ал себя не то князем, не то графом.
Далее жители поведали о том, что в их деревне эти каратели расстреляли группу советских патриотов — более 10 человек. Командиром группы был высокий мужчина. Все бойцы группы были одеты в форму Советской Армии, и среди них находилось несколько юношей.
Захваченных в плен, изможденных, обессилевших, держали в подвале дома старосты, а затем расстреляли на огороде за домом, в котором размещалась комендатура оккупантов. Бойцов расстреливали поодиночке у большой ямы, которая стала их братской могилой.
На наши вопросы, что было в те годы в доме через дорогу, жители сообщили: кухня и столовая комендатуры. В этом же доме некоторое время вместе с карателями жила молодая женщина.
Теперь настало время вновь возвратиться к показаниям Натальи Гавриловны. Не оставалось сомнений в том, что она и была этой молодой женщиной-партизанкой, которую запомнили жители Вашкова, и что она видела расправу над партизанами группы Носова, но только не в деревне Кшентицы, а в деревне Вашково.
Это было ясно для нас, вооруженных топографическими картами и рассказами очевидцев. А что скажет Наталья Гавриловна?
399
Конечно, ей будет тяжко снова оказаться в этих местах, как бы сызнова пережить всю трагедию тех далеких лет. Но другого выхода у нас не было. Мы должны, обязаны были воссоздать всю картину гибели группы Носова с предельной точностью. Пусть Наталья Гавриловна сама определит место, где произошла эта трагедия. Ведь это необходимо не только для следствия. «Никто не забыт, и ничто не забыто» — стало для каждого советского человека высшим нравственным принципом. Что из того, что среди нас, чекистов, которые расследовали это дело, был всего лишь один участник Великой Отечественной войны?! Многих из нас, в ту пору детей, так или иначе опалила война — и нам была также дорога память о тех, кто отдал жизнь и за нас.
Уже год, как мы не виделись с Натальей Гавриловной, и вот она снова в Ленинграде. Она еще не знала, зачем мы пригласили ее, но сразу же, опережая нас, сказала:
— Если я уверена почти во всем, что рассказала вам, то все это время меня мучило одно: не ошиблась ли я, говоря, что тех бойцов расстреляли в Кшентицах?
— Это можно легко проверить, — сказали мы. — Давайте поедем в те места.
— Я сама хотела предложить вам это.
У нас отлегло от сердца. Все-таки мы серьезно опасались, что Наталья Гавриловна не выдержит напряжения этой поездки. Но если теперь она согласилась сама — значит выдержит…
— Меня доставили сначала в деревню Раглицы, а затем в Жестяную Горку, где находилось отделение «ГФП-520». Я хорошо запомнила эти места и, наверно, не ошибусь.
Когда наша машина въехала в Раглицы, она сказала:
— Вот по этой улице меня конвоировал каратель Ляпченко, после того как я была схвачена карателями при их нападении на наш партизанский отряд, Ляпченко был в морской форме. А в конце улицы должен быть большой камень. Я села на него, чтобы отдохнуть несколько минут…
Камень действительно был. Что ж, мы могли еще раз подивиться такой памяти.
Уже за деревней Наталья Гавриловна попросила повернуть в сторону Новгорода. Она все оглядывалась. Волнение все-таки не покидало ее — наоборот, росло.
— Где-то здесь, — сказала она, — каратели расстреляли группу партизан, состоявшую из студентов института имени Лесгафта. Ляпченко участвовал в казни и потом рассказывал, как красиво погибали ребята.
За окнами, по обе стороны шоссе, открывались спокойные леса. Березовые рощи были наполнены птичьими голосами. Трудно было представить себе, что в этих краях гибли люди. Гибли наши отцы и старшие братья за то, чтобы мирными были эти поля и леса, мирное небо над головой…
Проехали одну деревню, другую. Наталья Гавриловна попросила ехать медленнее. Нет, не здесь. И не здесь… В машине тишина, никто не говорит ни слова, нервы у всех напряжены. И вот Вашково, затем перекресток, от которого одна дорога идет вправо, к поселку Медведь.
— Пожалуйста, остановитесь.
Мы тоже не замечаем ничего: ни ровной, ясной красоты новгородской природы, не слышим птиц, — мы смотрим только на нее, на Наталью Гавриловну. Она поворачивается к нам:
— Я не знаю, как называется эта деревня, но тех бойцов расстреляли именно здесь!
…Она идет по улице и показывает на первый дом справа. Дом старосты. Здесь, в подвале, держали пленных. Отсюда их вывели на казнь. А она была вон в том доме… Мы подошли к нему и обернулись: отсюда, из окна, Наталья Гавриловна видела, как каратели вели группу партизан. Она подвела нас к другому окну. Из него был виден проход между домами: в правом размещалась комендатура. Здесь обреченных проводили на огород, к яме…
Все встало на свои места.
Мы можем лишь добавить, что когда Наталья Гавриловна с оперативно-следственной группой ходила по деревне Вашково, к ней подошла одна из местных жительниц, пригляделась и… узнала! Через столько-то лет!..
Цепочки доказательств слились в одно целое. Наша работа подходила к концу. Собранные улики больше не позволяли виновникам трагических событий уходить от ответа.
Бывшие каратели показали, что, преследуя в районе деревень Новый Борок и Добролюбове группу партизан, командиром которых был Носов, они дошли до болота. На карателях была форма бойцов Советской Армии; это помогло им обмануть часового, выйти на островок среди болота и быстро обезоружить обессилевших людей. Когда партизаны, обнаружив, что это каратели, попытались организовать сопротивление, было уже поздно…
Казнью руководили Шлехтицкий и Берг — Иванов. Но, называя других участников казни, все как один подтвердили показания Натальи Гавриловны о том, что «граф» Строганов лично расстрелял одного из партизан.
Теперь пришла пора встретиться с самим Строгановым. Надо было уже вместе до конца разобраться в его подлинной, а не выдуманной биографии.
К этому времени он, казалось, совсем успокоился. Что ж, он вправе был рассчитывать, что время работает на него, что человеческая память стареет и уже никто не помнит о нем и не ищет его.
Строганов оказался не очень разговорчивым человеком и никак не мог вспомнить, что он говорил о перипетиях своей судьбы в 1957 году. Когда мы спросили, был ли он в лагере военнопленных в деревне Выра, Строганов долго молчал, гадая, какое из зол меньшее. Наконец решился и с напряжением сказал: «Был».
Да, видно, только сейчас Строганов понял, что о его старой биографии нам кое-что известно, и лучше уж самому внести в нее «уточнения».
И неожиданно на вопрос: «Вы бывали в поселке Дружная Горка?» — ответил:
— Я хочу заявить, что служил в карательном отряде, которым командовал Берг — Иванов. Я назвался тогда «графом», зная, что в царской России были такие. Надеялся получить от оккупантов какие-нибудь блага, но, кроме почитания от других карателей, ничего не добился. Фашисты, конечно, знали, что никакой я не граф, но эту ложь поощряли, так как сами имели от этого какую-то выгоду…
Беседа со Строгановым продолжалась долго. Нервное напряжение не отпускало ни нас, ни его. Строганов устал и попросил разрешения отдохнуть. Мы расстались до утра следующего дня. Но утром, выйдя из гостиницы, он исчез. Несколько дней продолжался его поиск. Через неделю он был задержан в электропоезде на станции Чудово и доставлен в управление КГБ.
Во время первой беседы после задержания он прямо заявил, что после встречи с ленинградскими чекистами понял, что о нем знают если не все, то очень многое, вот и решил бежать при первом удобном случае. Такая возможность появилась на следующий день. Вначале он думал сразу же выехать из Ленинграда, но побоялся появиться на вокзале. Шесть дней он скрывался на лестницах и в подворотнях домов. А когда все-таки попытался выехать, его задержали.
Теперь, когда попытка уйти от ответственности окончилась неудачей, Строганов перестал ловчить, путать и врать. При создавшемся положении он увидел безнадежность придерживаться оправдательной версии.
Он рассказал, что в июле 1942 года лично расстрелял в деревне Селище Новгородского района задержанного советского гражданина. А в конце того же месяца в деревне Вашково, на огороде за домами, участвовал в расстреле группы советских партизан, командиром которой был Носов. При этом, как указал Строганов, он лично расстрелял высокого, крупного мужчину, который назвался сыном священника. Это был старшина отряда В. В. Пылаев, он действительно был сыном дьякона.
Строгановым были совершены и другие тяжкие преступления: он участвовал еще в одной казни советского патриота, избивал при допросах арестованных, вылавливал партизан и разведчиков, командовал отделением, а затем группой карателей.
Мы слушали его и думали: вот открылась еще одна страница уже далекой от нас Великой Отечественной войны. В поисках предателя удалось восстановить историю борьбы и гибели славных советских патриотов. Подвиг совершали миллионы, предательство — одиночки, и предатель Строганов уже не интересовал нас. Теперь его ждал суд.
Война явилась тяжелым испытанием для нашей страны и в то же время проверкой на гражданскую зрелость каждого советского человека в отдельности. Нашлись и такие, как Строганов и ему подобные, которые не выдержали испытания войной и ради своих шкурнических интересов предали Родину, изменили гражданскому и воинскому долгу, перешли на сторону врага и стали вести борьбу против своего же народа.
Только на таких подонков и рассчитывало гитлеровское военное командование, которое, встретив решительное сопротивление советского народа на оккупированной территории, стало создавать специальные карательные формирования для борьбы с патриотическим движением населения в тылу своих войск.
Однако ставка нацистов на подонков и разного рода отщепенцев потерпела полный крах.
Судьбу Родины решали миллионы советских патриотов, по велению совести, по зову сердца вставшие в ряды партизанских отрядов, чтобы вести беспощадную борьбу с немецко-фашистскими захватчиками.