Парфенов обозначил еще одну серьезную проблему органов НКВД в обществе: «Массовой операцией мы вызвали у населения в селах боязнь наших органов». В ответ прозвучали реплики: «Неправильно, это клевета на народ. Нас боятся враги, а народ нас любит». О страхе в обществе, который вызывала кровавая деятельность чекистов, написано немало. О нем знали и его использовали сами чекисты. Тем показательнее высказывания о боязни врагов и любви народа, которые не были аберрацией сознания или ментальной проблемой, а являлись сознательной политической позицией. Недаром начальник 3-го отдела А. Вадис утверждал, что повышение эффективности агентурной и следственной работы «не значит, что мы должны сейчас либеральничать с врагами — это значит, что кое-кого, если это понадобиться, будем пристрастно допрашивать». И далее он продолжил: «…Нужно продолжать громить врагов, а надо сказать, что именно в Каменец-Подольской области есть еще много врагов, с которыми нужно вести ожесточенную борьбу».
Одновременно Вадис подверг критике корпоративные отношения в органах госбезопасности, заявив, что из чекистов создавалась «определенная каста, все делалось в сугубо конспиративной форме, создавалась видимость, что работают много, работают хорошо […]. Чинопочитание, подхалимство являлось обыденным явлением». Бесконтрольное и привилегированное положение в обществе чекистов привело к тому, что их агентуру открыто устраивали на работу директора предприятий и руководители советских учреждений. Можно представить, насколько напряженной была психологическая обстановка в таких коллективах.
«Поставить на место» чекистов должны были партийные органы. Именно эту цель преследовало постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. Показательно, что на оперативном совещании начальник Смотрицкого райотдела НКВД Климентий Иванович Стыцюк обвинял И. Жабрева в том, что тот приказывал не информировать партийные органы о ситуации на местах, говорил: «Мы должны знать в первую очередь, а потом уже парткомы». Секретарь обкома А. Власов все внимание сосредоточия на этой проблеме. Во-первых, он критиковал руководящих работников управления Вадиса, Мордовца, Лелонга за то, что не говорили в обкоме и горкоме партии о вражеской работе Жабрева: «За эти ошибки партийная организация должна будет виновных крепко ударить». Во-вторых, он политически подстраховался обязательными заявлениями о разногласиях с Жабревым: «На протяжении долгого времени работы с врагом Жабревым мне пришлось немало сталкиваться и не выполнять его линию в работе, например, выселение из г. Каменец-Подольска учителей и агрономов. Мы за очистку нашей области от враждебных элементов, за очистку правильную, а не за очистку фашистскую, которую проводили Успенский и Жабрев». В-третьих, Власов с возмущением рассказывал, что в районном центре Берездове начальник райотдела НКВД ставил задачи секретарю райкома партии и требовал отчета о выполнении. В Дунаевцах его коллега требовал от председателя райисполкома бензин и на вопрос «Зачем?» ответил: «Это не твое дело, если не дашь, арестуем». Приведя подобные примеры, Власов подчеркнул: «Надо прекратить всякое зазнайство и нетактичное поведение». В связи с этим секретарь обкома заявил, что Самогородского как близкого к Жабреву человека и плохого работника «держать не будем», а всех, кто являлся «охвостьем Жабрева», надо из органов убрать.
Таким образом, ведущая роль партийных органов по отношению к чекистским полностью восстанавливалась. Местные партработники вновь начинали осуществлять контроль над кадрами райотделов и областных управлений госбезопасности. В таких условиях секретарь парткома)травления Екимов попытался переложить вину за допущенные «нарушения законности» на враждебные внешние силы: «Следователя превращали в писателя, не подходили объективно, партийно к оформлению дел, требовали больших протоколов. В ряде случаев мы не проверяли показания свидетелей». Поэтому бывшие «писатели» должны были профильтровать все следственные дела «в производстве», освободив тех, кто не виновен. Но нельзя было освобождать «легкомысленно», ведь вокруг оставались враги. Екимов настраивал сотрудников на работу в новых условиях: «Органы НКВД пользуются любовью у народа, поэтому выступавший здесь т. Парфенов не прав, говоря, что нас боятся трудящиеся. Тот, кто чувствует за собой грехи, тот боится нашего удара. К нам ежедневно поступают сотни заявлений, трудящиеся помогают нам вскрывать врагов». Таким образом, логика мышления банды преступников, которая по сигналу руководства компартии отправила на смерть десятки тысяч людей в Каменец-Подольской области, оставалась прежней: они считали себя сознательнее и патриотичнее всех в обществе, осуществляли высшую социальную миссию — поиск врагов в различных социальных и национальных группах, и за это «народ их любил». А всякие упоминания о страхе перед ними являлись клеветой на народ, который помогал «вскрывать» врагов[1502].
23 ноября 1938 г. Ежов подал рапорт об отставке, который был принят (очевидно, Сталиным), а 25 ноября НКВД СССР возглавил Берия. В этот же день в Виннице состоялось оперативное совещание УНКВД, на котором было зачитано и обсуждено постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 г. Кораблев заявил, что 19 ноября на совещании начальников и׳ заместителей начальников НКВД в ЦК КП(б)У «отдельные начальники управлений НКВД и их заместители несколько не поняли существа постановления и говорили несуразицу». Например, николаевские руководители заявили, что две тысячи арестованных подвергались избиению. В Одесской области сотрудники госбезопасности избивали полторы тысячи заключенных. «Секретарь ЦК КП(б)У тов. Хрущев очень резко выступил по этому вопросу, заявил, что за такую неправильную линию надо виновных предавать суду», — отметил Кораблев. Пришлось и ему привести примеры необоснованных арестов, осуществленных райотделами НКВД, подвергнуть критике практику допросов «штатных свидетелей» по делам арестованных, о чем будет идти речь ниже. Показательно, что в присутствии секретаря Винницкого обкома Г. Мищенко он ни разу не упомянул о «несуразице» — массовых избиениях арестованных.
На совещании присутствовал областной прокурор Я. Тернивский, который входил в областную тройку, утверждавшую приговоры арестованным. Тернивский попытался отвести от себя всякие подозрения во враждебной деятельности, рассказав о массовых избиениях заключенных в Винницком УНКВД. Он указал, что постановление от 17 ноября призывает вести с врагами «беспощадную борьбу при более совершенных методах». Прокурор утверждал: «Пробравшиеся враги народа в органы НКВД и органы прокуратуры, как в центральных аппаратах, так и на местах создавали дела на преданных людей советской власти, отводя удар от своих враждебных бандитских контрреволюционных элементов». Такие враги в области натворили немало вреда, а «упрощенное ведение следствия приводило к грубейшим нарушениям социалистических законов. У нас были случаи необоснованных арестов […]. Были случаи избиения арестованных». В этих условиях прокуроров, стремившихся проверить сообщения об избиениях, иногда не пускали в камеры, а нарушение законов было следствием семейственности в практической работе, отсутствием большевистской принципиальности. Политически не опасное слово «семейственность» снимало подозрения в политических ошибках, а тем самым и во вражеской деятельности, которую вели внешние силы. «Нужно со всей прямотой сказать, что органы прокуратуры недостаточно осуществляли надзор за следствием, не принимали решительных мер к устранению недостатков. Выступая сегодня на этом совещании по обсуждению этого величайшего документа, я, как прокурорский работник, в указанных недочетах также виновен», — покаялся Тернивский. Таким образом, он и прокуроры области оставались как бы в стороне от преступлений, осуществленных органами НКВД, и обвинять их можно было только в беспринципности и семейственности.
Выступление Г. Мищенко показало, что он не хотел говорить о нарушениях законности, но о партийном контроле прозвучала четкая установка: «У Вас, видимо, ведомственная дисциплина стоит выше партийной дисциплины, а это очень плохо […]. Ознакомлять секретарей РПК с агентурной работой нельзя, нужно строить работу в полном контакте, однако никто не давал права секретарям РПК лично распоряжаться работниками НКВД и давать им поручения в ущерб основной чекистской работе, и в такой же мере начальник райотдела НКВД [не может] распоряжаться кадрами райкома». И. Кораблев полностью признал ведущую роль обкома партии: «Сейчас положение с набором людей для работы в органах НКВД обстоит совершенно иначе, чем раньше. Прием, увольнения и перемещение чекистских кадров производится только по согласованию с обкомом КП(б)У»[1503].
Совещание продемонстрировало нежелание сотрудников Винницкого УНКВД говорить о допущенных «нарушениях законности», а также попытку прокуратуры откреститься от участия в них. Это была естественная стратегия защиты от обвинений. Однако политическая кампания разоблачения нарушений и нарушителей набирала силу.
26 ноября 1938 г. был издан приказ НКВД СССР № 00762 «О порядке осуществления постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г.», подписанный Берией. Он определил направления деятельности органов госбезопасности в соответствии с действовавшим законодательством и требовал под руководством партии и правительства «добиться скорейшего и решительного устранения всех недостатков и извращений в своей работе и коренного улучшения организации дальнейшей борьбы за полный разгром всех врагов народа, за очистку нашей родины от шпионско-диверсионной агентуры иностранных разведок, обеспечив тем самым дальнейшие успехи социалистического строительства»[1504]. Таким образом, поиск врагов народа, в разряд которых с начала 1930-х гг. могли попасть любые группы общества, а также агентурных сетей иностранных разведок являлся одним из условий успехов деятельности компартии и государства в целом. Этот поиск жестко контролировался партией, которая оставалась «кристально честной и подлинно народной» в своих планах и деяниях. Именно поэтому она должна была строго наказать нарушителей законности.