акже грандиозный — его общая высота вместе с постаментом составляла почти 16 м., памятник генерал-губернатору Восточной Сибири Н. Н. Муравьеву-Амурскому в Хабаровске (1891). Александр Опекушин — ревностный православный христианин и монархист, был очень популярен в правоконсервативных кругах российской элиты и пользовался покровительством Александра III и др.
Он мог обратиться также и к молодому московскому скульптору Сергею Волнухину, который, не будучи в то время знаменитостью, явно запросил бы меньшую плату за свою работу.
Однако, при всей своей прагматичности, Чехов делает выбор в пользу русских скульпторов, живущих в Париже. Как явствует из его письма П. Ф. Иорданову от 21 апреля (3 мая) 1898 года (Париж), он выбирает двух европейских знаменитостей, и оба они — Бернштам и Антокольский, евреи:
Многоуважаемый Павел Федорович, кроме Антокольского в Париже проживает еще один русский скульптор, весьма известный, работы которого занимают видное место на выставках и в музеях. Это Бернштам (69 rue Douai, Paris). Он также занимался много Петром, сделал много интересного и между прочим занят теперь «Петром, встречающим Людовика XV» — это, вероятно, для музея Александра III в Петербурге. Я послал Вам три фотографии, из которых на одной Петр целует мальчика, Людовика XV.
Бернштам с радостью взялся бы за статую для Таганрога[234]. Он говорит, что 20 тысяч вполне достаточно, что это большие деньги; за работу он не возьмет ничего, довольствуется лишь одною честью. По его мнению, Петр должен быть молодым, каким он был, когда основывал Таганрог, и должен иметь размеры до 5–6 арш<ин>.
Завтра буду у Антокольского и возьму у него фотографию, которую он обещал.
Рассказывая о знакомстве Чехова с Леопольдом Берн штамом, отметим — как один из казусов в истории русско-еврейских культурных связей (sic!), что этом скульптор-еврей, большую часть жизни проведший в Париже, являлся исключительно востребованным в царской России. Он исполнил знаменитые бюсты Ф. М. Достоевского (по посмертной маске, 1881 г.), М. Е. Салтыкова-Щедрина (нач. 1880-х гг.; установлен в 1900 г. на могиле писателя), Д. И. Фонвизина, А. С. Пушкина и А. Н. Островского для фойе Александринского театра (нач. 1880-х гг.), памятник А. Г. Рубинштейну (установлен в 1902 г. в фойе Петербургской консерватории), А. С. Пушкину (1911 г.; ныне у Египетских ворот в г. Пушкин) и Петру I: «Петр I целует инфанта Людовика XV» (установлен в 1902 г. в Петергофском парке, не сохр.), «Петр I спасает утопающих в Лахте в 1724 г», «Петр I обучается в городе Саардаме в Голландии корабельному делу в 1697» («Царь-Плотник»; установлены в 1909 и 1910 гг. на Адмиралтейской набережной; сняты в 1918 г.; копия последнего установлена там же в 1996 г.).
Бернштам — «любимый скульптор государя императора Николая II», — см. [СЕВЕРЮХИН], портретировал как самого Государя, так и членов императорской семьи (1896). Последней работой, выполненной им для Ст. Петербурга, является бюст Александра III (установлен в 1914 г. в сквере Русского музея, снят в 1918 г.).
В конечном итоге выбор Чехова был сделан в пользу Марка Антокольского, о чем он сообщил из Парижа П. Ф. Иорданову 16 (28) апреля 1898 года:
Многоуважаемый Павел Федорович, сегодня я был у Антокольского и сделал, кажется, больше, чем нужно: во-первых, завтракал и дал слово, что приду завтракать еще послезавтра, и во-вторых, получил от Антокольского для нашего будущего музея «Последний вздох», овал из гипса, верх совершенства в художеств<енном> отношении. Голова и плечи распятого Христа, и чудесное выражение, которое меня глубоко растрогало. Этот подарок будет выслан малою скоростью. Упакуют здесь хорошо, и остается только пожелать, чтобы не разбили в таганрогской таможне.
Что касается Петра Вел<икого>, то я того же мнения, что и Вы. Это памятник, лучше которого не дал бы Таганрогу даже всесветный конкурс, и о лучшем даже мечтать нельзя. Около моря это будет и живописно, и величественно, и торжественно, не говоря уж о том, что статуя изображает настоящего Петра, и притом Великого, гениального, полного великих дум, сильного.
Дальнейшее излагаю по пунктам:
1) Эта статуя была куплена Александром III и в настоящее время стоит в Петергофе.
2) Антокольский говорит, что 20 тысяч достаточно. Гранитный пьедестал будет стоить около 5–6 тысяч приблизительно, бронза от 12 до 15 тыс. Ант<окольский> надеется, что всё обойдется даже дешевле 20 тыс.
3) Сколько возьмет сам Антокольский? По-видимому, ничего.
4) Статуя имеет 3¾ арш. Для Таганрога, как говорит Ант<окольский>, ее придется увеличить до 4 арш.; это для того, во-первых, чтобы не повторить петергофской статуи, и, во-вторых, для того, чтобы монумент был солиднее. Увеличение в объеме обойдется дороже на 3 тыс. (но в общем не дороже 12–15 тыс.).
5) Фотография будет выслана Вам на днях.
6) Адрес Антокольского: 71 avenue Marceau, Paris. Зовут его Марк Матвеевич.
7) Я пробуду в Париже еще 10 дней и, буде пожелаете, могу позавтракать у Ант<окольского> еще хоть пять раз, что при состоянии моего желудка (катар) не совсем легко. К Вашим услугам. Мой адрес: hôtel de Dijon, rue Caumartn, Paris. Для телеграмм: Paris hôtel Dijon Tchekhof.
‹…›
Желаю Вам всего хорошего и жму руку.
Ваш А. Чехов.
Интересно, что несколькими месяцами позднее — 26 декабря 1898 г. Чехов писал из Ялты П. Ф. Иорданову, желавшему иметь для таганрогской библиотеки его портрет:
…в Париже хотел лепить меня известн<ый> скульптор Бернштам — и я не дался. Теперь, когда буду в Париже, непременно попозирую у Бернштама и его работу пришлю в библиотеку.
«Попозировать» у Бернштама Чехов, к сожалению, не успел, а вот его друг — патентованный юдофоб Алексей Сергеевич Суворин, этой возможностью воспользовался. В 1891 г. Берштам в Париже выполнил в бронзе его бюст, который затем был установлении в нише надгробия на могиле Суворина (Никольское кладбище, СПб.).
Другим казусом русско-еврейских культурных отношений является тот факт, что столь нелюбезный сердцам «истинно русских» патриотов Марк Антакольский стал единственным в истории отечественного искусства скульптором, изваявшим прижизненные портреты двух последних представителей царствующего дома Романовых), императоров Александра III (1897–1899) и Николая II (1896), и их жен — императриц Марии Федоровны (1887) и Александры Федоровны (1896). Кроме того, в истории искусства он прославлен и как автор наибольшего числа изображений и памятников русским государям: Ярославу Мудрому (1889, майолика), Ивану IV Грозному (1871), Петру I (1872, памятники открыты в 1887 — Петергоф, 1909 и 1910 — СПб.; 1911 — Таганрог, 1914 — Архангельск, 1957 — Шлиссельбург), Екатерине II (1897, открыт в 1902 — Вильнюс), Александру II (1896, открыт в 1910 — Киев, и 2002 — СПб.).
Все это было, было, было,
Свершился дней круговорот.
Какая ложь, какая сила
Тебя, прошедшее, вернет?
‹…›
Но верю — не пройдет бесследно
Все, что так страстно я любил,
Весь трепет этой жизни бедной,
Весь этот непонятный пыл[235].
И действительно, проза Чехова сохранила для потомства всю духовную атмосферу 80-х — 90-х годов, как нечто непреходящее. Однако отнюдь не историзм делает Чехова-писателя столь востребованным в наше время, напротив, расхожее представление о Чехове как создателе энциклопедии русской жизни конца 19-го века ‹…› заслоняет истину более глубокого порядка. Вытесненным оказалось то обстоятельство, что Чехов — один из величайших лирических писателей в русской литературе ‹…›. <Имеется> в виду лиричность в прямом и точном значении этого понятия. Чехов — лирик в том смысле, в каком лириками являются Пушкин, Блок, Мандельштам — он интроспективный писатель, выразитель глубоких индивидуальных рефлексий. Чем зрелее становился Чехов, тем более именно глубокие личные проблемы определяли для него как выбор материала, так и способы его применения [СЕНДЕРОВИЧ. С. 386–387].
Таким образом, можно утверждать, что главное в творчестве Чехова — не бытописание, а экзистенциальная проблематика художественной личности, или, в терминах феноменологической онтологии, — «бытие-в-себе» и «бытие-для-себя». В этом контексте, как нам представляется, следует рассматривать и всю тему «Чехов и евреи».
Глава VI. Антон Чехов и А. С. Суворин, «Новое время» и «нововременцы»
Чехов и Суворин
Суворин очень любил Чехова, и Чехов охотно любил Суворина. Он не любил «Нового времени», но «старика Суворина» любил глубоко и сильно.
— Вы знаете, — говорил Чехов однажды после посещения его А. С. Сувориным, — Суворин сделал одну ошибку. Зачем он начал издавать газету?! Оставаться бы ему просто-напросто всю жизнь журналистом! Какой бы это был журналист!
Кто знает, быть может, г. Суворин и сам, подумав хорошенько о своей журнальной «карьере», пришел бы к такому же убеждению.
Какого первоклассного журналиста, быть может, задавил издатель, — увы! — «долженствующий» бояться за объявления, дрожать за розницу…
Быть может, это правда:
— Не будь «Нового времени», был бы Суворин [ДОРОШЕВИЧ].
Алексей Сергеевич Суворин, будучи «главою тогдашнего „Нового времени“, с его политически приспособляющимся индифферентизмом» [АМФИТЕАТРОВ], имел стойкую репутацию человека крайне правых убеждений: охранитель-монархист, юдофоб, член-основатель «Союза русского народа» и прочее. Он был фигурой весьма видной и самобытной. Характера был властного, взбалмошного, никогда не умел, а, по-видимому, и не желал, в силу своей избалованности, себя сдерживать. С окружающими бывал резок, а подчас и груб. Где нужно и где не нужно говорил каждому прямо в лицо, что думал, не стесняясь в выражениях. Смотрели на него до некоторой степени как на чудака, но все же скорее, пожалуй, любили его, а любили за доброту и отзывчивость, которыми, надо сказать правду, зачастую и злоупотребляли. Нашумит, накричит, бывало, помашет своей клюшкой, с которой почти не расставался, а потом размякнет — и исполнит то, чем только что возмущался.