Вечерние часы перед обычным обходом караулов на крепостных сооружениях главный воевода Сокола Шеин, сидя в своих не слишком шикарных апартаментах, состоявших из гостевой, там же и обеденной залы, рабочего кабинета и спальни, размышлял о том, как держать себя с вновь прибывшим посланником самого Грозного. Был тот известен ему своей неугомонностью в делах личного обогащения, хотя и без того имел от царских щедрот немало. В кормление ему отданы были помимо родовых поместий на Курской земле, еще и земли «украинные», в том числе и здесь, на Брянщине. Видно, хорошо службу нес Щенятин, если даже в гиблые времена опричнины ничего не потерял, а только преумножил. Что же тут удивляться? Наш пострел везде поспел… Успел дворянский сын вовремя записаться в опричники, а когда те впали в немилость царскую, сам же первым покаялся принародно на Красной площади и самолично принялся рубить головы своим бывшим сотоварищам налево и направо. Такие, как он, нигде и никогда не пропадут. Умеют устраиваться. Вот чего воевода Шеин о себе сказать не мог.
Все дело в том, что Шеины вели свою родословную от самого Мишки Прушанина, прибывшего в господин Великий Новгород из Пруссии аж в тринадцатом столетии. А он, как говорилось в преданиях, особым чинопочитанием не отличался, вольнолюбив был не в меру и резал правду-матку всем и каждому. А на Руси такие долго не заживаются…
О том, где и при каких обстоятельствах сгинул Прушанин, об этом родовые грамотки умалчивали. Известно было только то, что после него осталось несколько сыновей, но в историю попал только Василька Морозов, по прозвищу Шея, который числился уже «в седьмом колене» от Прушанина. Этот самый Шея и положил начало московской дворянской фамилии. И было у него, как в сказках сказывается, три сына – Юрий, Василий да Иван. Все трое состояли на службе у молодого тогда Ивана Грозного. Потом Шеиных, как и многих тогда дворянчиков взяла в оборот опричнина. Кто не успел встать под штандарты недоброй памяти Малюты Скуратова, тот опоздал, попав в опалу. Досталось и Шеиным, потерявшим в годы опричнины родовые поместья, чины и звания. Может, из-за всего этого и сам Борис – сын среднего брата Василия Шеина – не поднялся в чинах выше окольничего, совсем чуть-чуть не дотянув до желаемого чина «боярина».
Будучи честным служакой, Борис Шеин старался плохо не думать о царствующем Иоанне, но это не значит, что он мог объяснить самому себе все его поступки. Взять, к примеру, ту же опричнину, о которой теперь царь-государь и слышать не желал. А ведь был незабвенный 1571 год (здесь и далее по новому стилю), когда к Москве подошло войско крымского хана Девлет-Гирея. И что? Опричники, способные только убивать да грабить беззащитных людей, не смогли противостоять татарской орде. Царь Иван тогда потихоньку убрался из стольного града, предоставив драться за Москву, своим слугам верным. А Девлет-Гирей на приступ не пошел, просто поджог посад, отчего огонь спалил не только весь город, но даже перекинулся через кремлевские стены на сам детинец. Москва сгорела быстро, а сам Девлет-Гирей объявил своим «фирманом», что сжег город в отместку за Казань, взятую до того войсками Грозного.
Но этого было мало. На следующий год Девлет-Гирей снова обрушил свои полчища на Москву. Да только на этот раз получил отпор от воеводы князя Михаила Ивановича Воротынского, чье войско наголову разбило Девлет-Гирееву орду на подступах к Москве – у села Молоди, что под Серпуховом. И что же царь? Он за все отплатил князю Воротынскому полной мерой, приказав казнить его вместе с другими опричниками…
А уж то, что произошло в 1575 году, это Шеин вовсе отказывался понимать. А произошло вот что: Иоан Васильевич провозгласил великим князем крещеного татарского хана Симеона Бекбулатовича, а себе оставил скромную роль Московского князя… Даже Бог возмутился такому деянию, напустив в ту пору на русские земли моровое поветрие.
А еще велась затяжная Ливонская война, начавшаяся в январе 1558 года, которая требовала все новых жертв и денег. И теперь в 1579 году этой войне все еще не было видно ни конца ни края. Сидя в крепости на границе с враждебной Речью Посполитой, Шеин это особенно хорошо сознавал. Но он совсем не жаждал вновь угодить в «царские враги», а Щенятин своими наветами мог ему это устроить запросто.
«Неужели близок закат Руси? Или это только закат царствующей династии Рюриковичей? Самому Иоанну Васильевичу еще и пятидесяти лет нет от роду, а он смотрится, как столетний старец… Что же дальше будет с Русью и со всеми нами?» – невольно задавался этими страшными вопросами главный воевода, от которых мурашки бегали по спине, но не находил на них ответа.
Естественно, что ни с кем подобными мыслями поделиться Шеин не мог без того, чтобы тут же не услышать сакраментальную фразу: «Слово и дело!» А там началось бы такое, о чем лучше и не размышлять…
От тяжких дум Шеина отвлекло легкое покашливание слуги Ферапонта, тихо вошедшего в кабинет господина.
– Чего тебе, Ферапоша? – спросил окольничий, повернув вполоборота голову к входным дверям, где стоял слуга.
– Вас домогается один из пленников, которых нынче доставил сюда господин станичный голова. Хочет важное слово молвить.
– Это кто же из троих? – вставая из-за стола, спросил Шеин.
– А тот, что двоих поляков сопровождал.
– Так он русский, что ли?.. Я ему самолично голову с плеч снесу за предательство…
– Он хочет важное слово молвить, – настойчиво настаивал слуга.
– Ладно, послушаем, что он там наговорит. Но только ежели врать начнет, то пускай на себя пеняет…
В подвальных казематах крепости царила полутьма, и даже колеблющийся свет от зажженных факелов не мог до конца рассеять здешний мрак.
Шеин, сопровождаемый слугой Ферапонтом и двумя стрельцами, вошел в один из сырых тухлых подвалов, где находился пленник – высокий худой мужик, заросший до самых глаз густой рыжей бородищей.
– Ты русский? – сразу спросил Шеин, как только переступил порог камеры.
– Русский, – обреченно склонил голову пленник. – Токмо у врагов я оказался не по своей воли… Да и не это сейчас самое важное, господин воевода!..
– А что ты считаешь важным? То, что сопровождал исконных наших врагов к крепости русской?! – побагровев от ярости, закричал Шеин.
– Я бы все одно от них убег! Зарезал бы гадов, а сам к вам подался… – слезно запричитал пленник. – Я должен предупредить вас о большой силе, которую ведет на вас польский король Баторий. Его полчища в двух переходах от границы. А наша задача состояла в том, чтобы уточнить, какими силами располагают здешние крепости… Но и это не все! С нами находились еще двое поляков. Мы разделились на подходах к крепости. Те двое обязаны были проникнуть в саму крепость и снестись тут с верным им человеком. Он взорвет крепостную стену в указанном ими месте, чем поможет полякам быстрее овладеть Соколом.
– Ты можешь указать переметчика? – быстро спросил Шеин, пристально глядя в глаза пленнику.
– Я не знаю его, – выдержав взгляд воеводы, ответил тот.
– Но я знаю другое, для взрыва он использует зелье, способное все тут разнести вдребезги. Это зелье придумал немецкий мастер Штольц, у которого я какое-то время находился в услужении. Это средство поляки называют «дьявольский наряд» и похваляются, что с его помощью возьмут все крепости русские без большого труда… Этот самый Штольц – любимец короля Батория. Король для своего фаворита ни денег, ни людей не жалеет. Доверяет ему и надеется на его «дьявольский наряд»…
Пленник собирался продолжать свой рассказ, который очень заинтересовал воеводу, но тут в камеру вбежал запыхавшийся ратник из ополчения, срочно вызвавший Шеина на крепостные стены.
– Обожди здесь, я с тобой еще не закончил… – произнес главный воевода, вновь обращаясь к пленнику. – Если правду сказал, то ничего тебе не будет, так и знай. Ты мне еще очень даже пригодишься…
Поднявшись на стены крепости, Шеин встретил посланца от соседней пограничной станицы, который доложил о том, что видел неподалеку от крепости польских гусар, пытавшихся перебраться через пограничную речку. Они искали брод.
Это сообщение заставило Шеина на время забыть о пленном. Необходимо было срочно готовиться к отражению возможного нападения противника. И главный воевода отдал приказ, который сразу все изменил в тихой и сонной до того крепости, подняв на ноги весь гарнизон, состоявший из трех сотен городовых стрельцов и стольких же жителей самого города-крепости и его окрестностей, способных носить оружие.
Только к утру Шеин вспомнил о пленнике, с которым так и не закончил разговор. Но того, как оказалось, уже не было в живых. Еще ночью царский посланник Щенятин по-своему распорядился жизнью пленных, казнив их собственноручно. А потом, услышав о приближении войск Стефана Батория, решил поскорее отъехать из крепости, пока враги полностью не окружили ее. Перед отъездом он клятвенно пообещал прислать в Сокол подкрепление из соседних поселений. После этого Щенятина только и видели…
Глава 2. Тайный сговор
Прошка Безверхий по пятам крался за двумя поляками, отделившимися от других несколько часов назад. Они обошли небольшое лесное озеро, миновали глубокий овраг, склоны которого густо поросли кустарником, а по его дну весело журчал ручеек, готовый превратиться через день-другой в полноводный быстрый поток, как только хорошенько пригреет весеннее солнышко и растопит темные слежавшиеся пласты снега в лесу. Затем они укрылись в молодом ельнике на самом краю леса, откуда просматривались потемневшие от времени стены крепости. Там они просидели до тех пор, пока окончательно не стемнело.
«Что это они задумали?» – вертелось в голове Проньки, семнадцатилетнего молодца, впервые оказавшегося в одиночестве сразу против двух матерых врагов. А то, что эти двое поляков были врагами, Прошка нисколько не сомневался.
И хотя в порубежной станице он отслужил всего-то четыре месяца, кое-чему успел научиться у своих старших товарищей. Особенно многое он перенял у одного из самых уважаемых станичников, Булата Столетова. Впрочем, сам Прошка, что называется, был тоже не лыком шит, с детства он всерьез занимался охотничьим промыслом. Его отец Василий по прозвищу Медведь, учил сына метко стрелять и из лука, и из огнестрельного оружия, владеть копьем и ножом, читать следы на земле, оставленные разным зверьем и, конечно, самым опасным «зверем в человеческом обличье», как говаривал отец. Отца убили два года назад эти самые люди-звери, пришедшие с сопредельной стороны. И с тех пор поклялся Прошка и даже крест на том целовал, что ни один враг не уйдет от него безнаказанно.