и самообладание остались, видимо, в Балаклаве – Михаил от души ударил его промеж глаз, хотел повторить, но взял себя в руки. Субъект зашатался и рухнул мордой в глину. Наручников не было, из его штанов извлекли ремень и связали руки за спиной. Задержанный вздрагивал, выплевывал кровь.
– Ну, все, перекур, – объявил Михаил, переворачивая тело.
Преступник щурился, надрывно кашлял. Лежать на спине с завязанными руками было неудобно. Сигареты в кармане смялись, даже не хотелось ковыряться в пачке. Косых любезно предложил свои, чиркнул спичкой. Сидели, наслаждаясь покоем, втягивали в себя омерзительный дым Острова свободы.
– Знаешь его? – кивнул Николай на связанного злодея. – У тебя лицо такое многозначительное.
– Эй, мы же знакомы? – Майор не поленился, вытянул ногу и толкнул злоумышленника. – Как там тебя… Дмитрий Гущин, верно? Ленинградский институт полупроводников, командировка в Балаклаву… Что-то хочешь сказать, любезный? Мы все не так поняли?
Гоготнул Матвей.
– Каюсь, товарищи офицеры, мы с этим кадром мило выпивали в баре, шутили. При нем была особа женского пола, якобы жена, как там ее… Кира Гущина, точно, физика твердых тел… – Михаил поборол смешинку. – Ну, что ж, двоих уже знаем. Кира от нас не сбежит. Все верно, тварь? – Он презрительно сплюнул. – Это ваша компания высадилась с субмарины, это вы убили студента Приходько, гражданина Озинского, гражданку Знаменскую. Это вы умертвили в больнице Никанорову, а также покушались на вашего покорного слугу… Но это был не ты, Дима, верно? А кто-то третий. Первый – это ты, вторая – Кира, а вот третий… хм, интрига. Давай так, сейчас ты называешь его имя, и обещаю, тебя никто пальцем не тронет, будешь по камере кататься как сыр в масле. Уговор? А если расскажешь, кого вы «разбудили», кроме Знаменской и Озинского, да какой у вас интерес к Объекту‑220, то вообще цены тебе не будет. По рукам, Дима?
– Да пошел ты… – прохрипел Гущин.
– Ладно, – пожал плечами Кольцов. – Пошел так пошел. Но учти, это мы с тобой такие добренькие. Другие церемониться не будут. Вы же любите в своих демократиях рассуждать о пытках в застенках КГБ. Мало кто их в глаза видел, но рассуждать горазды. Обещаю, Дима, ты их испытаешь в полной мере. Не созрел?
– Сука, вы ничего не докажете… – Гущин откинул голову. В его глазах стояла невыразимая тоска. Не на такой исход своего похода в Союз он рассчитывал.
– Может, адвоката ему выпишем? – пошутил Косых. – Разрешите его стукнуть, товарищ майор? Не могу уже сдерживаться. Сколько наших граждан они убили плюс сегодня пацана, ни в чем не повинного… Трындят, какие они пушистые там, в своей Америке, а на деле ублюдки, каких только поискать…
– Стукни, – разрешил Кольцов. – Можешь пару раз стукнуть. И ты, Матвей, не стесняйся. Потом напишем, что он при задержании бился мордой о скалу.
– Не трогайте меня, твари большевистские… – взвыл Дмитрий.
Глава шестая
Душу отчасти отвели. Потом он сам волокся со связанными за спиной руками, сверкал свежими «фарами», а трое сотрудников скромно шли сзади. Пострадавшие солдаты бурными аплодисментами встретили процессию, выражали глубокое удовлетворение поимкой нарушителя. Скалились пилоты, сплевывал кровь майор Журавлев. Еще один МИ‑8 (пока не упавший) прибыл через двадцать минут, втиснулся на свободный пятачок. Умирающий от боли ефрейтор с отдавленными кишками как раз рассказывал анекдот («прилетит вертокрыл, сбросит ядреную бомбу»), полагая, что чекисты его не слышат. Упавший вертолет ремонту не подлежал. Пилоты с унылыми минами сидели в стороне, много курили. Предстояло долгое и трудное разбирательство. Очередь из желающих дать нарушителю в глаз выросла многократно. Гущин усердно недомогал, делал вид, что теряет сознание. «АК‑47», отнятый у солдатика, вернулся на родные хлеба, из рюкзачка нарушителя извлекли «отечественные» сигареты «Партагас» и фотоаппарат с отстегнутым объективом. Техника была сложная, и удивительно, как он ее провез в Балаклаву.
На территории объекта, недалеко от вертолетной площадки, ждали медики. Солдат и майора Журавлева повезли в санчасть. Прибыл подполковник Бердыш, хмуро уставился на обезвреженного нарушителя. Гущин уже не возникал, выглядел подавленным. Пришлось задержаться, что-то подписывать. Местная служба безопасности хотела бы видеть нарушителя у себя в подвале, но связываться с центральными структурами Комитета никто не хотел. Развязывать нарушителя не спешили, напротив – посадив в машину на заднее сиденье, дополнительно связали ноги в лодыжках. Всякое случалось в практике. Косых устроился рядом с задержанным, Матвея посадили за руль. Кольцов сидел на переднем пассажирском сиденье, держа пистолет на коленях. «Жигули» бежали по проселку, удаляясь от объекта. Мелькали унылые предгорные пейзажи. Продребезжал под колесами мостик через символическую речушку. Время неумолимо шло. Большая часть дня уже миновала – не успели оглянуться. Мутное солнце висело где-то справа, погружая природу в предвечернюю муть. Старший лейтенант что-то насвистывал, крутя баранку. Проносились густые заросли – один из 113 видов кустарников, произрастающих в Крыму. Жизни не хватит выучить их все наизусть.
В отделении дорогих гостей уже ждали – новость разлетелась по проводам и эфирам. Кольцов обернулся, встретился со строгим взглядом Николая. Задержанный молчал как партизан, презрительно смотрел заплывшим глазом. Видимо, собирался молчать и дальше, но это не имело значения – подобные персонажи молчат недолго. Либо сами осознают весь ужас своего положения и начинают петь соловьем, чтобы выбить хоть поблажку; либо органы им помогают, имея кое-что в арсенале.
– Не надумал, Дмитрий? – миролюбиво спросил Кольцов. – Ответь на несколько вопросов прямо сейчас – и тюремный быт уже не будет казаться адом. Кто твои сообщники и где их найти? Кого вы завербовали на Объекте‑220? С кем связывались в последнее время, помимо Знаменской и Озинского? Ты пойми, Дмитрий, пусть ты даже гражданин другого государства – это не спасет. Не помогут ни консулы, ни послы заморских держав. Версия «Дело шьют проклятые большевики» уже не канает. Вы нарушили границу, совершили ряд тяжких преступлений на территории СССР – и это даже не требует особого доказательства. Говорить ты будешь в любом случае. Но добровольно или нет – выбирай сам… Кира в гостинице?
– Не знаю… – выдержав для порядка паузу, прошептал Гущин. – Я ей не сторож.
– Думаю, знаешь, – хмыкнул Кольцов. – Но ладно, допустим. Кто третий? Где его искать?
Гущин молчал, он еще не был готов к таким жертвам. Физиономия преступника выражала немыслимые страдания. Он что-то взвешивал в уме, выискивал «за» и «против». Сотрудники молчали. Только Ивашов презрительно фыркал, вписываясь в поворот. Остановились на контрольном посту. На нем уже знали о произошедшем, просмотрели документы, мазнули брезгливыми взглядами по избитому преступнику. Снова потянулись кусты, овраги, заросшие травой балки. Через открытое окно ощущался йодистый запах – до моря оставалось недолго.
– Ты же русский? – спросил Кольцов. – И Кира, твоя жена, или кто она там тебе, меньше всего похожа на иностранку. Но работаете на западную разведку, причем профессионально. Прокомментируешь? Не стесняйся, Дмитрий, все равно придется говорить. Разрешаю опустить ту часть, где ты беззаветно ненавидишь советский строй, а душой и телом предан свободному миру. Так что?..
– В Афганистане перешел к моджахедам, – неохотно произнес Гущин. – В начале восемьдесят первого года… Имел звание капитана, служил в разведотделе штаба дивизии, в отделе шифрования и секретной переписки… Попал к американцам, вывезли через Пакистан… На родине посчитали пропавшим без вести, а спустя какое-то время – погибшим… Кто-то якобы видел, как меня, избитого, вывозят на расстрел… В то время я носил другую фамилию…
– Так ты у нас геройски погибший? – удивился Кольцов. – Мученик, стало быть, за Родину и партию. И вот опять – но уже с другим знаком. Поздравляю, Дмитрий. А что, идеальная фигура. С нелюбовью к Стране Советов все в порядке, неглупый, интеллигентный, физически подготовленный, да еще спец по шифрам и кодам. Такого, как ты, любая разведка с руками оторвет…
Автомат ударил в спину – внезапно и оглушительно! Стрелок позволил машине проехать и выбежал на дорогу. Он бил практически в упор, длинными очередями. Разбилось заднее стекло, пули застучали по бамперу, рикошетили от крышки багажника. Лопнуло заднее колесо. Истошно заорал Матвей, вцепившись в баранку, вертелся Кольцов. Стыд и срам – их снова поимели! Пошло разводами лобовое стекло, посыпались осколки. Автоматчик продолжал стрелять. Он в несколько секунд расстрелял магазин, вставил новый, передернул затвор. Пули сыпались как горох. Автомобиль проехал с пробитым колесом метров тридцать, машину трясло, Ивашов отчаянно давил на педаль газа, чтобы выйти из зоны поражения. Но далеко не ушли, машина съехала с дороги в кустарник. Автоматчик не преследовал чекистов, остался на месте, кажется, снова менял магазин.
Михаил вывалился в открытую дверь в мешанину веток, держа пистолет наготове. Лопнула ветровка по шву, да и черт бы с ней… Ивашов, похоже, не пострадал, он возился под машиной со своей стороны, с ходу стал стрелять. Михаил на коленях выбрался из месива веток, рухнул на грунт, передернув затвор, открыл огонь, сжимая рукоятку обеими руками. Все в пыли, ничего не видно, металось по дороге мутное пятно. Пот заливал глаза. Пришлось привстать, но зрение от этого лучше не стало. Он бегло палил, сменил обойму, перекатился. Ивашов с обратной стороны усердно переводил боезапас. Плавал дым, солнце слепило глаза, и складывалось ощущение, что на дороге уже никого нет.
– Матвей, прекратить огонь! Видел, кто стрелял?
– Да ни хрена, товарищ майор! – обиженно выкрикнул сотрудник. – Солнце, хрен поймешь, просто пятно какое-то!
– Прикрой! – Михаил поднялся, двинулся вдоль кустарника, держа пистолет в вытянутой руке. Желчь теснилась у горла. Их снова со всего размаха, нагло и цинично вмазали в дерьмо! На дороге не было никого, под кустами тоже. Он ускорил движение, выбрался на обочину, перемахнул на пыльную проезжую часть. Остановился в том месте, где валялись отстрелянные гильзы, завертелся. Где-то далеко трещали сучья – стрелок уходил по зарослям. Михаил бросился к кустам, куда-то полез, напарываясь на сучки. Ругался как сапожник. Поздно махать кулаками. До драки надо было махать и головой думать! Он выпустил в сторону затухающего звука несколько пуль, прислушался. Валежник продолжал хрустеть, звуки затихали. Чертыхаясь, он припустил к машине, холодея от страшных предчувствий. Матвей выволакивал из салона подстреленного Николая, тот выл, ругался последними словами. Пуля прострелила плечо капитана, вся правая половина туловища была красной. Михаил помог его вытащить, устроить на траве.