– Но ведь говорят, что авиация русских полностью разгромлена.
Роберт отрицательно покачал головой, но вслух ничего не произнес. В «Хорст Вессель» было большое число нацистов, и он немного отвык от откровенных разговоров в родном полку. Там было проще промолчать, чем выслушивать потом замечания фон Реттберга.
– Как нет?
– А кто, ты думаешь, меня сбил? Иван на новом «Кертисе», – «И-153», – и не в первый раз. До этого еще дважды сбивали. Поэтому и прекратили вылетать без прикрытия «сто девятыми».
– А у тебя у самого сбитые есть?
– Десять побед, один четырехмоторник и три двухмоторника: три бомбардировщика, все шли без прикрытия из нашего тыла, и транспортный «дуглас».
– А истребители?
– Наш старина «Цезарь» для этого совершенно не годится. Так что зря мы злились на фон Вольфи, что он нас только задачами ПВО ограничивает. Кстати, всех иванов я утром подловил с аэродрома подскока. Как ночника, меня Рольфи на ночные дежурства ставил. А я зенитчиков разворачивал на запад, с их «лягушками», – звукопеленгаторами. Они и выуживали мне цели. Так ЕК и заработал, вот только смотрю, что и вы без дела не сидели, и наград в полку достаточно.
– Да, с началом Восточной кампании и у нас повеселее стало. Просто так проутюжить воздух уже не проходит. Англичане как с цепи сорвались, а теперь еще и американцы собираются в гости.
Дольше поговорить не удалось: появился штабс-фельдфебель Дитрих Дитмар, начальник строевого отдела штаба группы, и громко сказал:
– Штабс-фельдфебель Маркус!
– Я!
– К командиру!
Маркус выдернул из-под погона пилотку и, нахлобучивая ее на голову, сказал собеседникам:
– Сейчас услышу все, что и сам теперь знаю!
– Не беспокойся, Вольфи найдет твои пробелы в подготовке. Пилотку поправь и помолись у входа!
Исполнив совет, штабс-фельдфедель аккуратно постучался в кабинет командира и, услышав ответ, вошел, по уставу пристукнув каблуками.
– Герр гауптман, штабс-фельдфебель Маркус прибыл для дальнейшего прохождения службы после излечения в госпитале.
– Так долго заживала маленькая дырочка на плече?
– Никак нет, господин гауптман, лечился от простуды и простатита, до этого проходил службу в составе второй группе 26-го цет-гешвадера.
– И каким образом вы там оказались? Вы ослушались моего приказа, запрещающего самостоятельный переход в другие части! Который, кстати, был утвержден командованием люфтваффе.
Покрасневший штабс-фельдфебель немного помолчал, прежде чем ответить, затем произнес:
– Хотелось казаться самым умным и самым хитрым, герр фон Вольфи. Большевики убедили, что это неверная самооценка.
– Что так?
– Трижды сбит, герр гауптман. Пока перевалишь «цезаря» с крыла на крыло, то уже слышишь работу стрелка. А об атаке из нижней задней полусферы узнаешь только по грохоту взрывов на обшивке. Крайний раз это случилось под Волоколамском, герр гауптман. Выходили лесами, вдвоем со штурманом. Руди утром не проснулся, замерз. А я полтора месяца пролежал в госпитале.
– Замерзли в лесу? – удивленно поднял глаза Вольфанг.
– Так точно, герр гаупман. Он, правда, еще и крови много потерял. А в деревни там не сунешься, убьют. Нам-то говорили, что мы идем освобождать их от власти евреев и большевиков. Я что-то не заметил их радости по поводу освобождения. В общем и целом, герр фон Вольфи, я самостоятельно принял решение вернуться в полк. Признаю, что мой поступок в августе был нарушением приказа и совершенно необдуманным.
– Захотелось принять участие в очередной прогулке по Европе? Это не Европа, Роби, это Россия.
– Вот это я отчетливо понял, герр гауптман. Там не война, там бойня. Второго флота просто нет, в Берлине видел приказ о расформировании ZG26. Там не осталось машин и летчиков. Так что не подведу, впредь такое не повторится.
– Свободной должности командира шварма нет, да и не летали вы долго. Так что за парту, Fug.202 снимают с вооружения, вместо него идет Fug.212. Он хуже, переделка военного времени. Так что максимальное внимание командам с земли, а дальше как повезет. Пока обходимся «шпаннер-анлаге», по старинке. Англичане начали ходить довольно большими группами, так что от ведомых тоже многое зависит. В общем, пока в резерв командиров швармов.
– Яволь, герр гауптман! Честное слово, много раз вспоминал полк, его дух, и не раз жалел о принятом решении.
– Идите! Я из-за вас получил замечание от командования, и вы были в резерве на командира штаффеля, а тут такой «подарок». Не ожидал от вас.
– Извините, господин коммандер. К сожалению, молодость предпочитает учиться на собственных ошибках.
Вольфганг внимательно посмотрел на спину выходящего из кабинета унтера: «Этот, похоже, уже не завоеватель! Дошло, чем это может кончиться. Посмотрим, как себя поведет здесь. И соответствующее настроение будет создавать! Далеко не до всех дошло, во что вляпалась Германия».
Еще одной головной болью было приглашение на Рождество в Пенемюнде. Одновременно с ним получено и приглашение к Герингу, поэтому приходилось выбирать между двумя домами. Неожиданно помощь в принятии решения оказал сам Геринг. С ним пришлось связаться, чтобы выяснить, куда лететь. В разговоре упомянул приглашение от Дорнбергера. Неожиданно сам рейхсмаршал предложил ему внимательно посмотреть, что делается в Пенемюнде. По докладам оттуда, у них все готово для пуска изделия группе «Цвай».
– Посмотри, все ли предусмотрено с точки зрения безопасности и секретности проведения испытаний. И проконтролируй исполнение всех пунктов, чтобы не получилось как в прошлый раз. У них вечно что-то срывается и запаздывает. Приказ об этом сегодня получишь. А к нам тогда после испытаний заедете. Фюрер, к сожалению, отказался принять участие в празднике. Сказал, что не может его посетить из-за положения под Москвой, что Главнокомандующий должен проявить солидарность с армией, которая замерзает в России.
Вольфгангу очень хотелось спросить: «Он решил встречать Рождество на морозе?», но отпускать такие шуточки было бы верхом неприличия. Пришлось лопотать что-то о правильности такого подхода.
– Я знаю, что мои мальчики встретят рождение Христа в подобающих местах и не будут мерзнуть. В отличие от фон Браухича, я позаботился о них! – похвастался Геринг.
«Ну да, конечно! Это ведь стандартная форма для полетов. Но и в ней штурман Маркуса замерз!» Отметив прозорливость рейхсмаршала и поблагодарив его за приглашение, Вольфганг повесил трубку. Пересказал содержание разговора Карин, и они приняли окончательное решение лететь вдвоем в Пенемюнде. До этого предполагалось, что Карин вылетит в Берлин, к «папе», а Вольфганг постарается попасть в Пенемюнде, где уже давненько не бывал.
Заходили на посадку со стороны косы, прошли вновь над городком, ведя аэрофотосъемку местности. Пусть специалисты сравнят снимки и выяснят точно, что изменилось. Впрочем, и так видно, что появилось еще одно сооружение: вторая башня неизвестного назначения с какими-то бетонными канавами под ней. А между аэродромом и городком вырос лагерь для военнопленных и строится второй.
По прилете выяснилось, что значительно возросло количество эсэсовцев-охранников. Аэродром, правда, охраняла рота охраны, приданная первой NJGr. Принял доклад Дитриха Фосса и потрепал между ушей его «штурмана» – дратхаар-ретривера Маркса с выразительными зеленоватыми глазами, неизменного участника всех вылетов командира первого штаффеля. Без него Дитрих никогда не вылетал, ни днем, ни ночью. Говорил, что Маркс – отличный летнаб, и лаем дает знать, что что-то видит в ночном небе. Впрочем, места в машине достаточно, поэтому смысла запрещать командиру штаффеля брать с собой собаку не было. Место службы достаточно скучное, и кроме охоты тут заняться нечем. Дитрих уже не раз вскользь упоминал, что неплохо было бы направить во вспомогательные службы эскадрильи женщин. С ними на Узедоммере была напряженка. В городке явный переизбыток мужского населения, поэтому вышедшую из самолета Карин мгновенно окружили летчики. Они сегодня – сама галантность. Видимо, придется так и поступить: выезжать в другие города разрешалось не чаще одного раза в месяц. На третий год войны и из-за высоких потерь на Востоке теперь, помимо НСФС – Национал-социалисткого союза немецких женщин, формированием таких команд занималось и управление кадров люфтваффе.
До самого вечера фон Вольфи инспектировал штаффель и писал различного рода бумаги. Бумажная волокита всегда сопровождает такие «выезды на природу». Декабрьское море обдавало открытый с трех сторон аэродром то промозглым туманом, пахнувшим солью и водорослями, то пронзительно-холодным сырым ветром.
– Что соседи? – спросил у обер-лейтенанта Вольфганг.
– Пригнали два «хейнкеля» из Касселя и перестали просить нас отслеживать их пуски. Учатся попадать в площадки двадцать на двадцать километров, – криво ухмыльнулся Дитрих. Как и многие летчики, он был скептически настроен по отношению к неуправляемым болванкам. – Ходят разговоры, что вот-вот будут готовы два новых изделия. Пока мы их не видели. Те, что испытываются, привозят из Касселя, а эти вроде здесь сделали. Посмотрим.
– Ну, вот меня и прислали посмотреть. Распорядись насчет машины. Черт, как не хочется видеть рожу Дорнбергера!
– Да он еще ничего! Он хотя бы улыбаться не разучился. Вернер – тот хуже, левая рука вечно в кармане, а там «вальтер» лежит. Недавно пристрелил русского, из пленных. – Дитрих брезгливо поморщился и опять затянул старую мелодию, что пора бы ему на большую землю перебираться. Было видно, что он тяготится местом службы.
– Для этого требуется получить разрешение Имперской службы безопасности, а я немного на ножах с Гейдрихом.
– Его же в Чехию перевели?
– И что? Он от этого перестал быть начальником СД? А кто такой Вернер?
– Да вы ж его знаете, он как-то говорил, что знаком с вами, что вы вместе ехали из Берлина в Грайфсфальд. Фон Браун его фамилия, гауптштурмфюрер.
– Обер-штурмфюрер, да, знаю такого.