С мая 1929 г. началась гласная чекистская работа 20-летнего Гапонова в качестве сверхштатного архивариуса Днепропетровского окротдела ОГПУ, с августа его стали привлекать к оперативным мероприятиям, а с 1 января 1930 г. он был назначен практикантом и сверхштатным помощником уполномоченного ИНФО окротдела, получив на связь первых агентов. Руководил ИНФО М.И. Говлич, который осенью 1930 г. составил следующую положительную аттестацию на регистратора ИНФО Днепропетровского оперсектора (с 14 сентября 1930 г.), отметив даже «излишнее увлечение работой» молодого сотрудника: «Тов. Гапонов […] привлечен был на техническую работу по разработке архивов. Однако как проявивший оперативные способности был вскоре использован как практикант по Секретному] о[тделу], а затем в средних месяцах 29 г. был взят в ИНФО, где работает и по сие время. Если в начале т. Гапонову трудно было освоиться с информработой, разработками, составлением сводок и инструктажем сети, то в результате работы над ним за указанный промежуток времени, он работу начал усваивать и на сегодняшний день вполне справляется с работой Пом. Уполномочен. ИНФО, обслуживая воинские объекты, военизированную охрану и пожарные команды, ОСОАВИАХИМ, переменный состав, Окрвоенкомат и комсостав запаса. Обслуживание этих объектов проводит удовлетворительно. Имеет хорошее осведомление, правильно им руководит в основном, выпускает хорошие сводки по содержанию и своим объектам. Достоин вполне должности и сверхштатного помощника] уполномоченного ИНФО. Член КСМ, общее развитие удовлетворительное, не склочен, дисциплинирован, выдержан. Ошибки свои признает, но болезненно их переживает. Из недостатков следует отметить порой излишнее увлечение работой и нечеткое изложение своих мыслей на бумаге»[1002].
Подобное «практическое» выращивание чекистов-оперативников из проявивших себя агентов и технических работников было типичным для среды ВЧК-НКВД. Гапонов не проходил каких-либо курсов, а учился чекистской работе на примере старших товарищей, которые брали его на явки с агентами, объясняли азы агентурной и следственной работы. Однако знание законов для чекистов было необязательным, и большинство из них отличалось правовой безграмотностью.
На рубеже 1931–1932 гг. Говлич уже смог привести целый перечень реальных чекистских дел своего подопечного: «Опыта еще мало, но работоспособен, не считаясь со временем. В оперсекторе обслуживал воинские объекты — ВОХР, комсостав запаса и переменников». Из достижений Гапонова отмечалось выявление среди комсостава запаса группы белогвардейских офицеров «с повстанческими тенденциями», а также сбор первичного материала на сына бывшего помещика Вышинского, «который в разговоре с нашей агентурой высказывал необходимость убийства т. Сталина […] писал целый ряд к.р. стихотворений, которые распространял среди своих знакомых». Гапонов активно разрабатывал бывшего городского голову Осипова и бывшего офицера Журавлева, оказавшихся «активными фигурантами» огромного провокационного дела «Весна» на бывших офицеров царской и белых армий, которое стало главным достижением чекистов Украины в 1931 г. Свои материалы Гапонов передал в Особый отдел, «где дальнейшая оперативная проработка их и следствие целиком и полностью подтвердили добытые материалы». Говлич отмечал, что Гапонов соответствует должности помощника упол״ номоченного СПО, «подает надежды на хорошего оперативного работника в будущем», но «нуждается в систематическом повседневном руководстве»[1003]. Отметим, что с 1932 г. Гапонов состоял в членах КП(б)У. Цена голода, беспризорничества и напряженной работы была высокой — уже в конце 1931 г. медкомиссия обнаружила у чекиста, помимо общего нервного расстройства (классической болезни чекистов), еще и серьезное сердечное заболевание — эндокардит[1004]. В то же время документы не упоминают о каких-либо следах привязанности Гапонова к другой распространенной чекистской «болезни» — систематическому пьянству.
Согласно характеристике от середины января 1933 г., Гапонов «обслуживал» бывших деятелей Украинской Коммунистической партии (УКП) и городское учительство, усвоил основы агентурно-оперативной работы и проявлял добросовестное отношение к своим обязанностям. Это означало, что оперативник имел ряд «первичных агентурных зацепок по бывшим укапистам и частично по городскому учительству, возникших в результате работы с агентурой и представляющих определенную ценность». В актив Гапонову также записали успех серьезного политического дела. Командированный в Ореховский район, после жесточайших указаний Сталина и руководства УССР, сломить сопротивление непосильным хлебозаготовкам со стороны низовой партийно-советской номенклатуры, Гапонов вскрыл «организованный саботаж» со стороны секретаря райкома Головина, председателя райисполкома Паламарчука и членов бюро райкома КП(б)У, итогом чего стало проведенное Гапоновым следствие, закончившееся лагерными сроками для обвиняемых и расстрелом одного из них. Чекист в свою очередь был награжден именным оружием[1005].
Аттестация в октябре 1933 г. зафиксировала Гапонова в должности уполномоченного 2-го отделения СПО Днепропетровского облотдела ОПТУ. Инициативу он проявлял слабо, а политически все еще был «развит средне», хотя, помимо агентурно-следственной работы по «националистам», «обслуживал» также органы печати и зрелищные учреждения. Борясь с «националистами», Гапонов участвовал в деле «Осколки» в Новомосковском районе Днепропетровской области. В 1933 г. Гапонов принимал участие в агентурной разработке и следствии по делу «Украинцы», а также вел следствие по делу «Украинской военной организации». Начальство одобрительно отмечало проявленную чекистом настойчивости в приобретении агентуры: например, Гапонов завербовал «ценного агента» по УКП «Берданка». К отрицательным качествам Гапонова относили «некоторую вялость и недостаточную серьезность в оценке материалов, подлежащих разработке». Также отмечалось, что, в согласии с повсеместными и традиционными указаниями, круг знакомых Гапонова «в основном чекистский», что позволяло начальству контролировать работника. В августе 1934 г. Гапонов благополучно пережил жесткую партийную чистку. Говлич отметил его склонность к оперативной работе, охарактеризовав как «неплохого чекиста и коммуниста»[1006].
Однако в конце 1934 г., в соответствии с приказами Ягоды и Балицкого о перестройке агентурной работы, в управлениях НКВД были проведены проверки, которые показали совершенно неудовлетворительный формализм в работе с осведомлением в большинстве чекистских подразделений. Всего в УНКВД по Днепропетровской области на конец ноября 1934 г. имелось: 231 агент, 153 резидента, 407 спецосведомителей и 1787 осведомителей. Во 2-м отделении СПО имелось шесть сотрудников, половину которых составляли опытные оперативники: начальник отделения Д.Г. Лифарь, имевший на личной связи 11 агентов, оперуполномоченный Стрельцов (руководил работой в 22 районах области по всем объектам отделения, был связан с четырьмя агентами) и оперуполномоченный Чаплин, обслуживавший научные круги и имевший на личной связи 26 агентов. Остальные сотрудники были в ранге уполномоченных: Гапонов работал по политическим партиям в Днепропетровске, имея на связи резидента и 12 агентов; Коган обслуживал студенчество, курируя резидентов по вузам, двух агентов и 12 спецосведомителей; Талисман обслуживал 23 района по объектам отделения, имея в областном центре 5 агентов.
В конце 1934 г. отделение не имело следственных дел и вело всего лишь четыре агентурные разработки, из которых одна («Коричневые»), на учителя немецкого языка Ульриха, была закреплена за Чаплиным, который за полгода не обеспечил никакого «агентурного освещения». Остальные три курировал один Гапонов. Самым важным считалось дело «Хищники» на Бортника, Каргальского, Архангельского и Лозинского, но Бортник совершенно не прорабатывался, а к остальным фигурантам не было «надежного агентурного подхода»[1007]. Разработка «Неисправимые» затрагивала украинского националиста Кусака и еще двух человек, но, будучи заведенной в мае 1934 г., тут же оказалась законсервированной, ибо с агентом «Грищенко», который, как и Кусак, жил в Кривом Роге, связь не поддерживалась. Слабо работала агентура по разработке «Разведчики», затрагивавшей «укапистов» с. Диевка Днепропетровского района, поэтому к фигурантам не было «прямого подхода» и их «глубокой разработки». По основным объектам деятельности 2-го отделения: националистам из научной среды, профессуре, аспирантам, вузам и учителям агентурных дел не было, за исключением сомнительных связей учителя Ульриха с немецким консульством. Отделение также не приняло мер для вскрытия укапистского подполья[1008].
Из проверенных в отделении личных и рабочих дел 21 агента следовало, что семеро из них в последние месяцы принимались редко и материалов не давали вообще, а в целом «сеть засорена полурасшифрованными агентами». Старый агент и бывший активный петлюровец «Ильин», давший «в прошлом ряд крупных дел», не раз использовался в качестве внутрикамерного агента, оказался частично расшифрован, за последние месяцы ничего не давал. Бывший помощник командира полка петлюровской армии «Руденко», студент литературного факультета университета, также никакой информации не давал. Из имевшихся в вузах 89 осведомителей не использовалась почти половина. Были и объективные трудности: у отделения имелась единственная конспиративная квартира, на которой принималось 17 агентов, а остальных сексотов оперативники принимали у себя на дому.
3-е отделение СПО работало гораздо активнее и на 13 оперативников имело 51 разработку по эсерам и прочей «сельской контрреволюции», из которых только 10 расценивались как заслуживающие внимания. В 1-м отделении работало 11 сотрудников, вяло занимавшихся антипартийными группами и совсем не следивших за бывшими коммунистами, а единственное следственное дело было прекращено как созданное агентом-провокатором. Четвертое отделение имело троих оперативников, работая по религиозным организациям и объектам связи. На 1 декабря 1934 г. в СПО УГБ УНКВД по Днепропетровской области основная часть (102 чел.) из квалифицированной агентуры — агентов и спецосведомителей — имела стаж негласной работы до года. Стаж До четырех лет имелся у 25 агентов, до шести — у 17, а восемь и более лет стажа имели 38 сексотов. Таким образом, в конце 1934 г. инспекция НКВД УССР зафиксировала слабые результаты агентурной работы всего СПО УНКВД, включая и 2-е отделение. Такая ситуация была типична для аппаратов УНКВД