На голове кепочка с логотипом «РаллиЭкстрим шоу», новая курточка впору, в одной руке сосиска в тесте, в другой флажок с надписью «Я умею водить!»
Лайза кайфовала в полном смысле этого слова. Вдыхала полной грудью, ерзала на пластиковом сиденье, наклонялась, чтобы высокие шапки фанатов команды «4×4 Рау-Дэг» не закрывали обзор, и с отрытым ртом, забыв про остывшую сосиску, глазела на засыпанную песком арену, где в этот момент несколько внедорожников пытались выпихнуть друг друга со сложной, изборожденной препятствиями трассы.
Она едва ли чувствовала на себе руки Мака, которые то аккуратно поддерживали ее за плечи, чтобы она не свалилась при наклонах, то мягко массировали шею, чтобы та не затекла от долгого сидения.
– Еще сосиску?
– Неа!
– Спина не устала?
– Нет!
– Если устанет, скажи.
– Ага.
Какое же это счастье, сходить туда, куда давно мечтала! Одно дело читать объявление в газете, другое – видеть все своими глазами, щуриться от света мощных прожекторов, размахивать флажком и что есть мочи орать любимому участнику, чтобы гнал вперед. Быть частью команды, частью всего этого, присутствовать на событии, а не просто знать о нем.
За два с лишним часа Лайза не просто выдохлась и охрипла, но также напиталась атмосферой сумасшедшей эйфории, надышалась выхлопными газами и теперь все время улыбалась. Когда Мак выносил ее со стадиона, она радостно смеялась и стукала его по плечу наполовину отвалившимся от палочки флажком.
– И жареную картошку?
– Да!
– И лепешку с мясом и майонезом?
– Да.
– И пирожок с вишней? Ты не лопнешь?
– Не лопну! Я проголодалась.
– Ну, ладно.
Все запрошенное Мак купил в придорожном кафе.
Они припарковались на возвышенности, съехав с трассы, чтобы полюбоваться видом на ночной Нордейл и перекусить. Салон тут же пропах тестом и прилагающимся к лепешке пикантным соусом.
Почти десять вечера, на город опустилась ночь. На холме было тихо и хорошо, свежо после шумного задымленного стадиона. Перешептывалась листва кустов, звонко стрекотали не думающие ложиться спать сверчки, вдали, к западу, сверкали зарницы – молнии без грома. Вдалеке на горизонте собрались тучи, но сюда в этот час долетал лишь свежий ночной ветерок. Пахло росой.
Картошка ложилась в желудок прожеванной жареной горкой – тяжелой, но вкусной. Раз в полвека можно себе позволить вредную еду, тем более в такой хороший вечер – Лайза уминала ее на ура. Когда дошло до пирожка, ослабевшие от непривычной нагрузки пальцы выпустили упаковку, и пирожок соскользнул сначала на колени, а затем и на пол.
Лайза ойкнула и сделала виноватое лицо.
– Прости, пожалуйста.
– Ничего, все в порядке.
Чейзер нагнулся и поднял картонный треугольник с надкушенным тестом с половика. Сложил его в мешок для мусора.
– Купить тебе еще один?
– Не надо, я наелась. Только вот теперь мыть машину придется, да? Прости, я растяпа.
– Ты не растяпа и скоро сможешь все нормально держать. Не переживай. Я просто заеду в автомойку и закажу чистку салона. Делов-то. Так что можешь здесь все уделать.
Протянув ей картофельный ломтик, Мак принялся жевать свой.
Лайза перекатывала между пальцами жирный, оставляющий на пальцах крошки соли кусочек, смотрела в окно и думала о том, что это здорово, когда человек не кричит по поводу появившегося на обшивке пятна, не зацикливается на стерильной чистоте, не орет за рассыпанные по полу крошки и понимает, что все можно исправить. А ведь машина дорогая – теоретически мог бы и заартачиться.
Над небоскребами вспыхнуло еще раз – горизонт прочертила ветвистая молния. Глухой раскат грома ветер донес почти через полминуты – непогода бушевала далеко отсюда.
– Знаешь, иногда ты почти нормальный, – зачем она начала этот разговор? То ли расслабилась, то ли впала в философское настроение. – Вот такой, как сейчас.
– Что значит «нормальный»?
– Ну, спокойный, адекватный, ведущий себя здраво. Без странных действий.
– Как, например, утром?
Ни один из них до этого момента не возвращался к тому странному предрассветному визиту, когда на майке вдруг обнаружились прорези. Лайзе вспомнился запах скотча и пороха.
– Да. Как утром. Утром ты напугал меня, а сейчас с тобой спокойно. Ты бываешь странным, разным. Иногда мне кажется, что в твоей голове куча пустых коридоров и переходов, как в запутанном лабиринте. Никогда не знаешь, куда свернет твое сознание и что за этим последует.
Чейзер перестал жевать, сложил промасленные бумажки в мешок и спокойно слушал, глядя все на те же далекие всполохи.
– У нас у всех сознание с коридорами.
– Ну, у некоторых там один проход.
– До туалета?
Она не удержалась, прыснула в кулак.
– Не важно. В любом случае, есть люди, которых можно предсказать.
– Тебе такие люди не интересны.
Лайза нахмурилась – мысленно не желала соглашаться, но в этих словах была доля правды.
– Зато с такими не страшно.
– И неинтересно.
Вот ведь упертый!
– Зато их не боишься!
– А тебе и меня не стоит бояться, – Чейзер повернулся и посмотрел на спутницу; на его лицо падал отсвет далеких огней Нордейла, мягко очерчивал контур щеки и квадратной челюсти. – Я тот, кто никогда не причинит тебе вреда. В отличие от всех остальных.
Она не смогла ответить – попросту не знала, верить или нет.
– Я могу шутить, провоцировать, ходить по грани, но никогда не причиню тебе ни вреда, ни боли, Лайза.
Слова маленькими искорками проникали внутрь – в груди делалось теплее. Как хорошо. Хорошо, что тебе не сделают больно, как это важно знать, понимать, чувствовать. Верить.
– Тогда зачем ты меня провоцируешь?!
Она скуксилась и стукнула его ладошкой по колену – в отместку за утренние переживания.
Мак рассмеялся.
– Глупая, неужели ты еще не поняла, что тебе нужен такой, как я? Где-то странный, где-то нормальный, способный быть разным, удивлять. В чем-то сдержанный, в чем-то абсолютно раскованный. У тебя очень высокая тяга к адреналину и склонность, хоть ты это и отрицаешь, к сумасшедшим необдуманным поступкам. С обычным парнем ты попросту зачахнешь – он не сможет ни разделить твои разнообразные интересы, ни понять в нужный момент, ни стерпеть капризы, ни обеспечить тебя требуемым набором чувств. Ты в этом плане очень требовательна, принцесса.
– А ты сможешь?
Спросила с вызовом и тут же пожалела. Зачем? Какое ей дело до ответа?
– Смогу, – теперь Мак смотрел ей прямо в глаза. Смотрел в них долго и глубоко, заставив внутренне размякнуть. – Я. Смогу.
Она отвернулась. Вырвалась из непонятной ловушки, из омута, затягивающего все глубже.
Странный вечер: опутывающий мягким войлоком разговор, желание сделать шаг ближе к запретной черте, но к какой именно? Лайза чувствовала, что плывет в очаровании момента, когда ничего еще не ясно, но вот-вот может произойти что-то особенное.
Если она позволит. Если они позволят.
Аллертон еще какое-то время смотрел на нее – она чувствовала на себе его внимательный взгляд, – затем отвернулся. В открытое окно влетел пахнущий дождем ветер; громче зашептались кусты. Теперь повернулась и принялась рассматривать знакомый профиль она.
Красивый. Слишком красивый, на ее взгляд, мужчина. Дерзкий, мужественный, жесткий, с прожилками мягкости. Невероятно притягательный – хочется трогать его, мять, разобрать на части, посмотреть, что внутри, примерить к себе, а затем, убедившись, что все идеальное, собрать обратно в человеческий образ и зарыться в теплые ладони.
Нет, такому точно нельзя отдавать сердце, но вот все остальное…
Взгляд медленно переполз на его губы.
Губы… о, эти грешные губы; забывала ли она в последние дни о них хоть на минуту?..
Да, она сейчас решится, Лайза знала это. Шагнет за запретную черту. А как же еще? Прийти в шоколадный магазин и не попробовать ни одной конфеты, не открыть ни одной обертки, не надкусить ни одной вкусняшки?
Да, возможно, у них разные характеры. Возможно, они вообще нигде, кроме постели, не окажутся совместимы, но уйти из магазина с пустой сумкой? Нет уж, она попробует все, до чего дотянется: будет долго катать вкус сладости на языке, жевать мягкую карамель и смаковать орешки. Заляпает шоколадом все ладони и пальцы, а после будет долго их облизывать.
– Ты… – слова вдруг застряли в горле, едва она решилась произнести рвущийся наружу вопрос. – Ты еще ни разу не целовал меня. Почему?
Он повернулся с тем едва заметным мерцающим блеском в глазах, какой иногда проявлялся во время излюбленных им провокаций. Лайзе показалось, что ее притянули магнитом и погрузили в невидимый шар, наэлектризованное поле, и она, хоть не последовало ни единого движения, уже принадлежала Маку, каким-то образом попала в его сети, оказалась опутанной направленной на нее сексуальностью.
– Хочется, чтобы женщина не просто была не против. Хочется, чтобы она тоже хотела этого поцелуя. Жаждала его, как и я.
Вечер, тишина салона и эти глаза напротив; Лайза, прежде чем ответить, успела увидеть помахавшую на прощание логику, мол, все, оставайтесь тут, а я пошла.
– А я хочу. Хочу этого поцелуя.
– Хочешь так же сильно, как и я?
– В сто раз больше, по-моему.
Даже не произнесла, промямлила.
Застывшая было на пороге логика обреченно хлопнула дверью.
Чейзер приблизился, подался вперед совсем чуть-чуть, а сознание уже сделало кульбит, провернулось вокруг собственной оси и вымело из себя остатки рационализма. Так срываются с диеты, набрасываясь на сладкое, затягиваются первой за месяц сигаретой, с облегчением выбрасывают в мусорку записку «начинаю новую жизнь с понедельника». Пусть будет, что будет. Пусть будет хоть что-нибудь. Нет, пусть будет все!
Его лицо застыло в нескольких сантиметрах от ее лица. Всего лишь на миг.
– Понимаешь, на что идешь?
– Нет.
– Прекрасно.
И он поцеловал ее. Жар дыхания, вкус губ, легкое покусывание, соприкосновение языков… Лайза не просто расплавилась, она приклеилась к Чейзеру. Разрешила проникнуть в себя, ментально сдалась, сама же помогла разрушить высокие стены и распахнула ворота. Она хотела его целовать, чувствовать, вдыхать, бесконечно ощущать этот контакт; и то поле, что окружило ее ранее, теперь наполнилось огнеопасной страстью.