То, что у Кочергинского была репутация чекиста, на которого можно положиться в борьбе с классовыми врагами, подтверждают события, произошедшие после того, как в сентябре 1936 г.
И. Сталин назначил Н. Ежова главой НКВД. После нескольких месяцев службы на посту начальника Контрразведывательного отдела Курского УНКВД Кочергинский, по окончании февральско-мартовского 1937 г. пленума ЦК ВКП(б) был вызван в Москву и назначен в специальную бригаду НКВД, которую возглавил начальник 3-го (контрразведывательного) отдела ГУ ГБ НКВД СССР Л.Г. Миронов. Согласно лаконичной формулировке приказа НКВД СССР от 4 апреля 1937 г., перед бригадой Миронова стояла задача «выявления и разгрома шпионско-вредительских троцкистских и иных групп на железных дорогах […]ив армии» в Сибири и на Дальнем Востоке[1773].
Создание «бригады Миронова» свидетельствовало о беспокойстве руководства ВКП(б), что дальневосточные и сибирские региональные руководители не смогут искоренить классовых врагов, которые, по мнению Центра, проникли в местную номенклатуру. После прибытия в Хабаровск 23 апреля 1937 г. бригада осуществила массовые аресты, в том числе и сотрудников местных УНКВД, показывая пример и распространяя так называемые новые методы следственной работы. Вскоре они стали отличительной чертой массовых операций 1937–1938 гг.: физические и психологические пытки, фальсификации протоколов допросов для выявления и ликвидации «сети подпольных антисоветских террористических организаций» и т. д.[1774]
Позже Кочергинский хвастался своим участием в бригаде Миронова и ссыпался на этот опыт в оправдание своих действий. В Хабаровске он возглавлял группу следователей, выбивавших признательные показания о шпионаже из руководителей дальневосточного УНКВД[1775]. Этот период его деятельности оказал на него большое влияние. Впоследствии Миронов попал под подозрение и был арестован в июне 1937 г.[1776] Однако Кочергинский как-то признался одному из своих коллег, что обязан Миронову тем, что тот «многому хорошему научил его» во время совместной работы в Хабаровске[1777].
В ноябре 1937 г. Кочергинский покинул Москву с новым назначением на пост начальника Дорожно-транспортного отдела ГУГБ НКВД Северо-Донецкой железной дороги. Он считал, что был выбран Н. Ежовым для того, чтобы в Артемовске сделать то, что бригада Миронова сделала в Хабаровске — превратить скомпрометировавший себя местный аппарат НКВД в эффективную карательную организацию.
Кочергинский не входил в круг близких людей Миронова, но у него были влиятельные покровители в НКВД. Эти отношения проливают свет на систему патронажа, частью которой являлся этот чекист, и свидетельствуют о значении, которое покровительство оказало на формирование его профессиональных качеств. Покровители Кочергинского в НКВД были скромного, в основном еврейского происхождения, но в 1920-1930-е гт. им удалось занять важные руководящие должности в Крыму и на Северном Кавказе. Наиболее значимым среди них был И.Я. Дагин, обеспечивавший безопасность советских руководителей в период с 1936 г. по 1938 г. в качестве начальника 1-го отдела ГУ ГБ НКВД СССР. Будучи заместителем начальника Крымской ЧК в 1921 г., Дагин взял Кочергинского на работу после демобилизации из Красной Армии. Они вместе работали в течение следующих тринадцати лет, в частности во время коллективизации на Северном Кавказе. Кочергинский свидетельствовал: «В лице ДАГИНА я видел всегда для себя образец чекиста-коммуниста. Под руководством ДАГИНА я начал свою чекистскую работу. На Сев[ерном] Кавказе я был продвинут к награде значком “Почетного чекиста”, который и получил в 1935 году. Им же я был представлен к получению звания капитана Государственной] б[ез]/о[пасности], единственным из числа замов начальников отделов НКВД». И после перевода Дагина в Москву Кочергинский оставался с ним в тесном контакте, спрашивая его мнения и совета[1778].
В число покровителей Кочергинского также входили: А.П. Радзивиловский, под начальством которого он служил в Крыму; М.Л. Гатов, с которым он служил на Северном Кавказе; Г.Ф. Горбач, с которым он тесно работал в Шахтинско-Донецком оперсекторе ОГПУ[1779]. Горбач, который происходил из украинских крестьян и выделялся при Н. Ежове среди региональных руководителей НКВД особой жестокостью, был о Кочергинском высокого мнения. Поэтому накануне массовых операций добивался его назначения на должность своего заместителя в УНКВД по Западно-Сибирскому краю[1780].
Кочергинский брал пример и учился бесчеловечности у Датина, Горбача и Миронова. Кроме того, почти наверняка его действия были продиктованы страхом. Возвратившись в Москву с Дальнего Востока в октябре 1937 г., Кочергинский узнал про донос о якобы его противодействии генеральной линии партии и поддержке в 1928 г. троцкистов. После допроса по факту этих обвинений Кочергинский встретился с Дагиным, тот позвонил начальнику 6-го (транспортного) отдела ГУГБ НКВД СССР М.А. Волкову. В тот же вечер Волков отменил расследование по делу Кочергинского и подтвердил его назначение на должность начальника дорожно-транспортного отдела НКВД в Артемовске на Украине[1781]. Принимая во внимание атмосферу того времени, можно утверждать: то, что Кочергинский знал об обвинении в троцкизме, несомненно послужило для него дополнительным стимулом в деле искоренения «врагов народа» на новом посту с целью доказать свою преданность партии.
Мотивацией к рвению могла стать и определенная уязвимость биографии Кочергинского: он вырос в Латвии, в Риге у него оставались близкие родственники. Массовая операция НКВД против «латвийских шпионов» началась 30 ноября 1937 г. и была продлена постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 31 января 1938 г.[1782] Весной 1938 г. на районной партийной конференции Кочергинский зачитал свою биографию. Когда он упомянул о своих латвийских корнях, делегаты, по его собственным словам, «насторожились», что ему было крайне неприятно видеть. Тогда же нарком внутренних дел УССР А. Успенский приказал очистить ряды НКВД от работников, имевших связь с заграницей. Эти события заставили Кочергинского задуматься о том, не сочтены ли его дни в НКВД. Летом 1938 г. он поделился этими опасениями с Дагиным, но тот заверил его, что причин для паники нет[1783].
Кочергинский прибыл на службу в Артемовск 15 ноября 1937 года[1784]. По состоянию на предыдущий месяц дорожно-транспортный отдел ГУГБ НКВД УССР в Артемовске и его районные отделения произвели 165 арестов в рамках проводимых массовых операций[1785]. На первом же собрании с подчиненными Кочергинский подчеркнул, что результаты его не впечатлили. Похвастав, что он — старый большевик и опытный чекист, которого лично Н. Ежов послал «для укрепления аппарата ДТО Северо-Донецкой железной дороги», Кочергинский уведомил подчиненных о том, что плохие результаты их работы делают их самих «пособниками врагов народа». Потребовав получать признательные показания в течение 24 часов вместо отпущенных 3–5 дней, он также пообещал применять особые следственные методы, освоенные им в Хабаровске, где, по его утверждению, он лично арестовал и расстрелял начальника Дальневосточного УНКВД Т.Д. Дерибаса[1786]. Здесь Кочергинский солгал — Дерибас был расстрелян лишь 27 июля 1938 г.
Кочергинский сдержал свое обещание. Через несколько дней после его прибытия в Артемовск прошли массовые аресты железнодорожных рабочих и служащих. Для получения признаний в совершении таких тяжких преступлений, как саботаж и шпионаж, Кочергинский применял методы бригады Миронова: систематическое избиение и серийный допрос арестованных; создание специальных камер, где те, кто отказался давать признательные показания, должны были стоять в течение нескольких дней без отдыха; фальсификацию протоколов допросов. Хотя нарушения советского уголовно-процессуального порядка случались и до приезда Кочергинского в Артемовск, теперь они стали обыденным явлением[1787]. «До его прихода […] такой практики допросов не было», — свидетельствовал оперативный уполномоченный (ОУ) ДТО СДЖД В.М. Ивченко, «[…] начиная с ноября месяца 1937 года и по февраль 1938 года побои арестованных приняли широкий размах как в ДТО, так и по 0[тделениям]ДТО»[1788].
Кочергинский добивался внедрения нового порядка ведения следствия различными методами, прежде всего личным примером. Почти с первого дня прибытия в Артемовск он врывался в кабинеты следователей и, если признание не было получено, начинал бить арестованного. После неоднократных избиений подследственного, который отказывался признать, что был членом контрреволюционной группы, изможденный Кочергинский рявкал на злосчастного следователя: «Что ты, в гостях? — Бей!»[1789]. Формально он не отдавал приказа массово избивать подозреваемых — на некоторых собраниях предусмотрительно заявлял, что «избиение» можно применять только с его собственного разрешения или разрешения его заместителя[1790]. Однако Кочергинский давал понять о своих ожиданиях, например, говоря подчиненным, которые только что наблюдали его рукоприкладство: «Вот как надо допрашивать и получать показания». По свидетельству заместителя начальника ДТО СДЖД К.В. Матвеева, «[…] такой показ, разумеется, развязывал руки следователей»