чальника 6-го отделения 6-го отдела ГУГБ НКВД СССР. Еще раньше, в январе, был откомандирован в распоряжение НКВД УССР В. Лебедев. Вместо него врид начальника 5-го отдела 26 февраля 1938 г. был назначен Н. Ремов-Поберезкин[302], который, в свою очередь, в августе 1938 г. был откомандирован в распоряжение отдела кадров НКВД СССР[303].
29 марта 1938 г. был откомандирован в НКВД СССР и бывший начальник 3-го отдела А. Масловский[304]. С 15 марта обязанности начальника отдела исполнял бывший сотрудник аппарата особоуполномоченного НКВД УССР старший лейтенант госбезопасности Михаил Ермолаевич Федоров (1900–1940)[305]. Его появление в Житомире произошло при неоднозначных обстоятельствах. 11 марта 1938 г. он подписал на имя Г. Вяткина сопроводительное письмо, в котором сообщал, что направляет материал по делу бывшего работника Житомирского областного управления милиции Бориса Владимировича Давидовича (1912 г. р.), предлагает срочно расследовать и не позднее 15 марта 1938 г. материал с заключением возвратить ему[306]. Однако через несколько дней М. Федоров уже сам последовал к адресату, чтобы под его началом приступить к исполнению своих новых должностных обязанностей. А история с письмом имела продолжение, о котором речь будет идти далее.
В апреле 1938 г. Г. Гришин-Шенкман был переведен в НКВД УССР. Исполнять обязанности заместителя начальника УНКВД стал А. Лукьянов, а должность начальника 4-го отдела занял М. Леснов. 9 сентября 1938 г. А. Лукьянова назначили начальником 00 Одесской армейской группы КОВО[307].
16 ноября 1938 г., на второй день после бегства из Киева наркома А. Успенского, Г. Вяткин — один из ближайших его соратников — был арестован и этапирован в НКВД СССР. Обязанности начальника УНКВД стал исполнять начальник 00 Житомирской армейской группы КОВО, старший лейтенант госбезопасности Иван Андреевич Дараган (1901 г. р.)[308]. 8 января 1939 г. начальником УНКВД был назначен бывший секретарь Приазовского райкома КП(б)У Днепропетровской области Сергей Егорович Машков (1903–1977). В июле 1939 г. его сменил бывший начальник отделения 00 КОВО, лейтенант госбезопасности Александр Николаевич Мартынов (1908–1964). 7 августа 1940 г. начальником уНКВД был назначен бывший нарком внутренних дел Молдавской АССР, старший лейтенант госбезопасности Владимир Матвеевич Трубников (1907–1979). Все они стали свидетелями расследования злодеяний своих предшественников Л. Якушева и Г. Вяткина, а также других сотрудников УНКВД.
Первым тревожным звонком для житомирских чекистов стал материал, прилагавшийся к упомянутому выше письму М. Федорова Г. Вяткину. Однако ситуация сложилась таким образом, что М. Федоров из представителя НКВД УССР, требующего быстрого ответа, стал подчиненным своего адресата. И сроки исполнения документа несколько затянулись. Что же такого было в деле бывшего милиционера, что им интересовались наверху? Оказалось, произошла утечка информации о методах следствия и некоторых обстоятельствах расстрелов узников, производившихся в УНКВД. Эта информация содержалась в протоколе судебного заседания выездной сессии отдела Военного трибунала пограничной и внутренней охраны по Киевской области, состоявшегося в Житомире 21 января 1938 г.
Во время заседания подсудимый Б. Давидович заявил, что после вывоза тел людей, расстрелянных в УНКВД, он видел кровь на земле во дворе, а «протекающая из двора на улицу вода от крови была!фасной». Далее он рассказал о мародерстве в УНКВД: «Я видел, что оперативные работники после исполнения приговора с расстрелянных одежду забирали себе и относили домой» Третий неприятный для чекистов момент заключался в раскрытии методов следствия: «Сменившись с дежурства у ворот, я зашел в помещение обл[астного] [управления] НКВД и, проходя мимо комнаты № 1, я услышал, что кого то допрашивают. Я зашел и узнал, что допрашиваемый является шпионом и на допросе притворился немым, но, как его начали избивать, то он заговорил»[309].
Вызванные в судебное заседание свидетели — помощник команданта УНКВД Михаил Иосифович Лазоркин (1909 г. р.) и надзиратель тюрьмы Менаша Аронович (Мошкович) Соснов (1905 г.р.) подтвердили показания Б. Давидовича о наличии следов крови во дворе здания УНКВД и на прилегающей улице, но дали противоречивые показания по другим эпизодам.
М. Лазоркин показал: «Были случаи, что пятна крови проходили на улицу, т. к. кровь с автомашины смывали во дворе, и красная от крови вода по канаве вытекала на улицу […]. Теперь мы приспособились, и весь двор обсыпаем опилками, а машины обкладываем сперва разным барахлом с убитых же — пиджаки, кожухи — и теперь кровь не протекает». На уточняющий вопрос суда помощник коменданта УНКВД ответил: «Я не знаю и не замечал того, чтобы кто-либо из работников НКВД выносил одежду расстрелянных»[310]. М. Лазоркин в данном случае откровенно лгал, и М. Соснов поправил его показания: «Одежда расстрелянных закапывалась в землю, но не вся, часть увозилась в тюрьму […] Себе я взял брюки, сапоги, гимнастерку, т. к. свою одежду я испачкал […]. Я не мог подумать того, что Давидович смог нас предать и раскрыть государственный] секрет. Лазоркину одежду расстрелянных я не давал, но он, конечно, ее брал и приодел себя. Были случаи, что я нес домой сапоги. Я мало получаю жалованья и за него одеться я не могу». Отвечая на дополнительный вопрос суда, М. Соснов пояснил: «Ту одежду, которая идет на подстилку в автомашины, мы не учитываем, т. к. нужно побыстрей отвезти расстрелянных, а те вещи, которые остаются и не расходуются на подстилку машины, мы им ведем учет»[311].
В этой бюрократической неувязке — отсутствии надлежащего учета личных вещей арестованных и контроля за ними после совершения расстрелов — и заключалась лазейка для работников УНКВД — мародеров. И это был далеко не предел моральной нечистоплотности лиц, имевших отношение к массовым расстрелам людей в УНКВД и последующей вывозке тел жертв для тайного захоронения.
Таков был круг вопросов, затронутых в ходе судебного заседания. И хотя отвечать в НКВД УССР надо было не за свои действия, а за «грехи» предшественника, новый начальник УНКВД Г. Вяткин почувствовал опасность этого дела и 4 апреля 1938 г. направил краткое донесение наркому внутренних дел УССР А. Успенскому. Он обратил внимание на неправильный, с его точки зрения, интерес суда к упомянутым вопросам: «Докладываю о странном ведении судебного заседания председательствующего военюриста I ранга т. Тарновского, занимавшегося выяснением фактов, не относящихся к делу […] связанных с приведением приговоров в исполнение»[312]. Очевидно, что Г. Вяткин сигнализировал наркому о том, что военные юристы «лезут» в темные дела чекистов, и поэтому их желательно приструнить. Оба они — и Успенский, и Вяткин — с головой были вовлечены в кровавый круговорот и прекрасно понимали, что могут означать для них обвинения в адрес органов НКВД в неправильных действиях. К тому времени уже были объявлены врагами народа и расстреляны два бывших наркома внутренних дел УССР (В.А. Балицкий и И.М. Леплевский) и десятки других руководящих работников. Поэтому чекисты старались себя защитить, пытаясь остановить хождение опасной для них информации в других инстанциях.
Возможно, Успенский и Вяткин договорились «похоронить» служебную переписку по этому делу в недрах обезглавленного аппарата особоуполномоченного НКВД УССР. 9 апреля 1938 г. врид особоуполномоченного сержант госбезопасности Михаил Павлович Кудрявцев (1904 г. р.) направил письмо Г. Вяткину с просьбой прислать материалы расследования с заключением по делу[313]. Спустя неделю ему ответил С. Голубев: «Были отдельные случаи, когда около ворот двора утром, после операции, работайки комендатуры замечали небольшие кровавые пятна, которые быстро ликвидировались […]. В отношении растаскивания вещей арестованных проводится следствие: устанавливается, что отдельные лица, принимавшие участие в проводимых операциях по линии комендатуры УНКВД, брали некоторые вещи арестованных. Результаты расследования сообщу дополнительно»[314].
С. Голубев действительно проводил расследование по фактам мародерства. В апреле 1938 г. им были допрошены упомянутые М. Лазоркин и М. Соснов, линейный монтер отдела связи УНКВД Василий Федорович Агапов (1911 г. р.), инспектор отдела мест заключения (ОМЗ) УНКВД Михаил Кивович Лейфман (1909 г.р.), начальник тюрьмы УГБ УНКВД Феликс Гаврилович Игнатенко (1906 г.р.)[315], дежурный помощник коменданта УНКВД Григорий Антонович Тимошенко (1905 г. р.), заведующий гаражом УНКВД Иван Михайлович Паншин (1905 г.р.), шофер УНКВД Иван Онуфриевич Островский (1896 г.р.), начальник отдела связи УНКВД Аркадий Абрамович Стругачев (1901 г.р.), старший инспектор ОМЗ УНКВД Рафаил Леонтьевич Портнов (1901 г.р.), надзиратель тюрьмы УГБ УНКВД Андрей Трофимович Терещук (1910 г.]3.), полковой оперуполномоченный ОО 44-й стрелковой Дивизии[316] Леонид Установил Кондрацкий (1909 г.р.), полковой оперуполномоченный ОО 8-го стрелкового корпуса[317] Василий Михайлович Вишневский (1904 г.р.). Письменные объяснения также дали комендант УНКВД Митрофан Семенович Люльков (1905 г. р.), врид. начальника 1-го спецотделения УНКВД Николай Андреевич Зуб (1902 г.р.), фельдъегерь отдела связи УНКВД Яков Дмитриевич Лавринец (1903 г.р.).