[4]РЕНЕ В ПРОХОДНОЙ
Сойдя на маленькой железнодорожной станции под названием Нижняя, Рене осведомляется, как пройти на завод. Это, конечно, излишняя скрупулезность — завод со станции и без того отлично виден, но Рене не хочется сразу же, с первых шагов, совершить какую-либо оплошку — скажем, ломиться на завод с задних дверей. В проходной, поскольку Рене уже знает, что кадровика Трнкочи не существует, он спрашивает доктора Сикору. Низенькая тучная женщина в форме заводской военизированной охраны набирает номер. Пока телефон где-то трезвонит, она справляется:
— Вас как звать будет?
Рене: — Рене.
В этот момент на другом конце провода кто-то, по-видимому, поднимает трубку.
Вахтерша: — Доктор Сикора? Вас тут спрашивает какой-то товарищ. Вас как зовут-то?
Рене: — Рене.
— Рене-е! — кричит вахтерша в трубку. — Ага, ладно, — и кладет ее. — Подождите маленько. У него там кто-то есть. Присаживайтесь.
В проходной, кроме вахтерши, еще несколько человек в форменной одежде. Форма одного из них не похожа на другие. На Рене веет от нее чем-то таинственным. Пожарник, ибо мужчина в непохожей форме не кто иной, как пожарник, привалившись к батарее, греет поясницу и разглядывает Рене, не имея ни малейшего понятия о таинственных флюидах, которые он способен излучать своей формой. Рене, улучив момент, когда никто не курит, угощает всех, мужчины берут по сигаретке, а женщина спрашивает:
— Работать у нас будете?
— Еще не знаю.
Ответ Рене достаточно глуп: как-никак он с чемоданом. Он досадует на свое неумение вести непринужденную беседу с некоторыми категориями людей, к которым относятся не только красивые женщины, но и люди, носящие форму и оружие. Упорно курит. Молчит. Глядит на работников охраны, шныряющих взад-вперед, время от времени они кому-то названивают или выходят из проходной, чтобы проверить груз машины, покидающей двор; если груз в порядке, поднимают или — после выезда машины — опускают рампу. В проходной появляется какой-то высокий молодой человек со светло-желтой шевелюрой. В руках у него сверток, он разворачивает его, вытаскивает из кармана синий бланк и начинает по нему читать какие-то загадочные названия, по-видимому наименования предметов, выбираемых из свертка и откладываемых в сторону.
— Вот это вот, — приговаривает он всякий раз.
Один из охраны следит за ним из-за спины; когда все содержимое свертка вынуто и осмотрено, он кивает, и молодой человек, снова собрав все вещи, прощается и уходит. То и дело вдоль стеклянной стены проходной снуют люди — со свертками и без оных, с завода и на завод. Те, что выходят, нажимают рукоятку на маленьком ящичке у двери проходной, и кое-когда раздается звук клаксона. Люди усмехаются, зная, что это немудреное устройство работает по принципу лотереи, но Рене-то по неведению думает, что это сложное устройство, реагирующее на предметы в карманах: ведь тех, которым ящичек прогудит, охранники отзывают в сторону, и отозванные, воздев руки, позволяют оглядеть свои карманы и ощупать одежду. Не все, однако. Иные и после того, как ящичек прогудит, улыбнувшись, бегут дальше. Это, конечно, те, что водят дружбу с охраной. А кто и вовсе не нажимает на рукоятку, охранники орут на них вовсю, но в конце концов тоже дают им возможность уйти. А вот нажимают ли рукоятку те, что приходят на завод? Не видя таких, Рене заключает, что и ему придется нажимать на рукоятку лишь при выходе, правда, и в этом он до конца не уверен: а что, если это касается только работников какого-либо особого отдела? Не выставит ли он себя на посмешище, если тоже нажмет рукоятку, хотя явно будет выходить из какой-нибудь конторы? Нет, он не станет нажимать, но, с другой стороны, вдруг и на него так же вот разорутся, как и на тех, кто не нажал? Черт возьми, он пока еще в проходной, а уж сколько у него с этим неведомым миром проблем! Он вздыхает, и тучная вахтерша снова звонит доктору Сикоре, но у того по-прежнему люди. Рене ждет, верно, уж с полчаса. Тьфу ты, ведь можно же было зайти прямо в редакцию заводской газеты! Однако теперь уже неловко перед охраной: взять да и пойти к кому-то другому, раз он так долго дожидался доктора Сикору. Нет, теперь уж он подождет, каким бы долгим это ожидание ни было!
Наконец вахтерша получает по телефону желанный ответ, ибо, кладя трубку, просит у Рене удостоверение и выписывает пропуск. Затем объясняет ему, как пересечь двор, куда войти и где свернуть раз, потом другой, чтобы без труда найти комнату, в которой сидит доктор Сикора. А что до чемодана — пусть пока оставит его в проходной. Рене благодарит, беглым взглядом определяет, что и лицо человека в непохожей форме не выражает неудовольствия по поводу его проникновения на территорию завода, и устремляется во двор.
[5]РЕНЕ У ДОКТОРА СИКОРЫ
В комнате, куда входит Рене, два письменных стола, поставленных друг против друга, а меж ними еще один, круглый, с двумя креслицами. В противоположной стене — звуконепроницаемая дверь, та самая — по словам Ван Стипхоута, — что так внезапно открывается, и на пороге ее возникает директор. Да, нужно быть начеку, вдруг и сейчас возьмет да заявится! За одним письменным столом сидит сравнительно молодой человек, постарше, правда, чем Рене себе представлял, за другим — худая улыбчивая женщина, судя по всему секретарша. Рене входит, доктор Сикора, пригласив его сесть в кресло, продолжает разговаривать с секретаршей. Рене смущен: не помешает ли эта дама его разговору с доктором Сикорой, ведь он рассчитывал на разговор доверительный, и, уж конечно, лучше, если бы доктор Сикора отослал куда-нибудь секретаршу. Но доктор Сикора беседует с ней в весьма дружеском тоне, ее присутствие явно нисколько его не стесняет. Но вдруг, оборвав ни с того ни с сего разговор, усаживается в кресло напротив Рене. Лишь теперь они, пожимая друг другу руки, знакомятся. Ван Стипхоут уже успел предупредить Рене, что доктор Сикора сразу же начнет говорить ему «ты», а Рене пусть немного «повыкает» и потом тоже перейдет на «ты». Рене чувствует, что «тыкать» доктору Сикоре у него не хватит духу — поначалу он будет с ним на «вы», а потом наловчится строить фразы так, чтоб в них не было ни того, ни другого; во всяком случае, Рене подготовлен к стилю доктора Сикоры, который с ним и впрямь сразу же запанибрата:
— Итак, приступаешь, да? Не надо мне ничего говорить, мне все о тебе сообщил Ван Стипхоут.
— А он как? — справляется Рене о Ван Стипхоуте, стремясь, с одной стороны, отблагодарить прозаика за хлопоты такими же хлопотами, а с другой — дать понять доктору Сикоре, что и он, Рене, друга не забывает. — А он когда приступает?
— Несколькими днями позже. Ему еще нужно уладить кой-какие формальности. У тебя как с театром, ориентируешься?
— Да так, не очень, — мнется Рене, ошарашенный вопросом. Но, почуяв, что доктор Сикора ждал положительного ответа, корит себя, что разочаровал его. Тьфу ты черт, Ван Стипхоут говорил же ему, что доктор Сикора не только юрист предприятия, завсекретариатом директора, но и активный деятель заводского клуба! Он слывет здесь двигателем нижненской культуры и день-деньской печется о том, чтобы удержать свою репутацию — как же Рене мог запамятовать?
— Надо бы, ребятки, здесь все как-то всколыхнуть, вроде бы свежую струю влить, — говорит доктор Сикора тоном учителя, который журит ученика за неверный ответ, но в то же время не сомневается, что ученик, зная верный ответ, просто случайно оговорился. — Немного все-таки в театре кумекаешь, ну хотя бы посоветовать и всякая такая штука, а?
— Ну, так-то конечно, — отвечает Рене, покрываясь потом. — Немного.
— А что тебя, скажем, в этих делах больше занимает или что, скажем, ты лучше знаешь? — наседает доктор Сикора. Ах да, Ван Стипхоут еще говорил, что доктор Сикора собирает по селам народные песни для заводского ансамбля «Ораван», им же самим организованного, и что мечтает издать собственноручно иллюстрированную брошюру о плотогонстве. Да вот беда: хобби доктора Сикоры слишком далеки от интересов Рене.
— Ну, наверно, в общем-то, дети, пионеры и тому подобное, — подправляет Рене, насколько возможно, свой предыдущий ответ.
— Вот и отличненько, детский театр — это как раз в самую точку. При школе что-то вроде этого затевается! — восклицает доктор Сикора уже более довольным тоном. — В самом деле, ребятки, надо что-то делать, здесь все это, понимаешь, позарез нужно, да и вам пошло бы на пользу. Ты уже был в кадрах?
— Нет, я только приехал.
— Ну, ступай в кадры. С отцом-то что?
Рене в сильнейшем замешательстве. Доктор Сикора — вот уж истинный мастер по части доверительных разговоров! А впрочем, трудно угадать, что именно он знает, но похоже, что знает все. И даже нельзя определить, проинформировал ли его Ван Стипхоут, или же он получил сведения из юридических кругов. Ведь и такое не исключено, ибо отец Рене, так же как и доктор Сикора, юрист. И хотя отец Рене пенсионер по инвалидности и доктор Сикора гораздо моложе его, они вполне могли быть знакомы, более того — если судить по тону доктора Сикоры, то отец Рене даже близкий его друг. Должен ли Рене принять этот доверительный тон? Судебный процесс по делу отца состоится в самое ближайшее время, и Рене даже не счел нужным упомянуть об этой истории в автобиографии, приложенной к анкете. Но если бы утайка вышла наружу и его попрекнули бы этим, у него нашлась бы убедительная отговорка: в то время, когда он подавал заявление, дело закончено не было, суд мог признать отца невиновным — так с какой же стати писать об этом в автобиографии? Он не только не написал об отце в автобиографии, но и говорить на эту тему не собирался ни с кем. Конечно, Нижняя от Жилины — рукой подать, найдутся люди, которые вскорости все разнюхают, но Рене был полон решимости молчать, покуда не припрут его к стенке. Но что за чертовщина — заговорил с первым человеком, и вопрос об отце уже навис над ним. Рене решает ответить доктору Сикора в столь же доверительном тоне.