Мэтт.
– Я тебя отвезу, Кейт, – предлагает Брэнди. – Мне все равно подвозить Рейну, получается, как раз по пути.
Пускай поехать с Ноем мне не удается, но по пути к парковке я не могу не наслаждаться щемящим ощущением, которое дарит этот осенний вечер. Кругом пусто, даже спортсмены уже разошлись по домам, и кажется, будто весь мир принадлежит только нам. Нам, театральным: труппе и техникам. Мэтт и Энди идут бок о бок, чуточку ближе, чем обычно, а у Рейны в руках телефон: она болтает с Гарольдом.
– Только не осуждайте, – говорит она нам с Брэнди, и я вижу у нее на губах самую милую и смущенную улыбку на свете.
– Ох уж эти парочки, – говорю я Брэнди, пожимая плечами.
– Да уж. Знаешь, что Пьерра и Колин прятались в будке осветителей?
– Опять?
– Ага. Вот ненасытные.
– Кейт! Подожди! – Из боковой двери зала выскакивает Ной и бежит наперерез нам с Брэнди. – Привет, – выдыхает он, прижимая руку ко лбу. – Я могу тебя отвезти.
– Смотрите, кто теперь снова может водить машину, – оборачивается к нам Андерсон.
– Этот парень снова в деле, – улыбается Ной, а потом делает глубокий вдох. – Простите, ребятки, должен украсть вашу пассажирку. Сегодня среда, значит, она гостит у папы, а это, в свою очередь, значит, что мы живем через улицу друг от друга, поэтому, думаю, мне стоит…
– Ладно, – перебиваю я, улыбаясь.
Ной возится с молнией на толстовке, но, обернувшись к нему, я вижу его сияющие глаза.
– Отлично, – говорит он. – Поехали.
Сцена семьдесят третья
– Неужели тебя не впечатлило, что я теперь помню, в какой день ты ночуешь у папы, а в какой – у мамы? – спрашивает Ной, стоит нам пристегнуть ремни.
– Очень впечатлило. – Я откидываюсь на спинку сиденья и улыбаюсь. Его машину снаружи я видела пятьсот миллионов раз: в конце концов, он и правда живет через улицу от папиного дома. А вот внутри – впервые. У Ноя старый «Форд Фьюжн», доставшийся ему по наследству от сестер, здесь все забито вещами, но нет неприятного запаха. Не слишком-то пижонская машина. Мне скорее нравится. – Не странно снова сесть за руль?
– Нет, не очень. Как…
– Только не говори «как на велосипеде».
– Ты записалась в поборники уничтожения клише в речи, что ли?
– Вроде того. – Я поворачиваюсь к нему. – Поверить не могу, что тебе удалось сбежать. Я думала, Джао тебя не меньше чем на час задержит.
– Нет, они с мистером Ди хотели просто поменять пару штук, раз уж у меня теперь обе руки рабочие. Очень странное ощущение. Почти такое же, как когда мне брекеты сняли. Упс! Черт. Черт! – Он коротко и смущенно улыбается мне. – Я забыл фары включить.
– Как можно забыть включить фары в темноте?
– Давно не ездил. – Он сглатывает. – И нервничаю к тому же.
У меня будто разом выходит из легких весь воздух. Не могу объяснить. Просто я рядом с Ноем. С Ноем. У которого копна растрепанных темных волос и такие испуганные глаза. Он очень похож сейчас на Флинна Райдера. Просто Ной в обычной толстовке, но он кажется таким милым, что сердце разрывается. И чем ближе мы подъезжаем к папиному дому, тем хуже дело. Я просто смотрю в окно, прижав одну руку к груди, как будто пытаюсь удержать в ней свои чувства.
Ной сосредоточен на дороге и тоже не произносит ни слова.
Когда мы паркуемся на подъездной дороже, я остаюсь на месте.
– Спасибо, что подвез.
– Всегда пожалуйста. Так. – Он поворачивается ко мне, и я вдруг чувствую себя неуклюжей и косноязычной – а еще измученной ожиданием. Боже. Есть что-то невероятное в том, как я весь день думала об этом моменте и вот он наконец наступил. Как будто это чары какие-то. – Так, – повторяет он, смотрит в сторону дома и заканчивает, – твой папа на нас смотрит.
– Шутишь.
Но он не шутит: я тоже вижу папу с Чарльзом на руках в ярко освещенном окне комнаты. Он берет щенячью лапу и машет нам: «Привет!»
Ной машет в ответ.
– Так, – говорит он снова. – Я не собираюсь целовать тебя на глазах у твоего папы и твоей собаки, но должен сказать кое-что, иначе меня разорвет. Хорошо?
Я киваю под бешеный стук сердца в ушах.
Ной вздыхает.
– Ты мне очень нравишься.
– И ты мне. Очень-очень.
Он качает головой.
– Я попробую еще раз. Я был… Я был до смеха влюблен в тебя, Кейт. Так долго. – На секунду мы встречаемся глазами, но Ной тут же отводит взгляд, а я замечаю, как у него трясутся руки. – Со средней школы. С тех пор как мы лепили хлебные шарики в Храме. С того вечера, когда ты пела. Не говори ничего. Я просто хочу, чтобы ты знала.
И он обеими руками закрывает лицо.
– Ной, – окликаю его я.
– Ты можешь уйти, если хочешь. Я просто… – Он снова нервно сглатывает. – Я просто припаркуюсь у себя. И завтра могу отвезти тебя в школу, но, если тебе это кажется неприятным, я все пойму…
– Ной…
Он отнимает руки от лица и смотрит на меня.
– Папа задернул шторы.
– Что? А!
– Можно мне тебя поцеловать? – спрашиваю я, прекрасно зная, что он скажет «Да».
Под его взглядом я чувствую себя Рапунцель.
Ной отстегивает ремень и наклоняется ко мне. От одного этого у меня сжимается сердце. Все-таки получится. Ной Каплан меня поцелует. Удивительно, насколько это нелепо и неотвратимо. Он обеими руками касается моего лица, на долю секунды прикладывает палец к моим губам. А потом прикасается к ним своими, и я больше не чувствую себя Рапунцель.
Я – бумажный фонарик.
И меня поднимает вверх разгорающийся внутри огонь.
Сцена семьдесят четвертая
Слава богу, я играю в мюзикле, где в качестве декораций – матрасы, и нет, в этой фразе нет никакого сексуального подтекста.
Почти нет.
Серьезно, я не собираюсь заниматься сексом с Ноем прямо тут, на декорациях, во время костюмированной репетиции.
Или когда-нибудь еще.
В смысле, на декорациях.
СЛУШАЙТЕ, МНЕ ПРОСТО НУЖНО ПОСПАТЬ.
Потому что вчерашняя ночь выдалась… бессонной. И вовсе не из-за того, что мы с Ноем засиделись допоздна и целовались. Мы, конечно, засиделись и целовались, пока у меня губы не начало покалывать, а дыхания не хватало уже настолько, что я едва выдавила «Спокойной ночи».
Но потом я лежала в кровати, глядя на полог и размышляя о том, как мне исполнится тридцать, пятьдесят, я уже бабушкой стану и все равно, все равно буду помнить лицо Ноя в тот момент, когда он наклонился ближе, вздох нетерпения, который я почувствовала прямо перед тем, как наши губы встретились. В голове у меня все крутилась и крутилась фраза, которую он сказал прямо перед тем, как я вышла из машины. «Увидимся завтра». В ней столько обыденности – и столько возможностей. Словно она вся пропитана магией. Минут через десять он прислал мне смайлик с сердечком, и я прижала телефон к груди, думая о том, что даже этого мне никогда не забыть. Даже смайлик.
А пока все это происходило в моей голове, я печатала и стирала сотни сообщений Андерсону, и в этом была своя особенная радость. Снова знать, что я могу просто написать ему. Написать что угодно, восторженную ерунду например, и не держать ничего в себе. Отчасти я уверена: именно из-за Андерсона нас с Ноем раньше все время прерывали. Мир просто не мог подарить мне ничего, подобного прошлому вечеру, если я не могла разделить этот момент с Энди.
Возможно даже, это я сама не могла подарить себе ничего, подобного прошлому вечеру, пока не смогла разделить этот момент с Энди.
Я так и не написала ему. Поняла, что хочу рассказать лично. Хочу визжать, обниматься, обсуждать детали и отбиваться от навязчивых вопросов.
И тут я понимаю: еще я хочу увидеть таким Энди. Пусть расскажет мне о Мэтте.
Сцена семьдесят пятая
Весь день кажется мне сном. Утром Ной быстро и нежно целует меня дважды: когда я сажусь в машину и на парковке, перед тем как выйти. Сразу после этого я бросаюсь на поиски Андерсона и утаскиваю его в Богом забытый туалет еще до первого звонка.
Рассказываю ему все, и он тут же начинает верещать.
– Что вы сделали? – Он выскакивает из кабинки, и в следующую секунду мы уже прыгаем вокруг унитаза. Энди обнимает меня и несколько раз целует в щеку. – О боже, да! – Он прижимается лбом к моему лбу. – То есть все серьезно? Ты расскажешь нашим? А Рейне и Брэнди? Можно мне рассказать Рейне и Брэнди?
– Конечно, – сияю я.
Но рассказывать им ему не приходится.
– Итак, Кейт, – говорит Рейна, – что там было между вами с Ноем на уроке истории?
– А что?
– Вы не просто взглядом друг друга раздевали, у тебя даже на губах появилась эта улыбочка…
– Да! Улыбка! – вмешивается с видом триумфатора Энди. – Рейна, ты права! Я ей годами об этом говорю.
– А лицо Ноя. Когда ты наклонилась вперед и у тебя волосы вот так упали… Ему нехорошо стало.
– Пускай обедает с нами, – предлагает Брэнди.
Но на пороге столовой к нам подбегает запыхавшийся Девон Блэкуэлл.
– Привет, – говорит он и моргает два раза подряд. – Джао только что потребовала собрать дополнительную костюмированную репетицию, поэтому идите в зал.
– Прямо сейчас? – переспрашивает Рейна.
– Прямо сейчас. Можете принести обед с собой, она все расскажет, а вы поедите. – Девон умолкает, пытаясь отдышаться. – Простите, мне сейчас пришлось обойти всех ваших учителей. Всех. Для каждого из труппы. И каждого из техников. И остальной команды. – Он на секунду зажмуривается. – У нас театральное ЧП.
Сцена семьдесят шестая
Как выясняется позже, душевное спокойствие мисс Джао нарушили шляпы. У многих персонажей они объемные, высокие или конической формы.
– Моя ошибка, – говорит она, потирая лоб. – Нужно убедиться, что они не будут мешать во время танцев.
Мистер Ди тут же исполняет песню You Can Leave Your Hat On, а мы быстро закидываем в себя обед, устроив некое подобие пикника на авансцене. Потом начинаются двадцать минут хаоса, сконцентрированного в гримерках: кругом летают вешалки и хлопают полотнища ткани. До сегодняшнего дня в костюмах репетировали только самые преданные делу артисты – Лана Беннет, например, – поэтому многие впервые соревнуются друг с другом за возможность спокойно переодеться. И это выглядит как стихийное бедствие.