Обвинение в том, что Широкий участвовал в отряде Григорьева, не было новостью для НКВД. В 1929 г. была написана анонимка, в которой говорилось, что Широкий служил в командной должности в Григорьевском полку и в этом качестве поднимал восстание против Советской власти и расстреливал коммунистов. Постановлением Кировской окружной Контрольной Комиссии от 19 августа 1929 г. было установлено, что эти данные не подтвердились[1860].
Донос Розумянского против Широкого (датируется, по всей вероятности, концом 1937 г. или весной 1938 г.) не повлиял на его карьеру в НКВД. По крайне мере так было до поры до времени. Однако именно этот донос послужил поводом открытия дела на Широкого. Начало следствия в отношении Широкого может быть разделено на две стадии. Первая — начало сентября 1938 г. — ознаменовалась проверкой деятельности НКВД МАССР, произведенной специальной комиссии НКВД УССР. Вторая, решающая, продолжалась в Киеве в период с 4 сентября по 28 сентября 1938 г. В Киев были вызваны для повторного допроса не только подчиненные Широкого и сам нарком, но и основные арестованные по делу «правотроцкистской организации». Нам не известны детали проверки спецкомиссии НКВД УССР в Тирасполе, но зато имеется достаточно интересных сведений о допросах в Киеве как жертв, так и сотрудников НКВД МАССР.
Среди лиц, арестованных органами НКВД МАССР и допрошенных повторно в Киеве, были Занзел Зунделеевич Абрамович, бывший нарком коммунального хозяйства МАССР, а также, Макар Тимофеевич Шендеровский, бывший директор Молдторга, Андрей Степанович Богуш, бывший директор Книгокульторга; Степан Андреевич Кошелев, бывший служащий; Николай Лаврентьевич Демус, председатель правления Молдавского союза кооперации инвалидов, и другие. Демус, например, жаловался, что Мягков заставил его дать показания на отдельных лиц[1861]: «Мягков настаивал и мне пришлось наугад называть фамилии партийных работников […] [Мягков: ] Да нет, это мелкие люди […] ты называй повыше […] ну самую верхушку знаешь в Тирасполе, называй самую головку, что выше уже нет […] [Демус: ] Я стал вслух перебирать фамилии Борисова, Стрешного, Константинова. Здесь Мягков меня оборвал, заявив, что с этих бы и начинал».
14 сентября 1938 г. в Киеве передопрашивали Абрамовича, Богуша, Кошелева и Шендеровского. Абрамович показал, что его допрашивали Мягков, Малышев и Широкий. Однажды Мягков попросил Абрамовича охарактеризовать Борисова, Стрешного и Константинова, но был разочарован и настаивал на версии, что они являлись лидерами правотроцкистской организации, и требовал признания против них. Абрамович отказался дать показания против трех руководителей МАССР, но следователи настаивали на том, чтобы он подписал протоколы допросов, в которые против его воли были включены такие обвинения[1862]. Шендеровским также были даны показания о фальсификации протоколов допросов, в том числе в том, что касалось компрометирующих сведений о Борисове, Стрешном и Константинове. В этом случае, показал Шендеровский, Мягков действовал в соответствии с инструкциями, полученными от Широкого. Кроме того, нарком лично заставил арестованного Абрамовича дать аналогичные показания. В принуждении Шендеровского к даче показаний был также замешан Иван Александрович Лощилов, заместитель начальника 4-го (секретно-политического) отдела НКВД МАССР[1863].
Другие задержанные признались в Киеве, что они согласились дать показания против руководителей МАССР, с которыми они встречались хотя бы один раз, но отказались — против тех, которых никогда в жизни не видели. Например, Кошелев под давлением следователей Кирюшина и Александра Сократовича Томина, замнаркома внутренних дел МАССР в 1938–1939 гт., согласился подписать признание о Борисове по той причине, что по крайней мере он его знал лично, но не стал делать то же самое в отношении Константинова, ссылаясь на то, что он вообще его не знает. Томин, со своей стороны, прямо сказал, что «надо помочь нам, следствию, в этом деле». По сути то же самое повторил Александр Иванович Маглеванный, заместитель секретаря партийной организации НКВД МАССР, но Кошелев не согласился и отстаивал свою позицию до конца[1864]. Другой арестованный, Богуш, тоже подтвердил использование давления в ходе допросов. На этот раз теми следователями, которые его допрашивали, были Мягков и Лощилов. В какой-то момент Мягков сказал: «В интересах дела, мы должны это записать»[1865].
Одним из подчиненных Широкого, которого вызвали на допрос в Киев, был Мягков, начальник 4-го отдела НКВД МАССР. 19 сентября 1938 г. он признал, что протоколы допросов, касающиеся так называемой правотроцкистской организации, были сфабрикованы, а в ходе следствия были использованы недопустимые методы. Мягков обвинил Широкого в том, что тот его «провоцировал», в то же время Мягков признавал и свою долю вины, так как «позволил ему [Широкому] сделать себя послушным орудием в его руках в деле создания этих провокационных показаний по право-троцкистскому центру в Молдавии»[1866].
Смягчающим обстоятельством в свою пользу Мягков назвал то, что он был лишь недавно прислан на работу в НКВД МАССР. Точнее, это произошло 7 августа 1938 г., и он еще не успел вникнуть в ситуацию на месте. Он также показал, что сразу же по прибытии в Тирасполь Широкий сказал ему, что Борисов, Стрешный и Константинов являются «врагами» (то же самое Ривлин сказал Широкому, когда последний приехал на работу в МАССР в мае 1938 г.), и недвусмысленно намекнул на необходимость получения признаний по этому поводу. Мягков утверждал, что у него не было причин не верить Широкому, так как сказанное им было подтверждено признаниями двух человек, допрошенных ранее (Сорочана и Кошелева). Важно отметить, что, согласно Мягкову, Широкий в категорической форме приказал делать следующее: «Широкий передо мной поставил задачу так — бросить все дела и целиком заняться этим право-троцкистским центром и во что бы то ни стало вскрыть его в том составе, в котором он его составил»[1867].
Кроме того, Широкий якобы заставлял подписывать протоколы допросов после того, как он изменял показания. Например, однажды он добавил, что обвиняемый был бывшим петлюровцем, и дал ему подписать протокол (так произошло с тендеровским). Бьш также случай, когда один из обвиняемых (Кошелев) не хотел признаваться, но после того, как с ним провел разговор Широкий, он решил «сознаться»[1868].
Не только у Мягкова можно отметить стремление возложить основную ответственность за фальсификацию протоколов допросов на одного Широкого. Заместитель Широкого Малышев сделал то же самое. В своем письме на имя Успенского, написанном в середине сентября 1938 г., Малышев отметил, что сразу же после его прибытия в Тирасполь 13 июля 1938 г. Широкий поручил ему работать по делу правотроцкистской организации, назвав Борисова, Стрешного и Константинова в качестве ее руководителей. Широкий ссылался на тот факт, что все они были связаны с Григорием Старым, бывшим председателем СНК МАССР, а также с Евстафием Вороновичем, председателем ЦИК МАССР, Николаем Голубем, бывшим вторым секретарем Молдавского обкома КП(б)У, и другими. Последние пали жертвами репрессий осенью 1937 г., во время первого этапа «чистки» среди местных элит. Малышев признался в письме Успенскому, что только в конце августа 1938 г., когда Комиссия НКВД УССР прибыла в Тирасполь, он понял, что дело на руководителей МАССР было сфабриковано. Малышев обвинял в этом Широкого, а также Мягкова и Лощилова за то, что они «слепо поверили ориентировке Широкого». В то же время Малышев стремился свести ответственность как Мягкова, так и Лощилова к минимуму на том основании, что первый работал в НКВД МАССР с начала августа 1938 г., а последний работал в НКВД всего четыре года (sic!). Из этого очевидно, что Малышев попытался защитить своих подчиненных, поскольку аргументы, высказанные им, трудно считать убедительными в обоих случаях, но особенно в случае Лощилова. Причиной может быть и то, что все они — Мягков, Лощилов и сам Малышев — являлись верными исполнителями приказов Широкого и стремились минимизировать собственную ответственность за фабрикацию следственных дел[1869].
На следующий день свою версию события представил Лощилов. Он признался 20 сентября 1938 г. в том, что дело так называемой правотроцкистской организации было сфабриковано. Лощилов показал, что он изначально участвовал в допросах по этому делу, но уже на тот момент сомневался в причастности Борисова, Стрешного и Константинова, поскольку никто из допрашиваемых не упоминал эти имена. Ситуация изменилась в начале августа, когда Мягков занял пост начальника 4-го отдела. Последний, совместно с Широким, нажимал на арестованных, чтобы те дали показания против руководства МАССР. Следует заметить, что Лощилов не уточнял, о каких конкретных методах нажима шла речь[1870].
Другой подчиненный Широкого, Александр Сократович Томин, будущий заместитель наркома НКВД МАССР с октября 1938 г. по ноябрь 1939 г., будучи начальником 3-го отдела НКВД МАССР летом 1938 г., сообщил на допросе интересные подробности, заявив, что Широкий использовал практику передачи арестованных из одного отдела в другой в том случае, если они не давали нужные показания. Например, арестованных, находившихся в распоряжении 3-го (контрразведывательного) отдела, передавали в 4-й (секретно-политический) отдел, как это было в случае с Демусом и Кошелевым. Как следствие, изменялись обвинения против этих лиц. Например, если первоначально Демуса обвиняли в том, что он был членом повстанческой организации из бывших партизан, то после его передачи 3-му отделу он был обвинен в том, что он якобы числился членом правотроцкистской организации. Кошелев, в свою очередь, обвинялся первоначально в том, что был членом правотроцкистской организации (4-й отдел), а затем в том, что якобы состоял в националистической подпольной организации (3-й отдел)