оторая подталкивала к новым беспорядкам.
Таким образом, в 80-е гг. 19 в. стало особенно ясным, что еврейский вопрос в России неизбежно становится русским вопросом.
<Но и в умонастроении еврейского общества тоже произошли серьезные изменения>. <Еще вчера> идея «слияния» завоевывала все больше сторонников в еврейском обществе. Дети ‹…› евреев, вырвавшихся за черту, получивших образование и живших уже жизнью обычных русских обывателей, во многом считали себя связанными с еврейством лишь «случайностью происхождения». Душой они принадлежали к русскому обществу, болели его болью, радовались его радостям. Погромы 80-х заставили этих людей по-другому взглянуть на происходящее. Они вдруг поняли, что окружавшее общество не готово их принять.
Известный писатель и историк Л. Леванда, страстный в прошлом сторонник «слияния», писал в начале 80-х гг.: «Что же делать, когда те, с которыми мы хотели слиться, отбиваются от нас руками и ногами — руками, вооруженными ломами, и ногами, обутыми в сапоги с железными подковами?..»
Это была катастрофа для ассимилированного еврея. Рухнули все иллюзии, нравственные опоры. Надо было искать новые идеалы и новые пути [ЭНГЕЛЬ].
Все что происходило на еврейской улице, в том числе и гонения со стороны царского правительства, не привлекало внимание русских литераторов. В массе своей все они были поглощены сугубо русскими «вопросами», проблемы в еврейской, армянской, польской или украинской среде их не волновали и не интересовали. Немногочисленные русско-еврейские писатели[152] старались, как могли, привлечь внимание к своей национальной проблематике, но без особого успеха: у массового русского читателя их произведения особого интереса не вызывали. Напомним здесь чеховское высказывание по поводу рассказа молодого русско-еврейского писателя: «И зачем писать об евреях так, что это выходит „из еврейского быта“, а не просто „из жизни“»? [ЧПСП. Т. 9. С. 544]. Следует отметить, что
Между евреями и русскими не было никаких сношений ‹…›, потому-то евреи и казались для русских существами-губителями. Это хорошо показано в романе Шолом-Алейхема «Кровавая шутка». Об этом же продолжал говорить Жаботинский: «Мы, евреи нынешнего переходного времени, вырастаем как бы на границе двух миров. По сю сторону — еврейство, по ту сторону — русская культура. Именно русская культура, а не русский народ: народа мы почти не видим, почти не прикасаемся — даже у самых „ассимилируемых“ из нас почти не бывает близких знакомств среди русского населения…» [НАКАГАВА].
В этом отношении Антон Чехов был исключением из общего правила — с евреями он общался с детства. Однако собственно еврейская жизнь его нисколько не интересовала, в отличие, например, от Лескова, для которого «еврейский мир» был интересен с религиозно-этнографической точки зрения, хотя от дружеских контактов с отдельными евреями он дистанцировался. Чехов же, напротив, именно в личной сфере достаточно тесно общался с евреями, но только с эмансипированными, полностью акультуренными (sic!), т. е. по существу русскими, но — по его твердому убеждению — остающимися все же «чужими», инородцами. Именно акультуренные евреи, а не евреи вообще, его раздражали, в них то он и метал пропитанные юдофобскими коннотациями стрелы своего сарказма.
Эпоха царствования Александра III достаточно противоречиво оценивается историками. Во внутренней политике она, несомненно, характеризовалась грубыми и недальновидными акциями, приведшими к обострению межконфессиональной и межнациональной вражды в России. С другой стороны, даже историки, критически настроенные по отношению к царствованию Александра III, отмечают, что, некоторый откат назад — «подморозка России», по образному определению Константина Леонтьева, спас в конце XIX в. страну, в которой все реформы были проведены лишь частично и крайне непоследовательно, от неминуемых глубоких социальных потрясений.
В экономике в целом правительство при Александре III отошло от принципа свободы частного предпринимательства к политике экономического регулирования. Начала проводиться в жизнь политика протекционизма — вновь выросли таможенные пошлины при льготном налогообложении продукции российского производства. В сельском хозяйстве впервые стал применяться метод поощрения переселений в восточные губернии России, для чего выделялись большие земельные угодья, которые передавались переселенцам на льготных условиях. Был ограничен свободный рыночный оборот надельной крестьянской земли, особенно в непроизводственных целях, сокращено податное обложение крестьян, сокращены размеры выкупных платежей. Такая экономическая политика дала определенный результат — во-первых, произошло резкое укрепление рубля и стабилизация российской валюты, ставшей вскоре одной из самых устойчивых в мире. Во-вторых, увеличился золотой запас России, сократился бюджетный дефицит, в-третьих, спало социальное напряжение в деревне, дворяне получили свой государственный ипотечный банк, обслуживавший на льготных условиях их земельные операции, что спасло от разорения значительную часть помещиков. Таким образом, были созданы предпосылки для будущих успешных рыночных реформ Столыпина в начале ХХ века [ЭНГЕЛЬ].
В царствование императора Александра III произошли довольно значительные изменения во внешней политике России. Прежде всего, Россия отказалась от практики тайных соглашений с иностранными державами, носивших характер сделок/ дележа заморских территорий, которые практиковались при Александре II. По мнению современника событий той эпохи немецкого историка Оскара Егера (Oskar Jäger; 1830–1910):
Держась политики невмешательства в европейские дела и постоянно имея в виду только интересы и достоинство России, Александр III вёл свою политику открыто, не прибегая ни к каким ухищрениям, держась в отношении к другим державам безукоризненной прямоты и неуклонной справедливости. <В итоге> Россия, возведённая императором Александром III на высокую степень могущества, получила решающий голос в делах европейских и азиатских [ЕГЕР].
Под скипетром Александра III Россия не участвовала ни в одном военно-политическом конфликте того времени. Единственное значимое сражение — взятие Кушки — состоялось в 1885 году, после чего было завершено присоединение к России Средней Азии. За поддержание европейского мира Александр III получил название Миротворца.
Неуклонно придерживаясь миролюбивой политики, Александр III, однако, полагал, что
Во всем свете у нас только два верных союзника — наша армия и флот. Все остальные, при первой возможности, сами ополчатся против нас. ‹…› Французы, англичане, немцы, австрийцы — все в разной степени делали Россию орудием для достижения своих эгоистических целей. У Александра III не было дружеских чувств в отношении Европы. Всегда готовый принять вызов Александр III, однако, при каждом удобном случае давал понять, что интересуется только тем, что касалось благосостояния 130 миллионов населения России. [ВЕЛКНМИХАЛ. Гл. IV. 3 и 4].
Держась подобного рода убеждений, Александр III уделял большое внимание повышению обороноспособности страны:
В армии появились современные образцы нарезного стрелкового и артиллерийского оружия. ‹…› В 1881 г. Россия приступила к строительству мореходного броненосного флота. Его основу составили эскадренные броненосцы (по образцу «Петра Великого»), способные совершать дальние походы и предназначенные для боя с вражескими эскадрами. ‹…› Был создан мореходный минный флот из минных крейсеров, позднее замененных эскадренными миноносцами (эсминцами). Сохранился и оборонительный флот. ‹…› Был возрожден мощный Черноморский флот, сильная русская эскадра находилась на Дальнем Востоке. К кон. 19 в. военно-морской флот России (107 кораблей) стоял на третьем месте в мире, уступая только английскому (355 кораблей) и французскому (204 корабля) [БАЛАШ].
Однако в Русско-японской войне, имевшей место через 10 лет после кончины Александра III, русская армия и флот потерпели сокрушительное поражение. Отметим также, что русский военно-морской флот, несмотря на свою внушительность, не сыграл какой-либо значительной роли и в морских сражениях последующих войн.
Несмотря на торжество дворянско-помещичьей реакции, и в годы правления Александра III Россия медленно, но верно перерождалась из постфеодальной державы в страну государственного капитализма. Самые большие успехи были достигнуты в развитии добывающих и обрабатывающих отраслей народного хозяйства: производства сахара, растительных масел, добычи угля и нефти. Настоящая техническая революция началась в металлургии: рост производства чугуна и стали с середины 1880-х по конец 1890-х годов был самым высоким за всю дореволюционную историю империи.
Протекционистская политика правительства включала несколько повышений импортных пошлин, причём начиная с 1891 г. в стране начала действовать новая система таможенных тарифов, самых высоких за предыдущие 35–40 лет (тариф 1891 г.). Это способствовало не только промышленному росту, но и улучшению внешнеторгового баланса и укреплению финансов государства. Финансовая стабилизация и бурный рост промышленности были достигнуты во многом благодаря деятельности выдающихся экономистов, назначаемых императором на пост министра финансов: Н. Х. Бунге (1881–1886), И. А. Вышнеградскому (1887–1892), СЮ. Витте (с 1892 г.). Правительство содействовало росту российской промышленности, исходя также из потребностей укрепления военной мощи. Одновременно оно осуществило значительное сокращение армии, что приносило в казну дополнительно 23 млн. рублей в год.
При всем этом, когда в России разразился голод[153], с последствиями его государство справлялось с большим трудом, несмотря на широкую вовлеченность в компанию поддержки страдающих крестьян общественности — один только Лев Толстой собрал 200 тысяч рублей «на голод»,[154]