Уголовное дело бывшего начальника 4-го отдела УГБ Н.Г. Соколова, начальника 3-го отделения 4-го отдела УГБ, а впоследствии начальника следственной части УНКВД по Ворошиловградской области Л.Р. Воскобойникова, начальника отделения 4-го отдела УГБ НКВД УССР Л.М. Павлычева, оперуполномоченного 4-го отдела УГБ НКВД УССР Л.А. Тарасовского, исполняющего обязанности начальника УПО НКВД УССР А.Д. Балычева рассматривалось на закрытом судебном заседании Военного трибунала войск НКВД Киевского особого военного округа. Однако рассмотрение дела проходило в условиях нацистской агрессии, что, вероятно, и повлияло на решение трибунала. К осужденным на длительные сроки заключения применили примечание ст. 27 Уголовного кодекса УССР, позволившее отложить наказание. Осужденных отправили на фронт «искупать вину». Преступникам из НКВД дали еще один шанс на жизнь. Павлычев, Соколов и Воскобойников погибли на фронте в 1942 г., судьба остальных пока неизвестна.
ДОРОЖНО-ТРАНСПОРТНЫЕ ОТДЕЛЫ НКВД
В июле месяце 1937 г., т. е. еще до назначения в ДТО, на совещании в Киеве я получил, в числе других, установку от Наркома [Ежова] бить и беспощадно выкорчевывать врагов, и поэтому, будучи уже в ДТО, я в январскую операцию применял к отдельным вражеским элементам, при допросах, физические методы […]. Бить их как врагов я имел право.
Г.И. Кочергинский — нач. ДТО Северо-Донецкой железной дороги НКВД
Перед январской операцией КОЧЕРГИНСКИЙ устроил совещание опер-состава ОДТО, где заявил, что СССР воюет с Японией, скоро начнется война с Германией и что на НКВД правительство возлагает надежду в смысле очистки страны от чуждого элемента, и что поэтому необходимо по Союзу расстрелять до 5-ти миллионов человек […]. Вопросы извращения Ревзаконности на совещаниях не ставились, так как КОЧЕРГИНСКИЙ говорил, что он действует от имени ЕЖОВА.
Ф.Д. Бондарчук — оперуполномоченный ОДТО НКВД cm. Дебальцево
Я признаю себя виновным в фабрикации дел […] но объясняю это жесткими сроками, данными б. нач. ДТО КОЧЕРГИНСКИМ, для проведения по делам следствия.
А.П. Розенберг — оперуполномоченный ОДТО НКВД cm. Красный Лиман
Нечеловеческое обращение и всевозможные запугивания оперативных работников создало такое положение, при котором выполнялись распоряжения под страхом. При допросах арестованных происходило повальное избиение без разбора, били кого попало, а потом некоторых арестованных, не доказав их виновность, освобождали. Избиение и матерщина вошли в систему.
П.А. Гуенок — оперуполномоченный ОДТО НКВД cm. Дебальцево[1758]
На примере расследования деятельности начальника дорожнотранспортного отдела ГУГБ НКВД Северо-Донецкой железной дороги Г. Кочергинского изучается мотивация участия сотрудников госбезопасности в Большом терроре 1937–1938 гг. Указывается, что ситуативные факторы были важным мотивом участия сотрудников НКВД в массовой фальсификации дел, пытках подозреваемых и принуждении свидетелей.
Какие мотивы кроются за «грубыми нарушениями социалистической законности», фабрикацией дел, пытками подозреваемых, принуждением свидетелей к даче ложных показаний, совершенными сотрудниками НКВД во время массовых операций НКВД 19371938 гг.? Этот вопрос ставился не так часто, как можно было бы ожидать, принимая во внимание огромное количество работ о мотивации действий карателей в историографии геноцида, прежде всего Холокоста[1759]. Исследователи репрессий тенденциозно фокусируются на таких высокопоставленных политических фигурах, как И.В. Сталин и Н.И. Ежов, на жертвах террора или на роли общества в разжигании процессов, которые порой оборачивались «охотой на ведьм»[1760]. Хотя исследователи редко прямо заявляют об этом, создается впечатление, что существует мнение, согласно которому рядовые сотрудники НКВД выполняли приказы потому, что они были обучены это делать[1761]. Следствие и суд по делу Георгия Кочергинского, который с ноября 1937 г. до августа 1938 г. служил начальником дорожно-транспортного отдела (ДТО) ГУГБ НКВД Северо-Донецкой железной дороги (СДЖД), свидетельствует, что ситуативные факторы, прежде всего страх наказания и желание добиться одобрения начальства, играли значительную роль в мотивации участия сотрудников НКВД в массовых нарушениях законности во время сталинских репрессий[1762]. Идеология, разумеется, также играла роль[1763]. Сам Кочергинский не сомневался в том, что весь Советский Союз и, в частности, подведомственное ему хозяйство были «наводнены» классовыми врагами. Материалы, однако, не позволяют сказать, что подчиненные Кочергинского разделяли подобные представления. В то же время, как показывает это исследование, ситуативные факторы, прежде всего боязнь стать жертвой охоты на классовых врагов, развернувшейся в НКВД, сыграли роль в мотивации действий и самого Кочергинского.
Георгий Кочергинский родился в Латвии в 1898 г.[1764] Происхождения он был самого скромного: отец-еврей работал багорщиком на лесопилке в Риге, мать, то ли немка, то ли эстонка, давала уроки немецкого языка и рукоделия[1765]. Родители Кочергинского либо были в разводе, либо никогда официально не регистрировали свой брак; своего отца и отчима он практически не знал. Возможно, из-за тяжести воспитания двух малолетних детей или с целью помочь своему сыну получить профессию мать Кочергинского отослала его, в возрасте восьми лет, к своему брату, Альберту Лехту, работавшему электриком на Рижской электростанции. Вскоре Лехт, который взял мальчика учеником и оплачивал его учебу в реальном училище, стал одним из двух наиболее влиятельных людей в жизни молодого человека. Кроме того, Лехт познакомил Кочергинского с другим человеком, повлиявшим на него в детстве, давним марксистом по имени Ульрих, который подготавливал молодых рабочих к учебе в реальном училище[1766].
Хотя Кочергинский участвовал в кружке, который Ульрих организовал для своих учеников, и познакомился с некоторыми членами РСДРП, учение занимало его больше, чем политика. При поддержке Лехта и Ульриха Кочергинский сдал экзамены за пятый, шестой и седьмой классы реального училища и после двух лет ученичества стал электриком на электростанции в Риге [1767].
Дисциплина, ум и умение преодолевать трудности пригодились Кочергинскому в 1916 г., когда он был арестован по подозрению в распространении на электростанции революционных первомайских листовок. На самом деле он не был причастен к случившемуся, однако с работы его уволили. Обеспокоенный потерей средств к существованию, Кочергинский стал готовиться к вступительным экзаменам в Рижский политехнический институт и успешно сдал их три недели спустя[1768].
Поскольку рижские высшие учебные заведения были эвакуированы во время Первой мировой войны, Кочергинский переехал в Москву, где продолжил свои студенческие занятия, а также давал частные уроки и работал механиком на спичечной фабрике. В тот момент Кочергинский был на пути к хотя все еще довольно скромному, но лучшему жизненному положению. События 1917 г. драматически изменили ход его жизни. После того как старый режим пал, а политехнический институт закрылся, Кочергинский вернулся на прежнюю работу на Рижской электростанции. В сентябре, когда немцы вошли в Ригу, он вступил в партию большевиков. В начале 1918 г., простым солдатом, в составе интернационального батальона им. Карла Либкнехта покинул Ригу. Через шесть месяцев он стал политкомиссаром[1769].
Сохранилось мало информации об участии Кочергинского в гражданской войне, хотя этот опыт должен был иметь формирующее значение для его личности. Кочергинский отличился и получал ответственные назначения, которые в обычное время были бы недосягаемы для молодого еврея-электрика из Латвии. Всего через три года с момента его ухода солдатом из Риги, двадцатитрехлетний Кочергинский уже был заместителем председателя революционного трибунала 3-й стрелковой дивизии Харьковского военного округа[1770]. Его работа в трибунале по меньшей мере способствовала приобщению к опыту упрощенного судопроизводства по отношению к реальным и вымышленным врагам большевистского режима: иностранным агентам, крестьянским анархистам, украинским националистам, контрреволюционерам и классовым врагам.
Помимо ответственных постов в Красной Армии, еще одним свидетельством признания служебных заслуг Кочергинского стало назначение, последовавшее после демобилизации в 1921 г. Ему не пришлось самому выживать и пробиваться в жизни в стране, где царила экономическая разруха, так как его сразу взяли на службу в Крымскую ЧК[1771]. Так началась его семнадцатилетняя карьера в советских органах госбезопасности.
Как и другие преуспевающие чекисты, Кочергинский занимал разные административные должности. После четырех лет работы в Крыму он два года провел в г. Владивостоке и резидентуре ОГПУ СССР в Манчжурии. В 1927 г. начался его девятилетний срок службы на Северном Кавказе, где он работал на ответственных должностях в Краснодаре, Шахтах, Ростове и Пятигорске. Это были приоритетные регионы, и в результате назначений в оперативные и специальные отделы ОГПУ Кочергинский оказался в центре важный операций против «врагов Советской власти»