Кроме того, Кочергинский отдавал директивы по ускорению следствия, что стимулировало фальсификацию дел следователями. Во время руководства операцией в ОДТО на станции Дебальцево в январе 1938 г. Кочергинский объявил, что «социально чуждые элементы» могут быть арестованы и без доказательств антисоветской деятельности. Он распространил образец показаний, который, по его мнению, представлял идеальное «кулацкое признание», и настоятельно требовал, чтобы следователи использовали его в качестве эталона. Он настаивал на отборе свидетелей из числа доверенных партийцев, требовал, чтобы их показания были «резкими, т. к. все дела пойдут на тройку». Он давал ясно понять, что только осуждение и смертный приговор были приемлемы[1792].
Более того, Кочергинский давал четкие указания, касавшиеся обеспечения свидетельских показаний. Свидетелям следовало говорить, что подозреваемого уже разоблачили как врага народа, и что НКВД нуждается лишь в подтверждении «пораженчества, террористических намерений и антисоветской агитации» арестованного. Колеблющихся свидетелей следовало заверять в том, что их не вызовут в суд, так как все дела будут слушаться во внесудебном порядке. Упорствующим свидетелям следовало говорить, что они являются «пособниками врагов народа», и что их отказ способствовать борьбе НКВД с «врагами народа» будет иметь пагубные последствия[1793].
Для того чтобы узаконить свои приказы, Кочергинский ссылался на авторитет Москвы, а с целью создания ощущения чрезвычайности использовал военную терминологию. Неоднократно на оперативных совещаниях с подчиненными он утверждал, что нарком внутренних дел Н. Ежов заявил о том, что тайное советское участие в войнах в Испании и Китае, угроза нападения Германии и Японии требуют от советского руководства очистить страну от пяти миллионов внутренних врагов, не считая тех двух миллионов, которые, как утверждал Кочергинский, были ликвидированы в 1937 г.[1794] Разоблачение «вооруженных повстанческих организаций» на Дальнем Востоке и в Казахстане, по его мнению, служило еще одним подтверждением необходимости быстрых и решительных действий[1795].
Кочергинский высмеивал и угрожал тем подчиненным, которые не могли добиться результатов. Следователей, не выполнивших квоты (разнарядки) на аресты или не получивших признательные показания, Кочергинский особо выделял на заседаниях, обвинял их в пособничестве врагу и угрожал арестом и исключением из партии[1796]. «Путем запугивания КОЧЕРГИНСКИЙ понуждал сотрудников У ГБ выполнять его […] указания», — вспоминал оперуполномоченный ОДТО станции Дебальцево П.А. Гуенок[1797]. Другой дебальцевский оперуполномоченный А.С. Ходарев свидетельствовал: «Терроризация сотрудников КОЧЕРГИНСКИМ была сделана так, что из сотрудников никто не мог ничего сказать […]. КОЧЕРГИНСКИЙ заявил: “[…] я прислан из Москвы и име[ю] особые уполномочия (sic), что я хочу, то и делаю, а вы выполняйте мои приказания, и можете жалиться (sic) на меня Наркому”»[1798].
Кочергинский использовал угрозы, чтобы заставить замолчать несогласных, в частности, в тех случаях, когда подчиненный протестовая против квот (разнарядок) на безосновательные аресты, высказывал сомнения в виновности подозреваемого или достоверности признания[1799]. «Работников ДТО и ОДТО Кочергинский форменным образом терр[ор]из[ир]овал […]. С первых же дней прибытия на должность начальника ДТО он поставил себя, как человека, которому никто не должен возражать и критиковать его действия», — вспоминал заместитель начальника ДТО СДЖД К.В. Матвеев[1800]. Ему вторил оперуполномоченный ДТО СДЖД В.М. Ивченко: «Кочергинский создал обстановку зажима, и к нему в кабинет боялись работники зайти, если у кого-либо и возникало сомнение в виновности какого-либо арестованного»[1801]. Любой следователь, который считал, что подозреваемого следует освободить, высмеивался как «либерал», «оппортунист», или «пособник врага»[1802]. Вскоре после того, как заместитель начальника ДТО СДЖД К.В. Матвеев доложил начальнику УНКВД по Донецкой (будущей Сталинской) области Д.М. Соколинскому о массовых случаях избиений в ДТО СДЖД, Кочергинский вызвал Матвеева к себе в кабинет и заявил: «Мне непонятно твое поведение. Ты не понимаешь большевизма»[1803]. Узнав, что начальник 5-го отделения ДТО СДЖД Г.И. Тимошек сомневался в правдоподобности признания подозреваемого, Кочергинский «многозначительно» сказал: «У Вас настроения нехорошие»[1804].
Страх был мощным фактором мотивации. «КОЧЕРГИНСКИЙ поставил большинство работников ДТО и ОДТО в положение безоговорочного выполнения его указания, а многие боялись угроз увольнения и ареста», — вспоминал К.В. Матвеев[1805]. По словам Г.И. Тимошека, которого Кочергинский раскритиковал на собрании сотрудников за то, что тот не смог получить признательных показаний, «при созданных Кочергинским условиях некоторые сотрудники прибегали к прямым преступлениям», то есть к массовой фабрикации дел[1806]. Помощник оперуполномоченного ОДТО станции Дебальцево Н.М. Кузнецов, осужденный вместе с Кочергинским, признал, что он начал фальсифицировать дела после того, как услышал, как Кочергинский угрожал арестом дебальцевским оперуполномоченным А.С. Ходареву и Ф.Д. Бондарчуку, не выполнившим разнарядки арестов[1807]. Другой дебальцевский оперуполномоченный убедительно описал атмосферу в ОДТО во время массовых операций в январе 1938 г.: «Находясь здесь в Дебальцево и руководя операцией, Кочергинский форменным образом нас терроризировал, всех ругал площадной бранью, своим отношением к сотрудникам наводил ужас, никто из нас не был гарантирован от ареста, самого страшного оскорбления. Передать словами, что он творил с нами на совещаниях и отдельных ветречах, невозможно. Гнуснее его поведения не бывает, и самое ужасное это то, что он спекулировал именем тов. ЕЖОВА […]. Естественно, что оперативный состав выполнял директиву КОЧЕРГИНСКОГО, не подходил критически к судьбе арестованного, виновен ли он или нет, а брали всех попавших под руку, тех на кого указывали лица, якобы их знающих как врагов»[1808].
Помощник начальника ОДТО станции Дебальцево И.В. Фадеев предоставил не менее яркое описание действий Кочергинского во время дебальцевской операции: «В то время Кочергинский выглядел каким-то зверем, набрасывался на всех сотрудников и лез к каждому с кулаками, нанося всяческие незаслуженные оскорбления, уірожая всех перепустить через подвал, называя врагами народа» [1809].
Начальники отделений ДТО СДЖД и получали угрозы Кочергинского в свой адрес, и реализовывали их по отношению к другим. В январе 1938 г. на собрании, где обсуждались будущие массовые операции, Кочергинский объявил, что все немцы, поляки, латыши, греки и бывшие кулаки должны быть арестованы как шпионы. Отсутствие доказательств вины этих людей не должно было быть преградой для ареста, потому что, как заверил Кочергинский, имевшиеся в Москве документы доказывали их вину. Когда начальник ОДТО станции Купянск А.В. Залозный и начальник ОДТО станции имени Кагановича[1810] М.И. Синько высказались против, указав, что многие из этих людей занимают ключевые должности на железнодорожных станциях, Кочергинский в ответ рявкнул: «Вы скрываете шпионов, не ищете их, а говорите, что у вас, допустим, работает 10 немцев, 15 поляков и т. д. Если после этой операции, […]я обнаружу, что будет работать немец или поляк на том или иным узле, то тогда на себя пеняйте — вас как нач[альников] ОДТО — посажу вместо них и буду допрашивать». По словам начальника второго отделения ДТО СДЖД М.А. Омельченко, «после этого начались массовые беззакония, незаконные аресты лиц без наличия компрометирующих материалов и без санкции прокурора»[1811].
Вернувшись после совещания в ОДТО на станции имени Кагановича, Синько категорически приказал своим подчиненным: «[…] без показаний не возвращаться». Когда подчиненный Синько, оперуполномоченный М.С. Кушвид, стал настаивать на освобождении подозреваемого, в отношении которого не было никаких доказательств вины, Синько сделал ему выговор: «Вы не умеете работать, либеральничаете с врагом»[1812]. Будучи свидетелями этого разговора, оперуполномоченный А.Ф. Воронин и другие сотрудники посчитали, что у них нет другого выбора, кроме как фальсифицировать протоколы допросов. «Не желая заслуживать названия “покровителя врагов” и боясь ответственности в тот момент, — объяснил Воронин, — я и вынужден был так поступать, […] хотя и знал, что это тоже преступление»[1813]. Таким же образом и оперуполномоченный ОДТО станции Красный Лиман А.П. Розенберг «стал на путь фальсификации показаний свидетелей и обвиняемых» после того, как начальник этого отделения П. Матвеев неоднократно требовал «во чтобы то ни стало д