[2004]. Успешная карьера в НКВД принесла Давлианидзе звание генерал-майора, множество орденов и медалей и хорошую квартиру в престижном районе Тбилиси. Давлианидзе, как и большинство его коллег в НКВД Грузии, был чужаком в грузинской столице, без хорошего образования, семейных связей, престижа и другого социального капитала. Это слишком опасное несоответствие большой власти и низкого социального престижа, вместе с отсутствием подконтрольности, по-видимому, также усилило рвение, с которым следователи НКВД допрашивали бывших высокопоставленных партийных руководителей Грузии и их жен, а также студентов и преподавателей институтов и университетов, составивших значительное число жертв[2005].
Все это могло быть лишь усилено усвоением официального дискурса и, в конечном итоге, принятием людьми неустанно пропагандируемой идеологии классовой борьбы, страха и угрозы контрреволюционной вражеской деятельности и вредительства. Следователи, видимо, были глубоко уверены в истинности этих угроз, в том, что обстановка в СССР была критической, а заговоры и преступления, в которых признавались их жертвы, реальны. Хотя Давлианидзе в разные моменты суда утверждал, что позже, после разоблачений на XX съезде КПСС, пришел к пониманию незаконности методов, использовавшихся НКВД во время массовых репрессий, однако ряд его замечаний свидетельствует, что он по-прежнему считал, что многие из его жертв были виновны и заслуживали полученного наказания. Зачастую он с презрением отзывался о репрессированных, и несколько раз на суде ему напоминали о том, что арестованные, которых он все еще считал врагами, уже были официально реабилитированы[2006]. Он также заявлял, как о само собой разумеющемся, что взаимная неприязнь между ним и рядом коллег коренилась в классовом конфликте, так как их родители в царское время были офицерами или чиновниками или потому, что у них были родственники заграницей[2007].
В конечном итоге, из дела Давлианидзе можно вычленить комбинацию факторов, определявших мотивацию и поведение как самого Давлианидзе, так, возможно, и его сотоварищей-карателей: приспособление к ведомственной обстановке, царившей в НКВД; давление со стороны коллег; страх и амбиции в соперничестве с соратниками и противниками в погоне за результатами, которые приносили награды и признание начальства; упоение силой и властью, которое они черпали из своего положения и полномочий; вера в правильность и моральную оправданность того, что они делали. К этому следует добавить неведение о незаконности методов, которые они использовали, как и отсутствие представлений о законности как таковой, а, кроме того, невозможность даже вообразить, что однажды то же самое партийное государство, которое приказывало и поощряло противозаконные действия, привлечет их к уголовной ответственности за эти же самые действия.
Обвинения в контрреволюционной и антисоветской деятельности, выдвинутые против Давлианидзе и других карателей НКВД Грузии, скрыли главнейшую цель судебного разбирательства. Вместо того чтобы признать, что причины преступлений, совершенных в период массовых репрессий 1937–1938 гг. в частности и в период сталинского правления в целом, коренятся в авторитарной партийно-государственной системе и свойственном этой системе отсутствии верховенства закона, обвинители вынуждены были сформулировать свои обвинения как злой умысел и проступки тех, кто извратил ленинские нормы. В Грузии это подразумевало «осужденного провокатора Берию и его сообщников». Давлианидзе и другие каратели, привлеченные к ответственности, были официально обвинены в контрреволюции как пособники в заговоре Берии с целью подрыва основ советской государственности и экономики, тогда как основной упор в аргументах обвинения был сделан не на контрреволюционные намерения и участие в заговоре, а на умышленное и преднамеренное нарушение законодательных и процесуальных норм. В конечном итоге обвинители, видимо, старались подчеркнуть не столько те преступные деяния, которые совершили каратели, сколько рвение при выполнении приказов. Поскольку почти всегда каратели были исполнителями общих или конкретных приказов, поступавших сверху, в данном случае от Кобулова, Гоглидзе и Берии, обвинители на суде старались доказать, что каратели были хуже, чем правонарушители, они были плохими, пагубными людьми, а для этого необходимо было показать рвение, злобный энтузиазм и порочность, с которыми приказы приводились в исполнение.
Давлианидзе мог по праву возразить, что не знал ни о каких заговорах, что он, в отличие от некоторых других своих сослуживцев, не был напрямую связан с Берией и его ставленниками, и что его намерения никогда не были контрреволюционными.
Вполне понятно то неизбежное возмущение, которое Давлианидзе и его товарищи-каратели испытывали от парадоксальной ситуации: их судили и наказали именно за те преступления, которые те же власти раньше поощряли. Показания Хазана, включенные в дело Давлианидзе, точно выразили этот парадокс:
«Таким образом, получилось для меня и для всех оперативных] работников страшное положение. В 1937 году руководство НЮЗД обязало, как нам сказали, по указанию высших органов избивать арестованных, уклонение от этого рассматривалось как вражеская к.-р. работа, а спустя много лет за выполнение этого же предписания обвиняешься также в к.-р. преступлении»[2008].
В конечном итоге, несмотря на бурные протесты против официальных обвинений, Давлианидзе, с неохотой, признал себя виновным в тех деяниях, за которые на самом деле он преследовался негласно по закону: небрежность в ведении дел и подписание приказов, приведших к необоснованным приговорам и расстрелу сотен невиновных людей.
Перевод с английского Елены Осокиной
ОБ АВТОРАХ
Блаувельт Тимоти К. (Timothy К. Blauvelt), адъюнкт-профессор (associate professor) советских и постсоветских исследований, Государственный университет Ильи, Тбилиси, Грузия; директор грузинского офиса организации Американских советов по международному образованию (ACTR/ ACCELS), Тбилиси, Грузия.
Основные публикации: Abkhazia. Patronage and Power in the Stalin Era // Nationalities Papers. 2007. № 2. 35. P. 203–232; March of the Chekists: Beria’s Secret Police Patronage Network and Soviet Crypto-Politics // Communist and Post-Communist Studies. 2011. Xb 1. 44. P. 73–88; Resistance and Accomodation in the Stalinist Periphery. A Peasant Uprising in Abkhazia // Ab Imperio. 2012. №.3. 13. P. 78–108; The «Mingrelian Question»: Institutional Resources and the Limits of Soviet Nationality Policy // Europe-Asia Studies. 2014. № 6 (66). P. 993–1013; Georgia after Stalin: Nationalism and Soviet Power. -London, 2015 (совместно с Джереми Смитом).
Васильев Валерий (Валерій Васильев), д. и. н., заведующий Центром историко-энциклопедических исследований Института истории Украины НАН Украины.
Основные публикации: The Great Terror in the Ukraine, 1936-38 // Stalin’s Terror Revisited / Melanie Illic. - Hampshire, 2000. P. 140–162; Партійно-радянське керівництво УСРР під час Голодомору 1932–1933 рр.: Вожді. Працівники. Активісти. Збірник документів та матеріалів. — К., 2013; Політичне керівництво УРСР і СРСР: динаміка відносин центр-субцентр влади (1917–1938).-К., 2014.
Виола Лини (Lynne Viola), д.и.н., проф. кафедры истории Университета г. Торонто, Канада.
Основные публикации: Крестьянский бунт в эпоху Сталина. Коллективизация и культура крестьянского сопротивления. М., 2010; Крестьянский ГУЛАГ. — М., 2010; Трагедия советской деревни 1927–1937. В 5-ти томах // Под редакцией В.П. Данилова, Р. Маннинг и Л. Виола. — М., 1999–2006.
Довбня Ольга (Ольга Довбня), к.и.н., доцент кафедры украиноведения и гуманитарного образования, докторант Института истории Украины НАН Украины.
Основные публикации: Великий терор в Україні. «Куркульська операція» 1937–1938 рр.: У 2-х ч. / Упоряд. Сергій Кокін, Марк Юнге. — К., 2010. Ч. I.; Великий терор в Україні. «Куркульська операція» 1937–1938 рр.: У 2-х ч. / Упоряд. Сергій Кокін, Марк Юнге. — К., 2010. Ч. И; «Через трупы врага на благо народа». «Кулацкая операция» в Украинской ССР: 1937–1941 гг.: В 2-х т. / Под общ. ред. О.А. Довбни, Л.С. Макаровой. М., 2010. Т. 1: 1937 г. Подготовка приказа № 00447, первый этап «кулацкой операции»; «Через трупы врага на благо народа». «Кулацкая операция» в Украинской ССР: 1937–1941 гг.: В 2-х т. / Под общ. ред. О.А. Довбни, Л.С. Макаровой. М., 2010. — Т 2: 1938–1941 гг. Второй этап репрессий. Завершение Большого террора и восстановление «социалистической законности»; Регіональний аспект реалізації масової каральної операції проти селянства у 1930 р. / О. Довбня // Наука XXI століття: відповіді на заклики сучасності: 36. ст. І Міжнародної наук.-практ. конф., м. Бухарест, 17 травня 2013 р.: В 3-х ч. Ч. І. -Бухарест, 2013. С. 152–160.
Золотарёв Вадим (Вадим Золотарьов), к.т.н., доцент Харьковского национального университета радиоэлектроники, Харьков, Украина. Член редакционной коллегии харьковского тома научно-исследовательской программы «Реабилитированные историей».
Основные публикации: ЧК-ДГ1У-НКВС на Харківщині: люди та долі (1919–1941). — Харків, 2003; Олександр Успенський: особа, час, оточення. — Харків, 2004; Секретно-політичний відділ ДГГУ УСРР: справи та люди. — Харків, 2007.
Кашу Игорь (Igor Саsи), к. и. н., преподаватель Ясского университета (Румыния), директор Центра изучения тоталитаризма Государственного университета Молдовы.
Основные публикации: Du§manul de clasS. Represiuni politice, violent §i rezisten# in R(A)SS MoldoveneascS, 1924–1956 [Классовый враг. Политиче-с кие репрессии, насилие и сопротивление в Молдавской (А)ССР, 1924–1956]. -СЫ$тйи, 2014; The Fate of Stalinist Victims in Soviet Moldavia: Amnesty, Pardon and the Long Road to Rehabilitation // De-Stalinising Eastern Europe. The Rehabilitation of Stalin’s Victims after 1953 /