Его взгляд она чувствовала без перерыва – настойчивый, сверлящий. На лице застыла фальшивая улыбка, вторившая неприятным смешкам проводника, чьего имени она до сих пор не знала.
– А вас как зовут?
– А Малыш никогда не говорил обо мне?
Лайза осеклась, ответила осторожно.
– Я просто… чтобы убедиться.
– Да Кей Ларвин я, милочка. Твой новый босс.
Она хотела ответить что-то льстиво-приятное, мол, приятно познакомиться, конечно же, много о вас слышала, но не успела – звуки выстрелов они услышали одновременно.
И тут же закрутилось.
Если раньше казалось, что время задремало, слиплось в единый комок и прекратило ход, то теперь оно понеслось со скоростью наступившего на осиное гнездо жеребца. Крики, стрельба, гомон… Лицо стоящего напротив Кея моментально превратилось в гримасу ненависти, рука потянулась к пистолету.
– Ты привела?! Ты?! – хрипел он, брызгая слюной. – Я знал!!! Сучка! Чувствовал…
Она метнулась в сторону, но куртку и лицо все равно забрызгало его кровью; куда попали, не смотрела – боялась, что зрелище въестся на всю оставшуюся жизнь. Только услышала, как упало за спиной тело, и бросилась к кустам, к ближайшей чаще.
Все смешалось воедино: громкие выкрики, написанная на сонных лицах паника – из домов повыскакивали прямо в трусах, – выпученные в безумии глаза…
Лайза нырнула в густые заросли, оцарапала веткой щеку, подвернула лодыжку. Ойкнула, поскользнулась на сыром мхе, с размаху уселась на пятую точку и поехала на ней, собирая хвою и шишки, вниз, к берегу небольшой речушки. Остановилась, набрав полные ботинки воды и грязи, спешно отползла под навес из корней, свернулась там в комок и накрыла голову руками.
– В меня стреляя-я-яли!
– Не в тебя – в главаря.
– Я попу отбила! Свалилась прямо на нее!
– Залечим.
– И щеку расцарапала!
– Тоже исправим.
– И напугалась!
– Ну, я же пришел?
Да, он действительно пришел. Нашел ее под корнями – грязную, напуганную, дрожащую, – вытащил, как трясущегося в панике щенка, на руках донес до машины. А там не удержался, прижал так крепко, что едва не задушил. Поцеловал уже позже, когда «надержался», долго гладил по волосам, сжимал затылок и все не верил, что «вот оно»…
А теперь вез домой.
Потому что все закончилось.
Лайза дрожала и канючила без перерыва, но Мак понимал – это стресс. Так иногда реагируют.
– У меня в ботинках столько грязи… видишь? Как теперь отмыть? По колено, видишь?
Голос тоненький, расстроенный, глаза большие.
– Вижу.
– А еще я лодыжку подвернула.
– Сильно?
Пауза.
– Не знаю… И ладошки расцарапала.
– Лично зацелую.
Она на минуту притихла, немного успокоилась. Затем взглянула на него ясными наивными глазами и спросила:
– А ты кольцо не привез?
Вот дьяволенок! Мак взревел:
– Прямо сюда?!
– А чего такого…
Надутые губки и выражение, мол, действительно, а чего такого?
– Женщина… – прорычал он, глядя на дорогу, услышал в ответ: «Знаю-знаю! Ты вынесла мне мозг!» – и, глядя в хитрющие глаза, расхохотался.
Глава 12
Лайза забыла, что можно быть такой счастливой. А может быть, никогда об этом не знала. Она лежала, чувствуя обнимающую ее руку, и млела. Тепло постели, ласковый утренний свет, спокойное дыхание.
Он не коснулся ее этой ночью… Нет, коснулся, но не так: всю ночь прижимал к себе, нежно гладил по волосам, целовал. Просыпался, даже если она чуть откатывалась во сне, снова придвигал к себе, окутывал теплом и лаской, усыплял.
А вчера мыл ее в ванной. Мыл так осторожно, будто она была хрупкой фарфоровой статуэткой: аккуратно тер шею, спину, пальчики на ногах, а после укутал в огромное пушистое полотенце и унес спать.
Как хорошо… Как чудесно снова быть здесь. Дома.
Не сидеть, припарковавшись на пустой дороге в Мираже, глядя на темные окна; не думать, узнает ли тебя сканер, если войти в ворота; не пытаться уснуть в душной от тишины квартире, поддерживая слабый огонек надежды, что завтра будет лучше…
Все, вернулась.
Может подняться в ту спальню, где висит знакомая картина; развалиться на диване в гостиной; прыгать с попкорном вокруг огромного экрана в кинозале.
Дома.
Мак не выспался, устал, она знала это. Но все же не удержалась, повернулась к нему лицом, дождалась, пока откроются сонные глаза, и улыбнулась.
– Привет, чудо! А давай во всех комнатах дизайн переделаем?
Раздался стон; из-под натянутой на голову подушки донеслось:
– Создатель, выключи ей мотор в попе…
– Эй! – Лайза оторвала от лица прижатую подушку, откинула ее в сторону и со смехом навалилась сверху. – Доброе утро! А как насчет поцелуя?
На небритом лице растеклась добродушная улыбка.
– Вот с этого и надо было начинать… Если поцелуй будет хорошим, тогда делай, что угодно.
– Ура-а-а-а!
– Вот же какая…
Мак комично зарычал, перевернул Лайзу на спину и принялся щекотать; комната наполнилась счастливым заливистым смехом.
– Яичницу будешь?
– Буду!
– И бекон?
– Да!
– Тосты?
– Два!
Со сковороды на тарелку соскользнула аккуратная, с дольками томатов, глазунья. Сверху легли два съежившихся гармошкой ломтика мяса. Все это присыпалось укропом и петрушкой.
– Вкуснота какая! – в ожидании завтрака Лайза крутила в руках пустое блюдце, разрисованное яркими пестрыми цветочками; неизвестный художник с душой прорисовал каждый листочек, усик и нераскрывшийся бутон. К блюдцу прилагались шесть тарелок и стаканов со схожим дизайном. – Ты правда сам это купил? Ходил между рядами, разглядывал, выбирал?
Мак почему-то смутился.
– Да. Подумал, что тебе понравится.
И быстро перевел тему:
– Кофе, сок?
– Конечно, кофе! Он у тебя замечательный.
Когда на столе появились две исходящие кофейным паром кружки, повар отложил полотенце, сел напротив, отодвинул в сторону яичницу и достал из кармана знакомую бархатную коробочку. Открыл, поставил на стол; зеленовато-коричневые глаза хитро блеснули.
– Ну что, попытка номер два?
Лайза тут же прытко приподнялась, будто только и ждала этого момента; упершись носочками в нижнюю перекладину стула, дотянулась до коробочки, извлекла кольцо и натянула себе на палец. С широкой улыбкой три раза кивнула.
– Да! Да! И да!
Аллертон завис с отвисшей челюстью, затем шлепнул себя ладонью по лбу, притворно застонал и достал второе кольцо – мужское.
– Ну, хоть с этим ты мне поможешь? Или я, как ты, должен сам?
Она надела ему кольцо со всей нежностью, на которую была способна, погладила по ладони и заглянула в глаза.
– Люблю тебя, Мак. Очень-очень!
Он прижался к ней лбом, переплел их пальцы и прошептал:
– А я-то тебя как.
В прихожей, как упаковки из-под гигантских подарков, стояли две пустые картонные коробки. В них отправлялись свернутая одежда, обувь, книги, нужная, полезная и просто привычная мелочь: карандаши, бумага, любимая кухонная посуда…
– Гречка?
– Угу.
– Овсянка?
– На завтрак.
– А заливать ее чем? Йогуртом?
– Варить на воде.
Мак, помогая собирать вещи, прохаживался по гостиной, переступая через многочисленные пакеты и свертки.
– А газовую горелку ты тоже уже купила?
Лайза вытащила из шкафа розовую блузку, придирчиво осмотрела и бросила на стопку вещей с мысленной пометкой: «не забыть взять с собой».
– Не успела.
В соседней комнате зашуршал полиэтилен.
– Хлеб?
Она не ответила, лишь улыбнулась, время от времени любуясь переливающимся в кольце камнем.
– Слушай, принцесса, наличие некоторых круп я могу понять, но горох?
– А что горох? Его можно грызть и сухим.
– А потом пукать?
Из спальни послышался смех.
– Меня бы все равно никто не услышал. Там я могла бы устроить «узорную мазаницу», и никто бы мне слова не сказал.
– Ну да. С таким-то количеством консервов. Печеночный паштет, рыба, рыба, еще раз рыба… крабовое мясо. Королевский выбор!
– Отвезем Хвостику. Сами все равно не съедим.
Мак вошел в комнату и нежно обнял несостоявшегося матроса сзади; Лайза отложила штаны, которые держала в руках и замерла, – пропиталась нежностью момента. Его щека, прижатая к ее голове, теплые пальцы, поглаживающие запястье.
– Неужели ты правда собиралась выйти в море?
Она кивнула; перед глазами встал тот вечер, когда она составляла список. Собрала всю волю в кулак, наплевала на отсутствие знаний и атакующие, как стая коршунов, страхи.
– Собиралась.
– Даже катер купила, – он хмыкнул, но не весело – грустно, с оттенком боли из прошлого. – Поверить не могу. Чудище… Ты ведь могла утонуть. Первый шторм, и что тогда?
– Знаешь, мне было проще утонуть, чем жить без тебя.
Это была правда без излишней сентиментальности или жалости к себе, а от того и высказалась легко.
Мак развернул Лайзу лицом, долго и тяжело, поджав губы, смотрел в глаза.
– Никогда не рискуй собой, слышишь? Нас двое. Ты не одна. Никогда больше так не делай.
– Тогда я была одна. А теперь так делать не буду.
Прижатая к широкой груди щека, закрытые глаза и один на двоих пульс.
О том, как жила в одиночестве, о серых буднях, трудностях с вдохновением и деталях несостоявшегося морского плана она рассказала тем же вечером, когда они, закончив с переездом, сидели в машине, ели жареную картошку из картонной упаковки и смотрели на тонущий в прохладном розоватом закате город.
– Я чуть деру не дала из того магазина, когда продавец спросил меня про водоизмещение!
Мак делал вид, что трет глаза – деликатно пытался не хрюкнуть.
– Смешно тебе! А я вообще ни в зуб ногой о том, какие бывают двигатели. Он на меня смотрел, как на дуру! Ну, собственно, не так уж он был и не прав…
– Не дура. Просто редкая девушка, которая идет вперед несмотря ни на что.