Напомним, что сам Антон Чехов был выбран в почетные академики Петербургской академии наук лишь в 1900 году[307]. В письме от 7 февраля 1900 г. (полностью его текст см. ниже) Левитан иронизирует по этому поводу:
Хоть я и простой академик, но тем не менее я снисхожу к тебе, почетному, и протягиваю тебе руку. Бог с тобою.
Следует отметить, что традиционно в популярной литературе отношения Чехов — Левитан принято преподносить читателю в особом «умилительно-слащавом» освещении, как «святую, чистую и возвышенную дружбу». В действительности это была дружба двух творческих личностей, больных, амбициозных, самолюбивых и очень раздражительных. В ней сталкивались и взаимное притяжение, и обиды, и ревность, и многое другое из сферы человеческих эмоций, проявляющихся при близких отношениях между людьми.
Отзывы Левитана о чеховской прозе часто преломляются через призму его собственного мировидения как живописца-пейзажиста. Так, например, в июне 1891 г. он пишет:
Дорогой Антоша!
‹…› Я внимательно прочел еще раз твои «Пестрые рассказы» и «В сумерках», и ты поразил меня как пейзажист. Я не говорю о массе очень интересных мыслей, но пейзажи в них — это верх совершенства, например, в рассказе «Счастье» картины степи, курганов, овец поразительны.
Однако порой Левитан позволял себе, подразнивая Чехова, сравнивать его писателями-«второразрядниками», хотя в письмах третьим лицам никогда не отзывался о его прозе критически. Чехов же, при всем своем пиетете по отношению к живописи друга, под настроение мог его за глаза куснуть. Так, «заглянув» в мастерскую Левитана в середине января 1895 года, он писал затем 19 января А. С. Суворину:
Был я у Левитана в мастерской. Это лучший русский пейзажист, но, представьте, уже нет молодости. Пишет уже не молодо, а бравурно. Я думаю, что его истаскали бабы. Эти милые создания дают любовь, а берут у мужчины немного: только молодость. Пейзаж невозможно писать без пафоса, без восторга, а восторг невозможен, когда человек обожрался. Если бы я был художником-пейзажистом, то вел бы жизнь почти аскетическую: употреблял бы раз в год и ел бы раз в день [ЧПСП. Т. 6. С. 14–15].
Примечательно, что негативно отозваться о живописи Левитана Чехов позволил себе лишь один раз и только в письме к Суворину (sic!) — никому другому он ничего подобного никогда не говорил. Да и вообще, несмотря на «типовые пороки», присущие любой художественной среде, — зависть, злословие о товарищах по искусству, сплетни всякого рода и т. п., о Левитане ни в публичной критике, ни за глаза, никто плохо не отзывался. Александр Головин — сотоварищ Левитана по МУЖВЗ, будучи уже известным художником, членом объединения «Мир искусства», писал:
Основной чертой Левитана было изящество. Это был «изящный человек», у него была изящная душа. Каждая встреча с Левитаном оставляла какое-то благостное, светлое впечатление. Встретишься с ним, перекинешься хотя бы несколькими словами, и сразу делается как-то хорошо, «по себе» — столько было в нем благородной мягкости.
‹…› Левитан был одним из тех редких людей, которые не имеют врагов, — я не помню, чтобы кто-нибудь отрицательно отзывался о нем. К нему влеклись симпатии всех людей[308].
При всех житейских неурядицах, болезненном раздражении, депрессиях и мелких обидах на бытовой почве Чехов и Левитан по жизни были действительно близкими людьми. Это проявлялось и в их совместных молодецких шалостях, и в отношении к искусству, и в готовности прийти на помощь друг другу, в том числе и в денежных делах.
В первых числах сентября 1897 г. Чехов уезжает во Францию, сначала в Париж, затем в Бордо, Беариц, Байону, а из нее через Тулузу в Ниццу.
А. П. Чехов — М. П. Чеховой, 25 сентября (7 октября) 1897 г. (Ницца):
В Ницце тепло; очаровательное море, пальмы, эвкалипты, но вот беда: кусаются комары. Если здешний комар укусит, то потом три дня шишка. Мой адрес для писем: France, Nice, Pension Russe. Этот пансион содержит русская дама, кухарка у нее русская, и щи вчера подавали русские, зеленые. Мне хорошо за границей, домой не тянет; но если не буду работать, то скоро вернусь в свой флигель. Праздность опротивела. Да и деньги тают, как безе.
Кланяйся своим подругам и будь здорова. ‹…› Твой Antoine.
Как здоровье Левитана? Напиши, пожалуйста [ЧПСП. Т. 7. С. 57].
В Ницце, где ему все нравилось, Чехов прожил до мая 1898 года. Перед отъездом писателя из Москвы у него возникли сомнения: достанет ему денег на всю поездку Лика Мизинова убедила его обратиться к их общей знакомой О. П. Кун дасовой с просьбой найти заимодавца, готового одолжить ему 2000 рублей. Одним из тех, кто узнал о денежных затруднениях Чехова, был редактор журнала «Детский отдых» Яков Лазаревич Барсков. Желая заполучить писателя в качестве одного из авторов своего журнала, он предложил высылать ему деньги частями, по 300–500 рублей[309].
Левитан, узнавший каким-то образом, что Чехов стеснен в средствах, попросил своего опекуна — мецената-миллионера Сергея Морозова, одолжить Чехову 2000 рублей, после чего послал Чехову телеграмму — с просьбой сообщить свой точный адрес. Получив его, он сразу же, 21 сентября 1897 г., послал своему другу письмо:
Дорогой мой Чехов!
Сейчас подали мне твою телеграмму, и я успокоился. Завтра или послезавтра будут посланы тебе 2000 рублей. Эти деньги вот откуда: я сказал Сергею Тимофеевичу Морозову, что тебе теперь нужны деньги и что если он может, пусть одолжит тебе 2000 рублей. Он охотно согласился; об векселе он, конечно, ни слова не говорил, но я думаю, что тебе самому приятнее будет послать ему какой-либо документ; живет он: Кудринская Садовая, дом Крейц, С. Т. Морозов.
Милый, дорогой, убедительнейше прошу не беспокоиться денежными вопросами — все будет устроено, а ты сиди на юге и наверстывай свое здоровье. Голубчик, если не хочется, не работай ничего, не утомляй себя.
‹…› Все в один голос говорят, что климат Алжира чудеса делает с легочными болезнями. Поезжай туда и не тревожься ничем. Пробудь до лета, а если понравится, — и дольше. Очень вероятно, что я подъеду к тебе и сам; авось, вдвоем не соскучимся.
У нас теперь пакость — дождь, снег, холод. Хоть изредка, но пиши, где ты и как себя чувствуешь.
До свидания. Храни тебя Бог. Умоляю не тревожиться, все будет прекрасно.
Жму твою руку. Очень любящий тебя
Твой Левитан.
Поскольку темпераментный Левитан, желая потрафить другу, «морозовский заем» с ним не согласовал, Чехов, чье материальное положение оказалось на деле не столь критическим, как ему ранее казалось, получив деньги был и обескуражен, и раздосадован. Об этом свидетельствуют нижеприводимые письма:
И. И. Левитан — А. П. Чехову, 17 октября 1897 г. (Москва):
Антоний Премудрый!
Со дня на день собирался писать тебе, и как-то все не удавалось; а писать тебе, кроме того, что хотелось, и надо было. С чего ты выдумал, что деньги можешь послать обратно?!! Бог знает, что такое! Тебе надо их непременно оставить у себя, непременно, на всякий случай оставить. Морозову не к спеху.
‹…› Увлекся я работой. Муза стала вновь мне отдаваться, и чувствую себя по сему случаю отлично.
‹…› Как себя чувствуешь, интересно ли живется? ‹…›
Ну, будь здоров, постараемся быть живы. Да, вместо того, чтоб деньги держать до января, трать их теперь, и Морозову напиши теперь же. Это будет великолепно.
Твой Левитан.
Морозов живет: Кудринская Садовая, д. Крейц.
А. П. Чехов — Л. С. Мизиновой, 2 ноября 1897 г.(Ницца):
Милая Лика, Вы напрасно сердитесь. Вы писали мне, что скоро уезжаете из Москвы, и я не знал, где Вы. Ну-с, я всё еще в Ницце, никуда не собираюсь, ничего не жду и почти ничего не делаю. Погода обыкновенно бывает чудесной, летней, сегодня же лупит дождь и Ницца похожа на Петербург в конце августа.
‹…›
Как Вы поживаете? Что нового? Куда собираетесь и когда думаете покинуть Москву с ее скукой и юбилеями? ‹…› Кстати, кто теперь ухаживает за Вами?
Теперь то, что, надеюсь, останется между нами. Получил от Барскова длинное заказное письмо, за которым пришлось идти на почту пять верст. Он пишет, что купцы не дают денег, и бранит этих купцов, говорит о том, какой я хороший писатель, и обещает, буде я изъявлю согласие, изредка высылать мне на расходы свои собственные деньги. Лика, милая Лика, зачем я поддался Вашим убеждениям и написал тогда Кундасовой, Вы лишили меня моей Reinheit[310]; если бы не Ваши настоятельные требования, то уверяю, я ни за что не написал того письма, которое теперь желтым пятном лежит на моей гордости.
У меня, благодаря главным образом О<льге> П<етровн>е, может развиться мания преследования. Не успел очнуться от письма Барскова, как получил две тысячи рублей от левитановского Морозова. Я не просил этих денег, не хочу их и прошу у Левитана позволения возвратить их в такой, конечно, форме, чтобы никого не обидеть. Левитан не хочет этого. Но я все же отошлю их назад. Погожу 1/2 — 1 месяц и возвращу при благодарственном письме. Деньги у меня есть [ЧПСП. Т. 7. С. 92–93].
И. И. Левитан — А. П. Чехову, 28 декабря 1897 г. (Москва):
Дорогой Антоний! ‹…›
Что ты деньги отослал Морозову, что ж делать, дело твое, но жаль, что ты послал их, когда мог лично передать (я был уверен, что вы встретитесь с ним, ибо он уже недели две как в Ницце, Hotel Bristol). Жаль, очень жаль, что так случилось. Я предполагал, что он зайдет к тебе, а он, вероятно, из лишней деликатности, этого не сделал. Жаль, досадно.
Как себя чувствуешь, милый, дорогой Антон Павлович, думаешь ли ехать в Алжир? Когда я приеду к тебе, еще не знаю.
Прости, нервы до того раздражены, что не в состоянии писать. От души всякого счастья
Твой Левитан.
История с «морозовскими заёмном» имела продолжение. В ноябре 1898 года Мария Павловна, приехав из Ялты, навестила Левитана и рассказала ему о брате, о том, что он купил в Ялте участок земли и собирается строиться; возможно, обсуждалась стоимость постройки. 27 ноября 1898 года Левитан писал Чехову о сообщении, полученном им от Марии Павловны: