Шел дождь. Ведерников прыгал через лужи, пробираясь к общежитию. У старого тополя, который рос возле входа в общагу, стояла женская фигура. Разглядеть ее было сложно. И на улице уже смеркалось, и ливень такой, в двух шагах ни черта не видно.
Однако, как только Ведерников оказался рядом со ступенями, ведущими в общежитие, незнакомка его окликнула. У Игоря екнуло сердце, стоило услышать этот голос. Ниночка. Та самая Ниночка, о которой он ни на секунду не забывал.
— Я тебя искала. Мне нужна помощь, — сообщила девушка, даже не поздоровавшись, а затем, без малейших сомнений, скользнула в дверь, которую Ведерников, как раз, открыл, собираясь войти.
Ниночка рассказала Игорю историю, в которой оказалась. История была некрасивая и чревата последствиями. Сначала Ведерников даже не знал, как на нее, на эту историю, реагировать. Особенно ему, с его завышенными требованиями к окружающим. В то время об отце он еще правды не знал. Искренне считал, все нужно делать, как положено. А тут — Ниночка со своим, прямо скажем, очень грязным бельём.
Много лет назад родной дед Ниночки оказался замешан в дело, которое касалось высоких партийных чинов.
— Михаил Дмитриевич Рюмин. Говорит тебе это о чем-то? — Ниночка горько усмехнулась.
Игорь сначала даже подумал, не послышалось ли. Конечно, фамилия Рюмина ему говорила о многом. Несмотря на то, что прожил Игорь почти всю жизнь в селе, навязчивая мысль разыскать отца сидела в его голове давно. Учитывая, что видел он родителя, то инженером, разрабатывающим атомную бомбу, то чуть ли не министром государственной безопасности, то секретным агентом, Ведерников максимально вникал во все события, мелькавшие в информационном доступе советских граждан, начиная с первых лет послевоенного времени. Особенно, когда переехал жить в город. Возможности стали шире. Он часто ходил в библиотеку имени Ленина и внимательно изучал всю доступную периодику. Однако, Ниночка рассказала Игорю то, что ни в одной газете не прочтешь и ни в одном журнале не напишут.
— То что сейчас услышишь… Я не знала об этом. Сразу говорю. Вообще. Всегда думала, какого черта родители переехали из столицы в какую-то богом забытую деревню? Как им могла прийти в голову настолько дурацкая мысль? Ненавидела их за это. Я помню, как мы жили в Москве. Плохо, но помню. Красивые, нарядные платья. Няня… Отца не стало давно, ты в курсе. Уже пять лет, как умер. А мать… В прошлом месяце. Не надо соболезнований, — Ниночка подняла руку, выставив ее ладонью вперёд.
А Игорь как раз собрался эти самые соболезнования принести. Но девушка не просто в них не нуждалась, она этого сильно не хотела.
— Вся наша жизнь — ложь. После похорон начала разбирать вещи. Нашла… Не знаю, как назвать. Записки, дневник. Его вел отец. Так думаю, деревенская жизнь тоже не была пределом его мечтаний. Но… Они не просто уехали из Москвы. Они, можно сказать, сбежали. Мой отец на самом деле — Рюмин Иван Михайлович. Сын того самого Рюмина. Естественно, это не та семейная история, которой надо гордиться. И я бы с тобой не говорила об этом. Сам понимаешь, почему. Однако… обстоятельства так сложились. Михаила Дмитриевича Рюмина называли «кровавым карликом». Отец так написал в своих воспоминаниях. Странно… но говорить слово «дед» не могу. Он мне, по сути, никто. Хотя, его помню, кстати. Смутно. Плохо. Но помню. Как он ходил по квартире. А вот имени его вспомнить никогда не могла. Теперь, знаю точно. Был ли он таким, как описывал папа? Не знаю. Говорю со слов отца. Вернее, с тех записей, которые нашла. Там он рассказывал все, что касалось его родителя. В 1948 году Рюмин, буду называть его так, по фамилии, добывал материалы для ареста Жукова, участвовал в следствии по делу «Маршал». Отец писал, будто все, кто имел отношение к этому делу, готовили материалы именно для его ареста. Жукова. Еще, вроде, Рюмин вёл дело Героя Советского Союза майора Брайко. Отец описывал, как он с гордостью делился с кем-то из своих товарищей, что принудил этого Брайко подписать показания в отношении одного из Маршалов Советского Союза. Там… очень неприятные подробности. Не думаю, что папа преувеличивал. Все его записи выглядят, как настоящие воспоминания. Может, и не так уж неправы те, кто придумал такое прозвище. Кровавый карлик…
Ниночка замолчала, глядя в одну точку на стене. Они сидели в комнате Ведерникова. Слава богу, еще двоих товарищей, которые жили с Игорем сейчас не было. Разговор точно не для чужих ушей. Игорь хотел бы, чтоб и его уши всего этого не слышали, если честно. Но… Ниночка… Ради нее Ведерников готов на многое. Практически на все.
— Рюмин выдвинулся благодаря «делу врачей». А потом… Перед тем, как его арестовали… Рюмина, имею в виду… появились факты, которые однозначно говорили, это дело сфабриковано именно им. Отец писал, у Рюмина репутация была… все знали, что Михаил Дмитриевич — отъявленный карьерист… Когда началась эта история с врачами, он, вроде бы пришел домой и сказал, мол, Главный… ты понимаешь о ком речь… В общем этот главный высказал подозрение, будто в смерти бывших членов Политбюро Калинина, Щербакова, Жданова повинны лечившие их врачи. Рюмин сказал жене, это хороший шанс заявить о себе. Надо только подтвердить «догадку» вождя. Потом, когда появилось заявление сотрудницы Кремлёвской больницы, которое играло большую роль в этом деле, создали как раз экспертную комиссию, во главе которой встал Рюмин. Все, как он планировал. И закрутилась машина. Ты понимаешь, о чем я.
— Да, немного в курсе. Но очень мало, — Игорь подсел ближе к Ниночке и взял ее холодные пальцы в свою руку. — Ты замерзла. Одежда у тебя мокрая. Может, снимешь? Просушим.
Нина одним движением стянула через голову кофточку. У Ведерникова чуть инсульт не приключился. Он имел в виду немного другое, конечно. Хотел предложить Ниночке свою рубашку, например, взамен мокрых вещей, которые можно пока развесить в комнате. Но все слова куда-то сразу испарились. Эта самая прекрасная девушка на земле сидела теперь рядом с ним в одной лишь юбке и бюстгальтере. На ней не было даже комбинации. Учитывая, что дождь лил ужасно сильно, промокла не только одежда, но и нижнее белье. Поэтому, с таким же успехом, Ниночка могла просто раздеться догола. Игорь чувствовал, как сильно колотится его сердце. Ему было страшно. Вдруг и Нина услышит этот стук. Получается, она пришла просить помощи, пока, правда, непонятно, какой, а он думает о всяких непристойностях. Но сидеть рядом с Ниночкой, в момент, когда она почти раздета, было слишком волнительно. Сама же девушка оставалась спокойна и невозмутима. Она, как ни в чем ни бывало, продолжила свой рассказ.
— В 1953 году, после смерти Сталина, Рюмина арестовали. Содержали в Лефортовской тюрьме. На допросах он отрицал обвинения во вражеской деятельности, но охотно признавая отдельные ошибки. Выразил желание работать на любом посту, куда направит его партия. Дважды беседовал с самим Берией. В первый раз Михаила Дмитриевича обнадёжили, что он может быть помилован, если полностью раскроет своё нутро. Но после второго разговора стало понятно, его ликвидируют. В 1954 году судебным следствием установлено, что Рюмин Михаил Дмитриевич в период его работы в должности старшего следователя, а затем и начальника следственной части по особо важным делам бывшего Министерства государственной безопасности СССР, действуя, как скрытый враг Советского государства, в карьеристских и авантюристических целях, стал на путь фальсификации следственных материалов, на основании которых были созданы провокационные дела и произведёны необоснованные аресты ряда советских граждан, в том числе видных деятелей медицины… Рюмин, применяя запрещённые советским законом приёмы следствия, принуждал арестованных оговаривать себя и других лиц в совершении тягчайших преступлений — измене Родине, вредительстве, шпионаже. Последующим расследованием установлено, что эти обвинения не имели под собой никакой почвы, привлечённые по этим делам люди полностью реабилитированы.
Ниночка все эта выпалила одним заходом. Будто текст был выучен ею наизусть.
— Это все писал твой отец? В своем дневнике? — Ведерников положил осторожно ладонь Ниночке на спину и медленно начал поглаживать. Он убеждал мысленно сам себя, будто делает это из лучших побуждений. Просто девушка замёрзла. Нервничает. Хотя и выглядит внешне абсолютно спокойной. Надо ее всего лишь успокоить. Согреть.
— Да. Представляешь, при моей ужасной памяти, я запомнила каждое слово. Там еще отец говорил о себе. Он отказался от родителей, от деда и бабушки, когда стало понятно, расстреляют. Быстро собрал нас с мамой, а потом уехал в деревню. И больше ничего о своих родителях знать не хотел. После того, как сбежал, фамилию взял мамину. Я не Курочкина на самом деле. Но оставаться Рюмиными нам было нежелательно. Михаила Дмитриевича расстреляли. И даже не реабилитировали. Как многих других. Он так и остался врагом народа.
Ведерников всем своим видом изображал внимание и сопереживание. Хотя, сквозь туман, который почему-то окутывал его мозг, никак не мог сообразить, зачем сейчас Нина это говорит. Удивительно, но ему именно в данную секунду было вообще все равно, кем являлся расстрелянный родственник Ниночки. Хоть самым главным и самый первым врагом народа. Близость девушки вызывала настолько сильные и острые ощущения, что Игорю казалось, у него начался сильнейший жар. Он снова провел пальцами по ее спине, прямо между лопаток. Нина этого будто не замечала. Она смотрела вперед, куда-то в одну точку. А у Ведерникова состояние напоминало лихорадку. Даже внутри все начало мелко трясти.
— Игорь… — Ниночка вдруг резко повернулась и посмотрела Ведерникову прямо в глаза. — Мне некуда идти. Не к кому. Но я боюсь. Вдруг кто-то еще узнает все это. Я ведь — внучка врага народа. Сколько людей реабилитировали, а Рюмина — нет. Я в панике. Мне очень страшно. Ты — единственный человек, к которому я могли прийти, поделиться и спросить совета…
Ведерников только открыл рот, планируя сказать, что он понятия не имеет, чем помочь, но в этот момент Ниночка одну руку положила прямо Игорю между ног. Прямо туда, где у него заметно топорщилась ширинка. Провела ладонью вверх, вниз, а потом вообще придвинулась ближе, не отрывая взгляда. Ведерников дышал, как астматик, в момент приступа. Ему просто не хватало воздуха. А еще он не верил в происходящее. Этого просто не могло быть. Даже когда пальцы девушки полезли под брюки, Ведерников не мог осознать своего счастья.