— Наверняка, командир. Нужные и правильные слова. Слушай, а Ибаррури не приходилось тебе встречать?
Ваушнасов ответил не сразу, в памяти, будто зто было только вчера, зримо ожили те тревожные, незабываемые дни…
Чудная Испания! Благодатный край! Вечноголубое небо, солнечные блики моря, цветущий миндаль, неповторимые в своей старинной красе города. И тут же — все уродующая, разоряющая, испепеляющая война. Подняла голову фашистская гидра, призвала полчища чернорубашечников итальянского дуче, «чистокровных арийцев» немецкого фюрера, наемные орды марокканцев — и терзает молодую республику, пытаясь доставить ее на колени. Битва не на жизнь, а на смерть! В первых рядах героически отстаивают свободу и демократию республиканцы-коммунисты. Спешат им на помощь бойцы-интернационалисты. Среди них и Станислав Ваупшасов — военный советник Альфред. На него возлагается важная задача — организация диверсий во вражеском тылу. Учит в школах и на курсах «высшей математике» партизанской войны, готовит и засылает за линию фронта летучие боевые отряды. Они появляются всюду неожиданно, сеют панику, дезорганизуют противника, взрывают военные объекты, пускают под откос воинские эшелоны. Добытые секретные документы, карты немедленно доставляются командованию. Наиболее важные операции «камарадо Альфред» возглавляет лично.
…Участок фронта под Гвадаррамой, всего в пятидесяти километрах от Мадрида. Ваупшасов со своей боевой группой в передовых траншеях, ищет удобное место для броска на ту сторону. В окоп врывается пожилой солдат, он буквально пляшет от радости; «Долорес, Долорес, нас навестила Пламенная!»
О, как любит народ свою великую дочь! В черном платье, с высоко поднятой головой, не пригибаясь под франкистскими пулями, обходит она защитников республики, для каждого находит приветливое слово, пригубит вино из солдатской фляжки, разделит горбушку хлеба, скажет просто, по-женски, как скучают по ним жены и дети, как ждут их с победой — и удесятеряются силы бойцов. Тесно обступают они свою любимицу, А она говорит горячо, страстно: «Никто никогда не мог до конца победить народ, который борется за свою свободу. Можно превратить Испанию в кучу развалин, но нельзя превратить испанцев в рабов… Вы говорите, у вас мало снарядов, — а чем боролись русские рабочие и крестьяне против своих фашистов и иностранных завоевателей? Они захватывали патроны и снаряды у противника… Придет время — и наше дело победит. Знамя демократической республики будет реять над всей Гвадаррамой, над минаретами Кордовы, над башнями Севильи».
Уже в темноте Долорес возвращается в Мадрид. Проводить ее вышли все, кроме часовых.
На этом участке фронта враг встретил особо упорное сопротивление республиканцев.
Не мог тогда Ваупшасов знать, что судьба вскоре снова сведет его с Пасионарией. Вдруг последовал неожиданный вызов с фронта в Барселонский горком партии, а потом и в ЦК. Попросили принять на себя новую, не менее важную обязанность — возглавить охрану членов Политбюро, и прежде всего Ибаррури, жизни которой открыто угрожали предатели народа. Поначалу Долорес, не привыкшая к опеке и контролю, протестовала, пыталась ускользнуть от Ваупшасова. Пришлось Станиславу Алексеевичу специально поговорить с ней. Объяснил, что жизнь ее принадлежит республике, она как член партии обязана подчиняться партийной дисциплине, и он, призванный гарантировать безопасность своей подопечной, выполнит поручение ЦК во что бы то ни стало. Долорес смирилась. С той поры Ваупшасов был рядом с ней, видел, с каким восторгом встречали ее везде простые испанцы, навсегда запомнил — высокую, гордую, с орлиным взглядом.
— А слышал бы ты, Морозкин, как она говорила, — продолжал свой рассказ Ваупшасов. — Горела сама, воспламеняла других. Факел, огонь! Кстати, ты знаешь, что ее сын Рубен учится у нас в военном училище? Готовится воевать с фашистами на советской земле, как мы воевали с франкистами на его родине,
Помолчали, думая всяк о своем. Небо усыпали звезды, неслышно раскачивались под ветром вершины сосен.
— Я вот о чем размышляю, Станислав Алексеевич, — заговорил комиссар. — Жизнь твоя соткана из событий одно другого ярче и значительней. Много стран повидал. А сколько разных людей прошло перед тобой. Знаешь, вот кончится война, начну писать я о тебе книгу.
Ваупшасов улыбнулся:
— Ну, брат, ты меня развеселил. Из тебя, может, и получится Фурманов, да я не Чапаев. Давай спать лучше, вставать скоро.
Утром Ваупшасову сообщили добрую весть. Группа партизан под началом подрывников Сермяжко и Усольцева подорвала около станции Жодино воинский эшелон немцев.
— Пятьдесят два вагона с техникой пущены под откос. Паровоз кверху колесами. Двадцать два фашиста убиты, столько же ранены. Движение на дороге остановлено.
Командир передал рапорт в Центр. Вскоре радисты приняли ответ: «Советское правительство благодарит славных партизан и желает им новых успехов и подвигов во славу нашей социалистической Родины. Представьте отличившихся к наградам».
По этому поводу выстроили отряд. Ваупшасов говорил негромко, бойцы ловили каждое слово:
— Москва рядом с нами. Она слышит нас, знает о нас. Ответим на ее привет и внимание двойным и тройным ударом по врагу. Не забывайте, что каждый разбитый здесь эшелон — это помощь нашей героической Красной Армии, ломающей хребет фашистскому зверю, там, на фронте.
В конце апреля 1942 года отряд Ваупшасова прибыл к месту назначения — в леса Логойского района, недалеко от Минска. Дошли без потерь, если не считать трех раненых. Сказались опыт командира, его предусмотрительность и чрезвычайная осторожность в условиях повышенной опасности. Он не допускал горячности, удерживал бойцов от неоправданного риска. Каждую, пусть самую малую операцию, продумывал во всех деталях, предугадывая любые возможные осложнения. И теперь не без чувства гордости Ваупшасов вспоминал сказанные в Москве перед походом слова одного начальника: «Если доведешь, майор, свой отряд до Минска хотя бы в половинном составе, будешь героем». Отряд сохранен полностью, больше того, за время своего перехода вырос почти вдвое.
Отряд обосновался в удобном и надежном месте — таежный лес, с двух сторон топкие болота. Лагерь расположился на возвышенности, у чистейшего родника. Все бойцы, да и командиры тоже дружно взялись за лопаты, пилы, топоры. Звон, стук, грохот сваленных деревьев. И вот уже готова первая землянка — половина сруба в земле, половина сверху, с двумя выходами, с окнами, с дощатым полом, с двадцатью нарами. За ней другая, третья — к лету целый городок вырос: с кухней, пекарней, баней.
…Штабная землянка. Стены обтянуты парашютным шелком, полы остроганы, тяжелый стол окружен скамьями. Под потолком электрическая лампочка — горит от аккумулятора, снятого с трофейной машины. Ваупшасов прихватил планшетку и вышел на улицу. Присел на бревно, положил на колено блокнот и начал писать очередное донесение в Центр: «Установил связь с подпольным обкомом партии. Вошел в контакт с пятью новыми партизанскими отрядами. Объединенными силами за последние две недели разбито семнадцать эшелонов противника, взорвано девять железнодорожных мостов, разгромлено три немецких гарнизона и два волостных управления. Потери: трое убитых, семеро раненых. Проведена конференция командиров отрядов, избран военный совет северо-восточной зоны: председатель Градов, заместитель Воронянский, члены Тимчук, Долганов, Ясинович. Принят и размножен текст партизанской присяги. Груз с двух самолетов распределен по отрядам. Готовы принять новый самолет».
Через три часа радист расшифровал ответ: «Градову. В открытые бои не вступать. Беречь личный состав. Форсировать связь с городским подпольем, провести ряд диверсий на предприятиях, аэродроме, других объектах. Радируйте, что конкретно сделано по операции „Кабан“. Напоминаем, что в уничтожении Кубе состоит важная задача отряда. Всем бойцам и командирам привет и пожелание успехов в борьбе с фашистскими захватчиками».
Вечерело. Жара заметно спала. Теперь, получив задание Центра, Ваупшасов с еще большим нетерпением ждал приезда Воронянского, тот обещал прибыть еще с утра с нужным человеком, да, видно, что-то задержало. Но только Ваупшасов подумал, не послать ли кого узнать, в чем дело, скрипнула дверь и на пороге появился Василий Трофимович.
— Здоров, Станислав Алексеевич, запоздал я, да не по своей вине. В Кущевку каратели нагрянули. Пока всех жителей в лес вывели, да фрицам прикурить дали, день и прошел. Вот, знакомься, Настя Богданова, я тебе о ней говорил.
Из-за спины Воронянского выглянула худенькая девушка лет семнадцати.
— Проходите, гости дорогие, садитесь, — Ваупшасов обнял партизанского командира, пожал маленькую девичью руку. — Ну что, Настя, потолкуем?
Девушка с тонкой шеей, по-мальчишечьи стриженная, в легкой ситцевой кофточке и босоножках, глядела как-то чересчур весело, казалась простодушной и беспечной, далекой от суровых забот войны.
— Так, Настенька, — приглядываясь к девушке, сказал Ваупшасов. — Объяснил тебе Василий Трофимович, в чем твоя задача?
— Объяснил, — девушка не спускала глаз с человека, о котором ходили легенды среди местных партизан.
— Как смотришь на то, что тебе поручается?
— Чего ж смотреть? Надо делать. Проскочу, как мышь.
— Одна не побоишься?
— Надо, так и одна.
Уже не первую неделю Ваупшасов и начштаба Луньков разрабатывали операцию «Просвет». Цель ее была проникнуть в Минск, нащупать связи с подпольными группами, чтобы вместе громить оккупантов. Как сделать это проще и эффективнее, избегая потерь? Надо было думать и думать. Решили: вместе с Настей пойдут еще четверо — Николай Кухаренок, Михаил Гуринович, Владимир Романов, Максим Воронков. Один из них с богатым чекистским опытом, другой тоже не раз бывал в критических ситуациях, к тому же свободно говорит по-немецки, третий вдоль и поперек знает город, у четвертого в Минске живут родные.
Утром следующего дня метрах в ста от лагеря стояли немецкий офицер с погонами обер-лейтенанта и трое неприметно одетых парней. Рядом с ними барышня — беззаботная улыбка, подведенные бровки, война не война, один раз живем.