Теперь, когда постройка еврейской синагоги в Петербурге подвигается к концу, среди еврейского населения столицы возникает вопрос, оставить ли существующие в городе временные синагоги и молельни по-прежнему на их местах или закрыть их и самим для праздничной молитвы направляться в новую, имеющую в недалеком будущем открыться синагогу.
В настоящее время в Петербурге всех еврейских временных синагог — восемь, раскинутых по разным частям города. Кроме этих, давно уже существующих синагог, имеется немалое количество молелен. Так как по еврейским обрядам и обычаям молитвенный дом не требует никакого наружного благолепия, то нет ничего легче, как устроить еврейскую молельню: достаточно собраться в какой-нибудь комнате, или даже на открытом воздухе, десяти евреям, мужеского пола, старше 13-летнего возраста, и молитвенный дом готов. Если при этом имеется пергаментный свиток пятикнижия (тора), то молитвенный этот дом считается вполне устроенным.
Вообще насколько в прежние времена еврейский молитвенный дом блистал роскошью и великолепием, настолько он теперь прост и неряшлив, что можно видеть в молельнях, существующих в Петербурге.
Еврейский молитвенный дом, известный под именем синагоги, бывает обитаемый и необитаемый. В синагоге обитаемой, кроме молитв, совершаются и иные религиозные обряды: венчания, талмудические диспуты, собрания еврейских общин; обсуждения общественных вопросов <и де>л, в большинстве обитаемых молитвенных домов постоянно находятся днем и ночью евреи, занимающиеся изучением талмуда и во всякое время готовые совершать молитву, напр<имер>, по случаю болезни какого-нибудь состоятельного лица. В иных общественных синагогах — в юго-западных губерниях России — постоянно находится штат молельщиков, не менее 10 взрослых лиц, содержимый на общественный счет и обязанный при первой необходимости совершать молитву за здравие кого-нибудь или за преуспеяние какого-нибудь начинания.
В таких синагогах, кроме того, находятся и еврейские школы («хедеры»); тут же на дворе синагоги совершается резка домашних птиц особыми специалистами по этой части; наконец, в этой же синагоге получаются все городские новости и сплетни.
Совсем другой характер носит синагога необитаемая. Это обыкновенно каменное здание, предназначенное исключительно для совершения в нем молитв, по большей части, одних только утренних.
Вечерние же и «молитвы сумерек» («минха» и «маарив») совершаются в обитаемой синагоге («бесгамидрош»). В необитаемой синагоге не имеется даже печек, и в зимнее время все молятся в шубах и пальто. Холод стоит в синагоге невообразимый. Зато и молитва в этой синагоге совершается вдвое быстрее, нежели в обитаемой синагоге. В [не]обитаемой синагоге никто не имеет права ночевать, но даже днем оставаться по окончании молитвы никому не разрешается. Она вне молитвенного времени всегда заперта на ключ, который постоянно находится или у раввина, или у старосты ее («габай»). Впрочем, молитвы в необитаемой синагоге совершаются только по субботам да по годовым праздникам.
Это подразделение еврейских синагог на обитаемые («бес-гамидрош») и необитаемые («бес-гатфило») производится только в городах, почти исключительно заселенных евреями. В Петербурге, Москве и других вне «черты» городах необитаемых синагог нет.
Строящаяся в настоящее время в Петербурге синагога — первая в этом роде синагога, которая кроме социального назначения молитвенного дома будет вмещать в пристройках своих и другие учреждения, как чисто религиозные, так и благотворительные. Главное здание синагоги предназначается для ежедневных молитв; хотя собственно в Петербурге ежедневные молитвы в синагоге становятся уже очень редким явлением и превращаются в «преданье старины глубокой».
Итак, здесь ставится вопрос о судьбе существующих в Петербурге временных синагог и молитвенных домов после окончания строительства Большой хоральной синагоги (начато в 1883, закончено в 1893 г.), и о типе этой новой синагоги. Автор статьи полагает, что она соединит в себе особенности вышеприведенных двух типов и будет не только молитвенным домом, но и своего рода общинным центром.
Вопрос о том, «оставить ли существующие в городе временные синагоги и молельни по-прежнему на их местах и самим для праздничной молитвы направляться в новую, имеющую в недалеком будущем открыться синагогу», был решен не прихожанами, а государственной властью, в намерения которой вовсе не входило считаться с интересами евреев. С момента открытия главной синагоги Петербурга, согласно постановлению Комитета министров 1869 года, закрывались все старые молельни. Зал синагоги, рассчитанный на 1200 мест, не мог вместить всё еврейское население города. Кроме того, из-за расстояния, превышающего разрешенное в субботу для пешего перехода, евреи окраин не могли отправляться на молитву в центральную синагогу. В течение десяти лет евреи петербургских окраин обращались к властям с просьбами о разрешении вновь открыть молельни, закрытые в 1894 году после постройки главной синагоги, и неизменно получали отказ. Помещения семи официально существовавших в городе еврейских молелен были закрыты, а сами молельни были перенесены в новую синагогу. Для их размещения пришлось использовать служебные помещения и подвалы синагоги.
В том же жанре физиологического очерка, с характерным для него вниманием к деталям и нравам, написана газетная статья «О „каширном мясе“» («Петербургская газета». 5 сентября 1887, № 243), посвященная описанию правил еврейского забоя скота и устройству еврейской мясной торговли.
Из всех еврейских торговых предприятий самую большую выгоду дает еврейская мясная торговля. Происходит это, во-первых, от того, что говядина — единственный продукт, который должен быть приобретен евреем у еврея же. Все остальные съестные припасы еврей может приобрести где и у кого ему угодно, говядина же может быть употреблена в пищу только тогда, когда она куплена у еврея или же когда к ней приложена еврейская сургучная печать, означающая, что говядина эта «каширная», т. е. разрешенная к употреблению евреям.
Вообще, чтобы получить мясо вполне «каширное», с ним очень много возни. Еще на «площадке», где производится общая продажа рогатого скота, намеченный еврейским мясопромышленником бык осматривается во всех подробностях особым специалистом, определяющим, нет ли в животном каких-нибудь скрытных невидимых болезней. Если бык окажется совершенно здоровым, он передается в руки резнику («шейхет»), который и оканчивает с ним все земные расчеты.
Главным лицом, определяющим пригодность мяса к употреблению евреями, является резник, который убивает быка и проводит исследование его внутренностей. Не всякий еврей может быть резником, для этого надо выдержать особый экзамен и получить от двух раввинов аттестат, удостоверяющий познания его в талмуде и в умении точить нож («халеф»), которым убивается бык, корова, овца, курица, гусь и пр.
В деле убоя скота евреи вообще не проявляют гуманности, и поэтому никаких других орудий, уменьшающих страдания убиваемого животного, кроме ножа, не употребляют. При этом нож должен быть так заточен, чтобы положенный поперек его лезвия волос разрезался пополам от одного только дуновения на него.
Взмах ножа при убое животного должен быть так рассчитан, чтобы оно моментально было убито, в противном случае животное считается недобитым, а, следовательно, «трефным». В то же время, если от сильного взмаха руки резника нож ударяется лезвием своим в шейный позвонок быка, мясо его считается уже трефным, на том основании, что на лезвии ножа образовались зазубрины и, следовательно, частицы лезвия остались в позвонке, а по учению талмуда в теле убиваемого для употребления в пищу животного не должно быть никаких посторонних веществ, в противном случае оно считается «трефным», т. е. негодным к употреблению.
Точно также трефным считается убитый рогатый скот, если найдено будет, что он страдал так называемой «сахарной болезнью», или если в печени найдены были бугорчатые припухлости, а в желудке камешки.
В таких случаях, когда убитое животное признается негодным к употреблению, туша его продается русским мясопромышленникам, которые охотно покупают у евреев «трефных» быков и телят, так как им делается уступка с каждой туши от 2 до 5 рублей.
Вообще еврейские мясопромышленники без русских обойтись не могут, так как из всей туши рогатого скота только передняя часть разрешена евреям к употреблению, заднюю же часть, начиная от так называемого поясничного позвонка, евреям запрещено употреблять в пищу. Ввиду этого, тут же, на скотобойне, или в крупных еврейских мясных лавках русские мясопромышленники скупают у евреев задние половины туш, причем опять-таки получают скидку от одного до трех рублей с туши.
Еврейские резники, которых в Петербурге имеется целый штат, получают за убой скота «поштучную» плату: за черкасского быка 2 р., за корову 1 р. 50 коп., за теленка и овцу 1 р., за резку домашней птицы от 5 до 15 коп. со штуки.
Кроме резки в еврейской местной торговле не малую роль играет так называемый «исследователь» («менакер»), на обязанности которого лежит отделять жилы из мяса и выбрасывать из внутренностей туш те жировые пласты, которые не разрешены евреям к употреблению в пищу. Только после этого исследования мясо быка становится уже вполне каширным. Перед тем, однако, как варить говядину, она по еврейскому закону, т. е. по учению талмуда, должна быть тщательно вымыта водою и обильно посыпана солью, которая в продолжение целого часа не смывается с сырого мяса. Делается это для того, чтобы соль впитала в себя те остатки крови, которые еще имеются в сыром мясе. Только после всех этих мытарств мясо может поступать на каширную кухню еврея.
Как видим, автор проявляет основательную компетенцию в описании того, как получается евреями пригодное к употреблению в пищу «каширное» (т. е. кошерное) мясо, хотя и полагает, что «с ним очень много возни». В его замечании, что «в деле убоя скота евреи вообще не проявляют гуманности, и поэтому никаких других орудий, уменьшающих страдания убиваемого животного, кроме ножа, не употребляют», непонятно, о каких именно «других орудиях» идет речь. Между тем, мировая практика убоя скота показала, что еврейский способ является самым гуманным, так как при нем перерезается общая сонная артерия, обеспечивающая кровью головной мозг животного, и оно сразу лишается возможности что-либо чувствовать…