Оснований для расследования становилось все больше. Так, в ходе обыска квартиры Ф. Игнатенко было обнаружено 37 «различных золотых коронок, причем часть из них вынута вместе с зубами»[338]. О том, каким образом золотые коронки попали к Ф. Игнатенко, можно узнать из постановления об избрании меры пресечения в отношении М. Соснова: «В декабре месяце 1937 г. совместно с бывшим комендантом Тимошенко, бывшим нач[альником] внутренней тюрьмы Игнатенко выбивал кирками и вырывал клещами из ртов расстрелянных золотые зубы и коронки в целях наживы»[339].
21 декабря 1938 г. помощник начальника 3-го отделения 00 в/с № 5698 сержант госбезопасности Исаак Михайлович Кутер (1908 г. р.) вынес постановление о начале предварительного следствия по делу Г. Тимошенко, Л. Кондрацкого, В. Гирича, А. Стругачева, Ф. Игнатенко и других лиц, обвинявшихся в мародерстве[340]. В частности, В. Гиричу следствием были предъявлены такие обвинения: «Систематически занимался хищением вещей и одежды расстрелянных. Все эти вещи он распродавал на рынках гор. гор. Новоград-Волынска и Проскурова[341]. Часть вещей, как-то: портупеи, сапоги, он продал милиционерам и сотрудникам Эйсмонту, Косинскому[342], Дмитренко[343] и другим. Портупеи — по 55 рублей, сапоги — 300 рублей. За вырученные деньги от продажи вещей Гирич построил дом, приобрел дорогостоящую обстановку, одежду, отрезы шелка, сукна и проч. Постоянно пьянствует и живет не по средствам»[344].
Таким образом, содержание документов следствия было совершенно другим, чем в материалах расследования С. Голубева. И это неудивительно. К тому времени резко изменилась социально-психологическая обстановка в чекистской среде. В ходе закрытого партсобрания парторганизации УГБ УНКВД, состоявшегося 16 декабря 1938 г. коллеги предъявили целый «букет» обвинений С. Голубеву. В результате «за защиту и восхваление врага народа Вяткина даже после его разоблачения и ареста», «за проведение в работе парткомитета вражеской линии врага Вяткина и тесную связь с ним», за «бытовое разложение и пьянство», «за систематическое укрывательство уголовно-политических преступников и преступлений» и многое другое собрание постановило исключить С. Голубева из партии[345]. Это стало началом конца его чекистской карьеры[346].
В это время практически повсеместно проводились служебные расследования по фактам «нарушений социалистической законности» во время Большого террора. Часть расследований быстро завершалась арестами и проведением предварительного следствия. Ход расследований контролировало руководство НКВД УССР. В Житомире с этой целью с 15 декабря 1938 г. находился специальный представитель — оперуполномоченный (вскоре — заместитель начальника 2-го отделения) 3-го отдела НКВД УССР сержант госбезопасности Тимофей Александрович Голубников (1904 г. р.). Он знакомился с материалами расследований и следствия, докладывал об их результатах руководству НКВД УССР и получал новые указания. Таким образом, следствие по делам житомирских чекистов в декабре 1938 г. вступило в новую фазу.
Вторым тревожным сигналом для житомирских чекистов был арест 30 мая 1938 г. по подозрению «в проведении шпионской работы» (ст. 54-1 УК УССР)[347] бывшего заместителя начальника УНКВД Г. Гришина-Шенкмана, который с апреля 1938 г. исполнял обязанности заместителя начальника 3-го отдела НКВД УССР. Следствие велось в Киеве, в 4-м отделе НКВД УССР. Если судить по документам, имеющимся в архивном уголовном деле, следствие началось ни шатко ни валко. 14 июня 1938 г. арестованному было предъявлено обвинение в том, что он, «состоя агентом иностранных разведок, проводил шпионскую работу»[348].
Следующим по хронологии документом, приобщенным к делу, является выписка из показаний арестованного мародера — бывшего оперуполномоченного тюрьмы НКВД г. Бердичев Александра Константиновича Фадеева (1906 г. р.). Но, видимо, эта выписка появилась в деле позже, когда произошла переквалификация обвинения Г. Гришина-Шенкмана. В документе рассказывалось о чекистском «самоснабжении» и о том, как бердичевские мародеры делали подарки житомирским начальникам[349]. Но показания А. Фадеева не сыграли какой-либо заметной роли в ходе предварительного следствия, а суд вообще посчитал этот эпизод малозначительным.
Никаких других документов, относящихся к начальному этапу следствия, в деле Г. Гришина-Шенкмана нет. Тем не менее следствие полагало, что он «является агентом иностранной разведки и Участником антисоветской троцкистской организации», и по делу необходимо провести еще ряд следственных действий. В связи с этим возбуждалось ходатайство о продлении срока содержания его под стражей до 31 августа 1938 г.[350]
Чем было вызвано появление пункта обвинения об участии в антисоветской троцкистской организации, из материалов следствия неясно. В показаниях Г. Гришина-Шенкмана об этом нет ни слова, хотя начинались они так: «На поставленные мне следствием вопросы даю следующие показания»[351]. Если он полно ответил на вопросы следствия, то выходит, что об участии в троцкистской организации у него ничего и не спрашивали. Позже оперуполномоченный 3-го отдела НКВД УССР младший лейтенант госбезопасности Михаил Васильеич Лабузов (1907–1944) спрашивал об этом у арестованного старшего лейтенанта госбезопасности Н. Смелянского[352]. Тот «признался», что ему было известно о принадлежности к троцкистской организации Гришина еще тогда, когда последний был заместителем начальника УНКВД по Киевской области. Только речь в данном случае шла о другом человеке — о Г. Гришине-Клювганте[353].
Отвечая на вопрос, кого из других участников «троцкистской заговорщической организации» называл ему старший лейтенант госбезопасности М. Детинко[354], Н. Смелянский указал на Г. Гришина-Шенкмана, но оговорился, что «после ареста Детинко в феврале м[еся]це с. г. с Гришиным установить связь мне не удалось. Вскоре он был переведен на работу в НКВД УССР, и я до своего ареста с ним не встречался»[355].
В том же духе изложены показания Н. Смелянского и в другом протоколе его допроса с той лишь разницей, что в тексте произошла довольно неуклюжая подмена Г. Гришина-Клювганта Г. Гришиным-Шенкманом: «Детинко […] сообщил мне о существовании в органах НКВД УССР троцкистской заговорщической организации, куда входит ряд руководящих работников Наркомата, в том числе Гришин и Блюман»[356].
Поскольку Г. Гришин-Клювгант никогда не работал в центральном аппарате НКВД УССР, то теперь имелся в виду Г. Гришин-Шенкман, который с 10 апреля 1938 г. стал «руководящим работником Наркомата» — врид заместителя начальника 3-го отдела. Однако начальник 5-го отдела НКВД УССР Виктор Михайлович Блюман (1899–1938) еще до этого, 17 февраля 1938 г., был откомандирован в распоряжение отдела кадров НКВД СССР[357]. Г. Гришин-Шенкман и В. Блюман не работали одновременно в центральном аппарате НКВД УССР. Эта хронологическая нестыковка не смутила М. Лабузова. Хотя на аналогичной по содержанию выписке из заявления Н. Смелянского на имя наркома внутренних дел УССР, в которой также упоминались Гришин и Блюман, читавший документ не выдержал и карандашом написал: «О каком Гришине идет речь? Иосифовиче или Аркадьевиче?»[358].
В протоколе допроса Н. Смелянского содержались также подробности о деятельности «заговорщиков» в Житомирской области: «Детинко тогда же дал мне следующее задание: а) сократить аресты по польско-немецким фашистским формированиям, б)увеличить аресты — за счет снижения репрессий к-p фашистских формирований — по местному украинскому населению. При этом Детинко указал мне, что для зашифровки отсутствия борьбы с польско-немецкой агентурой необходимо представить сведения об арестах украинцев как об операции по польско-немецкой агентуре. Это указание Детинко о предоставлении очковтирательских данных по оперативной работе я принял к исполнению»[359].
В данном случае констатировался тот факт, что в ходе польской и немецкой операций арестовывались не только бывшие граждане иностранных государств, не только этнические поляки и немцы, но и украинцы. Это могли быть, к примеру, украинцы римско-католического вероисповедания, которых чекисты превращали в поляков по религиозному признаку. Знали об этом все, кто был причастен к проведению операций, и при желании всегда можно было обвинить исполнителей в злом умысле.
Троцкистскую составляющую обвинения Г. Гришина-Шенкмана подтвердил на следствии и М. Детинко. В ноябре или декабре 1937 г. М. Детинко приезжал в Житомир в служебную командировку и виделся с Г. Гришиным-Шенкманом, который якобы подтвердил ему свою принадлежность к антисоветской троцкистской организации[360]