Воры, публичные мужчины, продажные писатели, продажные газеты. Это — наша «большая пресса». Это — цвет «высшего» общества. Этих людей «все» знают, у них «везде» связи… Бесстыдная наглость крепостников, обнимающаяся впотьмах с бесстыдной продажностью буржуазии, вот она — «святая Русь»[237].
Впрочем и сам Суворин в свой частной, скрытой от посторонних глаз жизни, насчет правителей Российской империи, коим он столь ревностно служил, судя по записям в его дневнике, нисколько не обольщался. Вот, например, характерное высказывание на сей счет:
Чёрт знает, как нами управляют все. Посидишь этак, послушаешь, и так становится скверно, так скверно, что понимаешь все, самое гнусное, самое отвратительное, все эти заговоры и убийства [ДНЕВ-СУВ. С. 138].
Вот что написано о «Новом времени» в Еврейской энциклопедии (1912):
Новое Время — самая значительная из реакционно-антисемитских газет, орган влиятельных петербургских сфер. ‹…› Определенно антисемитскую линию «Н. Время» начинает вести с того момента, когда с театра военных действий <Балканская кампания Русско-турецкой войны (1877–1878) — М. У.> стали поступать донесения о хищничестве интендантов и поставщиков. Во главе поднятой по этому поводу антисемитской травли (об интендантах мало говорили, а поставщики «еврейского происхождения» явились как бы олицетворением всего русского еврейства) стало «Н. Время». Вскоре газета выдвинула и обвинение в ритуальном преступлении (1880) — сообщение газеты о краже евреем в Петербурге христианского ребенка оказалось, конечно, чистейшим вымыслом. Годы 1881–1882 были особенно тяжелы для органов либеральной прессы; гонениями со стороны цензурного ведомства они вынуждены были прекратить свое существование. Но для «Н. Времени» эпоха реакции оказалась благоприятной; газета не только перешла в лагерь реакции, но и стала ее столпом, красноречивым защитником всех ее начинаний. В либеральном лагере русской печати к «Н. Времени» с этих пор начинают относиться с нескрываемым презрением и гадливостью (Щедрин дал «Н. Времени» несколько обидных кличек). В еврейском вопросе «Н. Время» не знало границ для ненависти и недобросовестности. «Необходимо сделать евреям жизнь в России невыносимой» — такова программа, которую газета с неимоверной настойчивостью и энергией проводит более 30 лет. «По отношению к евреям все дозволено» — такова ее тактика за все это время. После одного из первых погромов 1881 г. (екатеринославского) в «Н. Времени» появилась статья, характер которой вполне определяется ее заглавием — «Бить или не бить?». Тридцать лет спустя, в сентябре 1911 г., газета недовольна правительством за принятие мер против ожидавшегося погрома (в Киеве — в связи с убийством П. А. Столыпина). Отнюдь не отличаясь постоянством в своих взглядах и убеждениях по всем вообще политическим вопросам, «Н. Время» в еврейском вопросе остается верным себе за все эти тридцать лет. Не было такого ограничения в сфере еврейских прав, которое «Н. Время» не приветствовало бы, и если оно выражало иногда неудовольствие, то лишь по поводу «недостаточной решительности» правительственных мероприятий. ‹…› В деле ограничения евреям доступа к образованию «Н. Времени» принадлежит в значительной мере инициатива. Предостерегающий вопль — «жид идет» — впервые раздался со столбцов «Н. Времени». Газета настаивала на принятии решительных мер против «захвата» евреями русской науки, литературы и искусства. И меры эти были приняты в виде установления «процентной нормы» для еврейских детей в общих учебных заведениях. Одновременно велась агитация против евреев-адвокатов, завершившаяся изданием постановлений об ограничении доступа в адвокатское сословие лицам «нехристианских исповеданий». Одной из излюбленных тем «Н. Времени» служило также «уклонение от воинской повинности». Ежегодно по поводу набора обязательно появляются статьи, устанавливающие якобы уклонение евреев от исполнения этой повинности. Меры, принимавшиеся правительством по этому поводу, как бы суровы они ни были, не удовлетворяли газету; необходимо было, по мнению газеты, издать закон о высылке из пределов России родственников уклонившегося еврея. Не было вообще такой стороны еврейской жизни, которая не подвергалась бы оклеветанию или по меньшей мере глумлению на столбцах «Н. Времени». Антокольскому Буренин посвятил ряд фельетонов, поразительных по своей ненависти к еврейскому таланту; он глумился над Минским, Фругом и др. (также над Надсоном, причисленному к евреям). В газете находили отклик обвинения против евреев, инсинуации и клеветы, которые появлялись в заграничных антисемитских листках, хотя бы самых подлых. Памятна в особенности кампания, которую вело «Н. Время» по делу Дрейфуса. «Многих порядочных людей интересовал вопрос, — писал в то время консервативный и в общем враждебно настроенный к евреям „Гражданин“, — какая причина побудила „Н. Время“ так явно недобросовестно обращаться с делом Дрейфуса по отношению к своим читателям. Чтобы газета, считающая себя большой, так бесцеремонно обращалась со своими читателями, чтобы из ненависти к Дрейфусу извращать известия, умышленно путать факты и подтасовывать сведения — это более чем удивительно и поневоле наводит на толки, не совсем лестные для газеты» («Гражданин», август, 1899 г.). ‹…› В последние годы (1908–1911) травля евреев «Н. Временем» достигает крайних пределов; не бывает почти номера без грубого выпада против евреев в том или ином отделе газеты; бывают номера, где чуть ли не все отделы посвящены евреям. Поддерживаемое некоторыми ретроградными органами, «Н. Время» не чувствует теперь себя столь одиноким, как в 80-е и 90-е года, и с большей развязностью заявляет требования от имени всего русского народа и русского общества. Если в дореволюционную эпоху агитация, главным образом, велась на почве обвинения евреев в экономической эксплуатации ими христианского населения, то ныне евреи объявляются опаснейшими врагами государства русского. «Евреев и социал-демократию необходимо взять в железо» — такова нынешняя формулировка старой программы «Н. Времени». Наиболее исступленным врагом еврейства из нововременских публицистов выступает теперь г-н Меньшиков. «Совершенно понимаю и разделяю симпатии В. С. Соловьева к этому богорождающему народу» ‹…›. «…Владимир Соловьев не мог не любить евреев, уже как поэт и мыслитель; слишком уже волшебна по продолжительности и судьбе история этого народа, слишком центральна его роль в жизни нашего духа, слишком трагичен удел…» — так писал Меньшиков в «Неделе». В «Н. Времени» Меньшиков обратился в самого ярого антисемита, и вместо Соловьева он ссылается на Лютостанского [ЕЭБ-Э. Т. 11. Стлб. 757–760].
Об А. С. Суворине — как личности, литераторе, издателе и общественном деятеле, существует достаточно обширная литература: [ДИНЕРШТЕЙН], [ТЕЛОХР], [МЕНЬЩИКОВА] и др. Оценочные мнения, высказываемые авторами работ об этом человеке — одной из самых влиятельных и колоритных фигур в истории русской культуры конца XIX — начала ХХ в., очень противоречивы и, главным образом в мировоззренческом отношении, поляризованы. Многолетняя дружба А. С. Суворина с А. П. Чеховым стала еще до Революции своего рода «темным пятном» чеховской биографии. В этом качестве она вошла и в самые первые его жизнеописания — книги Александра Измайлова «Чехов. 1860–1904» (1916) [ИЗМАЙЛОВ] и Юрия Соболева «Чехов — жизнь замечательных людей» (1934) [СОБОЛЕВ]. В последней, например, имеются такие главы: «Суворинская отрава», «За Суворина и против… „Нового времени“».
А. С. Суворин (родился в 1834 г., умер в 1912 г.) — журналист, книгоиздатель, беллетрист, драматург, редактор газеты «Новое время» — одного из самых продажных органов русской печати последней четверти XIX века — начал свою литературную деятельность еще в шестидесятых годах и сразу выдвинулся, как один из талантливейших публицистов. Он примыкал тогда к радикальному лагерю и его фельетоны, подписанные псевдонимом «Незнакомец», пользовались огромным успехом. Один из сборников его статей был даже сожжен по приговору царской цензуры. Он редактировал в семидесятых годах либеральную газету «С. Петербургские ведомости», а потом приобрел маленькую газету «Новое время», которую впоследствии превратил в боевой орган воинствующего великодержавного национализма. Эта газета, которую так метко назвал Салтыков-Щедрин «Чего изволите», выражала официальную программу правительства [СОБОЛЕВ].
Борьба против Суворина, за «нашего Чехова» велась советскими литературоведами жестко и бескомпромиссно. В их представление маститый журналист и издатель А. С. Суворин выступал как «ласковый враг» несколько наивного и неискушенного в политических интригах Антона Чехова:
Суворин был виртуозом искренней лжи. Он умел выставить напоказ, когда ему этого хотелось, ту сторону своей души, которая когда-то была связана с честным и передовым. Он умел представить дело так, что он, Суворин, — это одно, а сотрудники «Нового времени» — это нечто совсем иное и что внутренне он презирает эту грязную банду. Впрочем, последнее не было далеко от истины: он презирал и министров. У молодого Чехова Суворин сумел создать впечатление, что хотя он, Суворин, и предан своей газете, все же он далеко не целиком ответственен за нее и что если бы не «нововременцы», то он не допускал бы свою газету до многих ее неприличий и безобразий. Он делал вид человека, погруженного в свое писательство, в дела театра, созданного им. Правильно отмечает один из биографов, что «когда Чехов только начинал свое сотрудничество в „Новом времени“, то искренне думал, что Суворина нужно спасать от… „Нового времени“» (Юр. Соболев. Чехов. М., 1934, стр. 151).
К Чехову Суворин умел оборачиваться именно своей писательской стороной. Молодого Чехова очаровал «независимый» ум Суворина, блестящего собеседника, смелость, резкость, ироничность его суждений.
Мы знаем, что независимость была одним из устоев всего жизненного кодекса Чехова. В недовольстве либерального и народнического лагеря его сотрудничеством в «Новом времени» Чехов видел покушение на свою самостоятельность. Суворин ничего не требовал от него, не ставил ему никаких условий, не ограничивал его права печататься где угодно. Суворин тонко играл на его «струнке» — обостренном чувстве независимости, высмеивал «узкую партийность» либеральных журналов, «книжность» либеральных лидеров, их догматизм, даже их трусость, склонность к компромиссам с реакцией. И молодому Чехову казалось, что в самом деле, не все ли равно, где печататься, важно лишь, чтобы рассказы были честными, чтобы они служили прогрессу, а не реакции («я с детства уверовал в прогресс», писал он Суворину). И если честные рассказы печатаются в реакционной газете, тем хуже для этой газеты!