контрреволюционной террористической группе, осуществлявшей террористический акт над активистом-колхозником, установив следствием инициаторов террористического акта». По этому делу было осуждено семь человек, из них четверо расстреляны[905].
В 1938 г., будучи начальником 2-го отделения, Тягин «лично вскрыл подпольные контрреволюционные комитеты сионистскошпионской, меньшевистско-террористическо-шпионской и дашнакской террористической шпионской организаций». По «сионистам» был осужден 71 чел., по меньшевикам — 21, по дашнакам -34 чел. Кроме этого, им была «вскрыта и ликвидирована анархистская организация» в составе 13 чел., причем все они были осуждены. Особо отмечало руководство умение Тягина работать с агентурой: в 1937 г. он лично завербовал двух «ценных агентов по немецкой контрреволюции» «Миллера» и «Орлова», на основании материалов которых «были вскрыты серьезные организации (дело «Ожидающие» и «Подпольщики»)». В 1938 г. по «немецкой линии» Тягин завербовал агента «Лисюка». Умелое руководство агентурой позволило ему арестовать руководителя анархистской организации Рабиновича, проживавшего на нелегальном положении. В мае 1938 г. начальник УНКВД по Одесской области Гречухин ходатайствовал о награждении Тягина Знаком «Почетного работника ВЧК-ГПУ»[906].
Если бы деятельность Машковского и Тятина ограничилась в 1937–1938 гг. только «церковниками» и «сектантами», а также «немецкими контрреволюционерами», дашнаками и анархистами, то они, скорее всего, счастливо бы избежали бериевской чистки и продолжили свою карьеру в органах государственной безопасности. К несчастью для обоих, в числе их подследственных оказались бывшие коммунисты, вышедшие в 1939 г. на свободу. Машковского, в соответствии с распространенной тогда практикой, привлекли к допросам по так называемому «делу КПК», по которому были арестованы и в большинстве расстреляны члены Комиссии партийного контроля ЦК ВКП(б) по Одесской области[907]. В частности, Машковский допрашивал члена КПК Ф.Ф. Васюренко, который 10 октября 1938 г. был осужден Военной коллегией Верховного суда СССР к 15 годам лишения свободы. Так как «политическое недоверие» по отношению к Васюренко было выражено лично секретарем Одесского обкома ВКП(б) Г.Г. Телешевым, бывшим высокопоставленным кадровым чекистом (Телешев на городской партийной конференции отобрал у Васюренко мандат делегата конференции, а затем последовало исключение из партии), Машковский не миндальничал на допросах. Поскольку «дело КПК» стало важнейшей составляющей обвинения в отношении одесских чекистов-«перегибщиков», участие в нем Машковского даже в качестве временного следователя оказалось для него роковым. Не дали об этом забыть также коммунисты — друзья и коллеги репрессированных контролеров и следователей КПК, — арестованные по другим делам и встречавшиеся с ними в камерах следственной тюрьмы.
Причины того, почему на скамье подсудимых оказался Тягин, причем в числе первых одесских чекистов, не столь однозначны, как у Машковского. Он был арестован 19 апреля 1939 г. по обвинению в разглашении методов работы НКВД, создании и фабрикации искусственных контрреволюционных организаций и следственных материалов. Без сомнения, свою роль сыграла его близость к В.Ф. Калюжному: Тягин, по версии следствия, был исполнителем его преступных приказов.
Кроме этого, Тягин лично провел и закончил следствие «на существовавшую в облуправлении НКВД контрреволюционную троцкистско-террористическую группу в составе семи человек». За этой формулировкой скрывались репрессии против чекистов-евреев, сверхпропорционально представленных в НКВД Украины, особенно среди руководящего состава[908]. С 1938 г. еврейское происхождение рассматривалось руководством союзного НКВД как компрометирующий фактор, что стало поводом для массового увольнения евреев из НКВД, арестов либо перевода на неоперативную работу в систему ГУЛАГ. Например, начальник (с июля 1937 г.) отдела кадров и помощник начальника УНКВД по Одесской области Е.Г. Сквирский в апреле 1938 г. был назначен начальником оперативно-чекистского отдела Сиблага НКВД. Тягин, в частности, допрашивал бывшего оперсекретаря УНВД по Одесской области М.Ю. Радоева и бывших сотрудников УНКВД А.М. Серебрякова-Ступницкого, М.З. Закгейма и Б.Е. Борисова (Н.Х. Мерецкого). Все они были освобождены в апреле 1939 г. и дали пространные показания о применении к ним Тягиным многочасовых выстоек, намеренном содержании в камере в невыносимых условиях, запугиваниях и избиениях[909].
Тем не менее, в случае с Тягиным, пусть не так четко, также прослеживается и «партийный» след. В 1938 г. на Украине произошло смещение центра тяжести репрессий с карательных акций в отношении кулаков и уголовников на репрессии в отношении «других антисоветских элементов», в частности — членов антисоветских партий эсеров, меньшевиков, анархистов, бундовцев, сионистов. Во многом это произошло в результате директив НКВД СССР № 17089 от 18 января 1938 г. и № 17231 от 14 февраля 1938 г. Дополнительный импульс репрессиям в отношении членов антисоветских партий придало уже непосредственно руководство НКВД Украины. В.Ф. Калюжный так рассказал об этом на очной ставке с Тягиным 14 сентября 1939 г.: «В июне месяце [1938 г.] во время прохождения XIV съезда КП(б)У Успенский собрал работников НКВД, делегатов съезда, где начальники отделов НКВД сделали доклады о своей работе. На этом совещании Успенский сообщил о том, что за последнее время работа по антисоветским партиям была прекращена и что надо эту работу усилить. Также он указал примерно так: “До каких пор эти меньшевики, эсеры, сионисты и др. участники антисоветских политических партий будут ходить по советской земле”, причем он подчеркивал об активе этих партий. При этом Успенский указал, что они проводят антисоветскую работу и сейчас»[910]. Вернувшись со съезда в Одессу, Калюжный отдал распоряжение подготовить справки на арест эсеров, меньшевиков, бундовцев, сионистов и дашнаков. В своих показаниях сотрудники СПО называли цифру 1500–2000 справок; Калюжный на следствии называл эту цифРУ абсурдной, заявляя, что речь шла не об арестах, а о «количестве формулярного учета У СО, главным образом по антисоветским политическим партиям, которые необходимо было взять из У СО в отделение [СПО]»[911].
Тягин, в свою очередь, утверждал, что аресты по антисоветским политическим партиям проводились в два приема: если с декабря 1937 г. по апрель 1938 г. аресты «проводились на основе крепких агентурных материалов и в процессе следствия были вскрыты […] эсеровская, сионистская, анархистская, дашнакская, меньшевистская [и] бундовская» организации, то с апреля 1938 г. аресты проводились уже на основе устаревшего формулярного учета 1920-х гг., «причем на некоторых лиц не было данных об участии в подпольных организациях, но в справках на арест об этом писалось»[912].
На самом деле даже с привлечением собственных архивных материалов у чекистов было явно недостаточно кандидатов для ареста, и сотрудники 2-го отделения задействовали в этой ситуации данные партийных организаций Одессы, которые вели учет коммунистов — «выходцев из других политических партий». Так, оперуполномоченный СПО УНКВД по Одесской области Бутович в своем рапорте особоуполномоченному НКВД УССР от 11 марта 1939 г. сообщал, что работал «около 10 дней во 2-м отделении 2-го отдела УГБ под руководством начальника отделения Тятина», где выполнял полученное от Тятина задание — «выписать до 100 справок на арест эсеров, причем установка была такова, что при наличии материалов, что то или иное лицо когда-либо состояло в партии эсеров, подлежало аресту как участник контрреволюционной организации». Собственных данных у Бутовича хватило только на 10 справок, и Тягин, согласно рапорту Бутовича, стал выявлять бывших эсеров по архивам районных партийных комитетов[913]. Калюжный на допросе 15 мая 1939 г. дал показания о том, что действительно посылал сотрудников «для пополнения учета […] в парторганизацию Одессы, взять список выходцев из других политических партий, в том числе бундовцев»[914].
В результате аресты в июне-июле 1938 г. эсеров, сионистов и бундовцев вылились в очередные репрессии против одесских коммунистов. Часть обвиняемых по сфабрикованным делам эсеровской, бундовской и сионистских организаций в Одессе была освобождена в 1939 г. и выступила с обвинениями в адрес сотрудников УНКВД по Одесской области, в частности, в адрес Тягина. Так, из 11 членов подпольной бундовской организации в Одессе во главе с Борухом Меер-Срулевичем Кушниром, 5 марта 1939 г. были освобождены шестеро: Б.М. Кушнир, И.И. Лидовский, Х.С. Небескин, И.С. Цитрин, М.М. Бирман и Б.Я. Детинко[915].
И Машковский, и Тятин были теми сотрудниками НКВД, благодаря которым сталинскому руководству удалось реализовать свои планы и осуществить массовые репрессивные кампании НКВД 1937–1938 гг. Они лично эффективно способствовали тому, чтобы были расстреляны или заключены в лагеря десятки и даже сотни людей. Но судьба жертв из числа верующих или советских немцев не интересовала государство. Машковскому и Тятину не повезло: они оказались на скамье подсудимых главным образом потому, что против них были выдвинуты обвинения в нарушении социалистической законности в отношении представителей советских партийно-государственных элит.
19 декабря 1939 г. бывший секретарь партийной организации УНКВД по Одесской области М.М. Мазур в своем заявлении особоуполномоченному НКВД по Одесской области Баранюку рассказал о том, как было сфабриковано так называемое «дело КПК», сыгравшее роковую роль в судьбе одесских чекистов-«перегибщиков». События развивались следующим образом. В конце января 1938 г. областное управление НКВД посетил секретарь КПК по Одесской области Г.И. Самарин. Целью его визита была проверка дел партийной организации управления, он потребовал отчета от секретаря партийной организации УНКВД и начальника СПО Калюжного