И — отозвалось. Но непредсказуемо: еврейскими погромами, в Новороссии и на Украине. Через 6 недель после цареубийства погромы еврейских лавок, заведений и домов «внезапно с громадной эпидемической силой охватили обширную территорию». «Действительно… сказались черты стихийного характера… Местные люди, которые по самым различным побуждениям желали расправы с евреями, — они расклеивали призывные прокламации, организовывали основные кадры погромщиков, к которым вскоре добровольно, без всякого увещевания, примыкали сотни людей, увлекаемые общей разгульной атмосферой, лёгкой наживой. В этом было нечто стихийное. Однако… даже разгорячённые спиртными напитками, толпы, совершая грабежи и насилия, направляли свои удары только в одну сторону, в сторону евреев, — разнузданность сразу останавливалась у порога домов христиан».
‹…› Через год, в 1882, весной же, «погромы возобновились, но уже не в таком числе и не в таких размерах, как в предыдущем». «Особенно тяжёлый погром пережили евреи г. Балты», беспорядки произошли также в Балтском уезде и ещё в нескольких. «Однако и по числу случаев, и по своему характеру беспорядки 1882 г. в значительной степени уступают движению 1881 г., — истребление имущества евреев не было столь частым явлением» — Дореволюционная Еврейская энциклопедия сообщает, что в Балте во время погрома убит один еврей. <Никакого> подстрекательства со стороны правительства <не было>, ‹…› и, как отмечает Гессен: «возникновение в короткий срок на огромной площади множества погромных дружин и самое свойство их выступлений устраняют мысль о наличии единого организационного центра». ‹…› Весной 1881 докладывал Государю также и Лорис-Меликов: «В основании настоящих беспорядков лежит глубокая ненависть местного населения к поработившим его евреям, но этим, несомненно, воспользовались злонамеренные люди» [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 185–187, 190, 191].
По мнению большинства историков еврейских погромы начала 89-х годов явились стихийной реакцией на половинчатость проведенных в царствование Александра-Освободителя реформ. В них приняли участие крестьяне, главным образом украинские, страдавшие от высокой платы за использование земли у владевших ею богатых евреев-арендаторов, и городские низы, недовольные массовым появление евреев за границей «черты оседлости». В Одессе, Киеве, Ромны, Елизаветграде важную роль играла конкурентная борьба за торговые рынки. Действовавшими по сугубо «идейным соображениям» погромщиками, являлись в те годы только народовольцы [АНТиРН], [КОЛИНЧУК]. В народовольческих массовых публикациях, в таких, например, как:
Корреспонденция «Из деревни» в первом выпуске «Листка Народной воли», передавая представление о евреях, бытующее среди украинских крестьян, подчеркивала их коренное отличие от других народов — отсутствие своей «земли и столицы» т. е. национального государства. Из этого автором делался вывод: евреи не народ, а коллективный эксплуататор, в среде евреев трудовых классов нет. ‹…› Евреи в статье предстают не только как угнетатели украинского крестьянства, но и как активные пособники самодержавия. ‹…›
Антиеврейские погромы воспринимались как предвестники будущих народных восстаний. Уже тогда народовольцы видели, что в ходе бунтов регулярно прорывалась ненависть ко всем эксплуататорам и государству, их защищающему. Поэтому авторы настаивали на активном участии социалистов во всех, в том числе и таких формах протеста. В статье подробно описаны ужасы погромов, гибель невинных людей — стариков, женщин. Но, апеллируя к опыту французской революции, народовольцы подчеркивали неизбежность больших жертв в период революций и считали, что революционерам это не должно помешать выполнить свой долг: «Достаточно будет случайной искры, и она зажжет пожар народного восстания; он ураганом пронесется по Русской земле, зальет кровью страну… Когда приходит час расплаты, народ бывает беспощаден» [КУДРЯШОВ. С. 92–93].
Хотя среди русского населения «было и такое народное толкование, что царь убит дворянами в месть за освобождение крестьян» [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 195], в рядах погромщиков если и звучали обвинения в цареубийстве, то только в адрес евреев[144]. В «200 лет вместе» А. Солженицын подробно останавливается на скорбной ситуации начала 80-х годов, иллюстрируя свои высказывания выдержками из статей ведущих публицистов того времени:
Погромная волна на Юге вызвала, конечно, обширные отклики в привременной столичной прессе. Также и в «реакционных» «Московских ведомостях» М. Н. Катков ‹…› клеймил погромы как исходящие от «злокозненных интриганов», «которые умышленно затемняют народное сознание, заставляя решать еврейский вопрос не путём всестороннего изучения, а помощью „поднятых кулаков“».
Выделились статьи писателей. И. С. Аксаков, постоянный противник полной эмансипации евреев, ещё в конце 50-х годов пытался удержать правительство «от слишком смелых шагов» на этом пути. ‹…› И теперь волну погромов 1881 Аксаков объяснил проявлением народного гнева против «гнёта еврейства над русским местным народом», отчего при погромах — «отсутствие грабежа», только разгром имущества и «какое-то простодушное убеждение в правоте своих действии»; и повторял, что следует ставить вопрос «не о равноправности евреев с христианами, а о равноправности христиан с евреями, об устранении бесправности русского населения пред евреями». Статья М. Е. Салтыкова-Щедрина, напротив, была исполнена негодования: «История никогда не начертывала на своих страницах вопроса более тяжёлого, более чуждого человечности, более мучительного, нежели вопрос еврейский… Нет ничего бесчеловечнее и безумнее предания, выходящего из темных ущелий далёкого прошлого… переносящего клеймо позора, отчуждения и ненависти… Что бы еврей ни предпринял, он всегда остаётся стигматизированным». Щедрин не отрицал, «что из евреев вербуется значительный контингент ростовщиков и эксплуататоров разного рода», но спрашивал: как же можно за счёт одного типа переносить обвинение на всё еврейское племя?
Озирая всю тогдашнюю дискуссию, нынешний еврейский автор пишет: «либеральная и, говоря условно, прогрессивная печать выгораживала громил». То же заключает и дореволюционная Еврейская энциклопедия: «Но и в прогрессивных кругах сочувствия к еврейскому народному горю не было проявлено в достаточной мере… взглянули на эту катастрофу с точки зрения насильников, в лице которых представлялся обездоленный крестьянин, совершенно игнорируя нравственные страдания и материальное положение погромленного еврейского народа». И даже радикальные «Отечественные записки» оценивали так: народ восстал против евреев за то, что они «взяли на себя роль пионера капитализма, за то, что они живут по новой правде и широкою рукою черпают из этого нового источника благоустроение собственного благополучия на несчастие околодка», а потому «необходимо, чтобы „народ был ограждён от еврея, а еврей от народа“, а для этого надо улучшить положение крестьян» [СОЛЖЕНИЦЫН. С. 196–199].
Итак, основным погромным лозунгом была «безбожная эксплуатация», и он то и был у всех на слуху. Об этом свидетельствует в частности уже упоминавшееся выше ответное письмо Антона Чехова от 8 мая 1881 года (Москва) своему товарищу по таганрогской гимназии С. Крамареву, в то время уже студенту юридического факультета Харьковского университета. Никаких документальных свидетельств, проливающих свет на их отношения не сохранилось. Можно все же полагать, что они были вполне товарищескими и, т. к. поддерживались до конца жизни Чехова[145]. В своем письме Соломон Крамарев, как еврей, несомненно, тяжело переживавший тогдашнюю погромную ситуацию, выбирает для своих высказываний на тему дня иронический тон с саркастическим оттенком. Не исключено, что такого рода выбор — это следствие традиции иронического подтрунивания, бытовавшей между таганрогскими гимназистами. Он писал в частности:
Жидов бьют теперь всюду и везде, отчего не нарадуются сердца таких христиан, как ты, например [РЕЙФ. С. 120–121].
Эта фраза по сути своей эвфемизм, призванный заменить жгучий по своей актуальности вопрос: «Как ты, мой товарищ, являясь русским и православным, относишься к тому, что нас, евреев, бьют?»
Ответное письмо Чехова выдержанно в той же иронико-саркастической тональности, что задал его «ехиднейший» корреспондент. Отвечая сарказмом на сарказм Крамарева, Чехов дает ему при этом понять, что он отнюдь не заодно с юдофобами, причем, именно, как христианин. В его ответе Крамареву можно различить и нотку утешения: мол, все уляжется[146], надо не скулить, а делом заниматься.
По упоминаниям «знаковых» событий и фигур, как то «Киево-Елисаветградское побоище, юдофоб Лютостанский и сотрудники „Нового времени“[147]», можно утверждать, что молодой лекарь и начинающий «писака» Антон Чехов внимательно следит за политическими событиями в стране, но предпочитает на сей счет прямо не высказываться.
В письме Крамареву Чехов сообщает товарищу, что передал полученное от него послание адресату, вкратце информирует о своем житье-бытье и встречах с их общими знакомыми и зовет его перебраться в Москву, где перспективы сделать карьеру, по его мнению, много лучше:
Мудрейший, а следовательно,
и ехиднейший Соломон!
Письмо доставлено по назначению. Пришел, отдал и ушел, причем… не поклонился, стукнулся головой о висящую лампу и на лице имел выражение идиотское, за что прошу извинения. Жив, здоров, учусь и поучаю. Силюсь перейти в III курс. Савельева и Макара давно не видел. Гольденвейзера однажды видел в университете. Что он, и где он, и как он теперь — не знаю. Тебя воображаю не иначе, как с бородой. Желал бы и видать. A propos! дамочка недурна… но, несмотря на это, я не познакомился. Зачем?!? Прошло мое время!!! Разыгрываться фантазии своей я не давал, не потому, что фантазировать = онанизм (по теории С. Крамарова), а потому что вплоть до доставления по назначению я сп