Старушенция тряслась от страха. Одно дело – втихую сдавать жилплощадь, огребая барыши (можно подумать, пенсии не хватает), и совсем другое – попасть в поле зрения серьезных органов. По-хорошему ее стоило привлечь к ответственности, но противно воевать с пенсионерками. Короче говоря, никого она не нашла в своей квартире. Последние дни там не жили.
Барак располагался на краю улицы. С двух сторон к нему можно было подойти незаметно. В случае опасности – съехать по водосточной трубе и нырнуть в расщелину, до которой рукой подать. Отчаянно скрипела расшатанная лестница, сумасшедшие мотыльки бились в окно. Квартира находилась рядом с лестничным пролетом. Две комнаты, сравнительно прибранные, две кровати, еще тахта. Свет, теплая вода, работающий унитаз – что еще нужно для счастливого проживания? Михаил пошатался по комнатам, заглянул на кухню, ловя себя на мысли, что все это ничего не даст. В квартире не осталось никаких вещей, даже пол подтерли. А также отпечатки пальцев – как позднее констатировали эксперты. Обычный перевалочный пункт. Ночью выбрались из субмарины, споткнувшись по дороге о студентов, на Бела Куна не пошли, хотя и планировали. Город закрытый, нарвешься на неприятности, даже имея документы. Ночные часы провели на природе, переоделись в цивильное. Свои штормовки и сапоги где-то зарыли. В город въехали, имея приличный вид, – возможно, порознь. Встретились на Бела Куна, провели тут пару дней, присматриваясь к обстановке. Затем перебрались – двое в гостиницу «Аквамарин», третий… Про третьего не было никаких сведений.
Соседи, как назло, не отличались любознательностью. В районе 25—26 июля слышали за стенкой глухие голоса. Мужчина, еще кто-то. Не ругались, не пьянствовали, просто тихо разговаривали. Однажды наблюдали, как из квартиры вышла женщина с пышными белокурыми волосами, помахивая сумочкой, зашагала в город. Свидетель был мужского пола, на лицо не смотрел – а формы у гражданки были что надо. А еще пожилая женщина, проживающая в квартире, расположенной в глубине коридора барака, видела, как из квартиры выходил молодой человек, чья внешность соответствовала внешности Гущина. И все. С ними никто не разговаривал. Как эти люди оставили арендованную жилплощадь – неизвестно.
– Все, что мы ни делаем, в итоге оборачивается против нас, – справедливо подметил Матвей. – И это просто долбаная закономерность! Пойдемте спать, Михаил Андреевич, утро вечера мудренее. Вы же на объект собирались завтра? До которого мы сегодня так и не доехали…
– Машина есть? – спросил Кольцов.
– Еще одну угробить хотите? – поежился сотрудник.
– А это я ее угробил?
– А, ладно, забирайте последнее, – махнул рукой Матвей. – Тот уазик, на котором мы сегодня кондыляли. Стоит у входа, ключ под щитком. Бензин добывайте сами. Но если завтра вас увидит на машине Науменко – я вам ничего не разрешал.
– Заметано, – ухмыльнулся Кольцов.
Старый УАЗ‑469 был словно мустанг – вроде и объезженный, а непонятно, куда поскачет. Люфт у рулевого колеса был чудовищный. Машина долго думала, прежде чем выполнить команду. Но до больницы довезла. Дежурила та же медсестра, в чью смену убили Ольгу Никанорову. Она усердно делала вид, что не узнает посетителя, ковырялась в бумагах, гремела градусниками в ящике стола. Поговорить с больным не удалось, Косых спал – долго выходил из наркоза. «Операция прошла успешно, – сообщил дежурный врач. – Пуля повредила артерию, порвала мышцы. Со временем функции руки восстановятся, но болезненные ощущения в плече останутся на долгие годы, если не навсегда. Но Николай определенно родился в рубашке». Кольцов помялся у палаты, окинул строгим взглядом съежившуюся медсестру и отправился дальше укрощать своего мустанга.
Он даже не стучал – жалобно скребся в дверь, переминался на коврике. Время было позднее, но из-под двери просачивался свет. Полина открыла – какая-то серая, сникшая, смотрела на него тусклыми глазами.
– Еще что-то, Михаил Андреевич? – спросила она. – Не все вопросы задали? Вскрылись новые обстоятельства, позволяющие обвинить меня в страшном преступлении?
– Не обижайся, – буркнул он. – Черт дернул. День был ужасный, трясло всего, вот и наговорил. Не хочу, чтобы ты обижалась… Я войду?
Дальше прихожей его не пустили, он стоял и мялся, как бедный родственник, под испепеляющим взглядом молодой женщины. Потянулся было, чтобы обнять, – Полина решительно отступила.
– Нет уж, Михаил Андреевич, любите кататься, любите и саночки возить. То, что вы сделали… это просто ни в какие ворота.
– Полина, прости, – взмолился он. – Не могу тебе обо всем рассказать, но ситуация плачевная. Нас обводят вокруг пальца, мы не поспеваем за событиями, гибнут люди… Нервы на пределе, уже готов на все. Прошедший день… это просто последний гвоздь в крышку гроба. И вдруг узнаю – все это время преступники были рядом, жили этажом выше, я даже выпивал с ними, болтал за жизнь… Сейчас понимаю, что неправильно себя вел, нашел козла отпущения, посторонних привел… Нужно было просто с тобой поговорить – доверительно, мягко, предварительно во всем признавшись. А я такого вывалил… Ну, что ты хочешь от гэбэшника? – пошутил он неуклюже.
Шутка не прокатила.
– Значит, вы плохо выполняете свои обязанности. А потом свою злость отыгрываете на других. – Полина говорила сухо, без эмоций. – Дело даже не в том, что ты врал про свою работу, что на самом деле являешься сотрудником КГБ. Я не дура, понимаю – в жизни всякое случается, у вас секретность, а люди вы, в общем-то, такие же. Но какой ты был сегодня ночью, какой ты был вчера ночью – и каким вы предстали несколько часов назад, Михаил Андреевич… Это разные люди, и сегодня вы показали свое настоящее лицо. Боюсь, с таким лицом я не хочу иметь ничего общего. Вы были готовы обвинить меня – и имей хоть какие-то основания, сделали бы это, не задумываясь и с радостью. Признайтесь, что это так. А на каком, позвольте, основании вы ко мне прицепились? На том, что я познакомилась с этими людьми на день раньше вас? Это были обычные милые соседи, у вас сложилось такое же мнение…
– И я прошу прощения за свое поведение, – мрачно пробормотал Кольцов.
– Хорошо, прощаю, – кивнула Полина. – И на этом предлагаю завершить наше знакомство. Спокойной ночи, Михаил Андреевич.
Все в ней выражало непоколебимость. Видимо, долго думала. Просить и умолять было не в характере майора.
– Спокойной ночи, Полина Викторовна, поверьте, мне очень жаль… – Он помялся на пороге. – Вы в чем-то правы. Имей я основания вас арестовать – я бы вас арестовал, как и любого другого. Но, увы, без радости.
Он учтиво поклонился и вышел, не глядя ей в глаза. Ввалился в свой номер, заперся, стал мыкаться из угла в угол. Разделся, плюхнулся в кровать. За стенкой поскрипывали половицы, потом скрипнула кровать. Он лежал, напряженно слушал. Грусть-тоска навалилась, и еще червячок какой-то, казалось, проедал дыру в головном мозге. Наверное, совесть, но он точно не был уверен…
Глава седьмая
Внедорожник УАЗ, уже сравнительно объезженный, с полным баком горючего, выехал из Балаклавы незадолго до полудня. Приличную скорость это чудо автотехники, возможно, и развивало, но проверять не хотелось. Автомобили повышенной проходимости начали производить на Ульяновском автозаводе в марте 71-го – по-видимому, данный экземпляр был из первой партии. Машина работала, но износ деталей и агрегатов был практически стопроцентный. Асфальтовая дорога убегала из-под колес. На КПП не задержались – авто с регистрационными знаками Комитета пропустили вне очереди. За контрольным постом на остановке стоял автобус, который собирал любителей пляжного отдыха. В понедельник их было немного. Навстречу проехал бортовой «Урал» с зачехленным кузовом – с черными номерными знаками Министерства обороны СССР. Город закончился, дорога петляла, отдаляясь от моря. Михаил глянул в зеркало заднего вида – автобус с отдыхающими отъехал от остановки. А ему опять не судьба, и, видимо, уже не придется…
Скорость плавно возрастала, скрипнул рычаг передач. Море призывно голубело, в открытое окно слышались крики чаек. Приличных спусков к воде в этом районе не было – скалы вертикально погружались в воду. Проплывали типичные крымские пейзажи – пересеченная местность, островки изнуренного солнцем кустарника, слева в полуденной дымке проявлялись горы.
– Надеюсь, сегодня никого из нас не подстрелят, – меланхолично заметил сидящий сзади Матвей.
– Типун тебе на язык, – проворчал Михаил. – Лучше молчи, если не о чем говорить. Или понравилось?
Беспокойно шевельнулся сидящий справа капитан Ковтун (полковник Науменко все же выделил человека). Капитан госбезопасности состоял в группе, курирующей Объект‑220, и мог принести пользу. Сравнительно молодой, невысокий, упитанный – по горам с таким не побегаешь, но в качестве щита от стрел мог сгодиться. О том, что случилось с группой, кабинетный работник, конечно, знал и от нового назначения был не в восторге. Он не спускал глаз с пробегающих за окном пейзажей. Первую часть пути преимущественно молчали. Местному начальству пришлось принять новые реалии. Москва отдала приказ продолжать расследование имеющимися силами. Полковнику Науменко осталось лишь взять под козырек. Систему «Алтай» перенесли в салон УАЗа – специалисты трудились не больше часа, и даже осталось немного места для пассажиров. «Жигули» превратились в дуршлаг и ремонту не подлежали. Мастера в ведомственном гараже снимали с них все ликвидное. Квартиру на Бела Куна взяли под круглосуточное наблюдение, невзирая на бесполезность. Фотографию Киры Гущиной с копии фальшивого паспорта, оставшейся на контрольном пункте, раздали сотрудникам милиции, дорожным инспекторам, оперативникам Комитета. Особа находилась где-то рядом – Кольцов это чувствовал – и к чему-то готовилась.
– Знаком с руководством объекта, Леонид? – поинтересовался Кольцов.
– Шапочно, – отозвался Ковтун. – Наша задача – курировать вопросы безопасности в кооперации с соответствующей службой на самом объекте. – У капитана была плавная, неторопливая речь с южнорусскими особенностями. – С Бердышем Даниилом Федоровичем вы уже знакомы. Как и с его заместителем Журавлевым. Плохого о них сказать не могу…