После Ефремова к расследованию лично подключился начальник УНКВД П.В. Карамышев. Он тщательно и подробно ознакомился с материалами дела и после этого проинформировал областной комитет КП(б)У. Последний, в свою очередь, на основании доклада Карамьппева принял постановление «Об очистке фабрики», разрешив дополнительные аресты, которые и были проведены сотрудниками НКВД[1114]. 1 сентября 1938 г. Карамышев представил на заседании обкома КП(б)У обширную программу, направленную на предотвращение пожаров на обоих судостроительных заводах. В свою очередь, в постановлении бюро обкома КП(б)У однозначно утверждалось, что происки врагов привели к тому, что на предприятиях не соблюдались и не соблюдаются элементарные правила пожарной безопасности. Директор завода jj.r. Миляшкин[1115] получил строгий выговор по партийной линии и поручение в срок до 15 октября 1938 г. представить отчет о принятых мерах[1116].
Следует отметить, что органы госбезопасности и до пожара не выпускали судостроительные заводы из поля своего зрения. По словам Ефремова, Карамьппев лично неоднократно посещал верфи, и ему удалось с помощью арестованных инженеров (которые не назывались здесь поименно) «наметить меры» для улучшения организации рабочего процесса[1117]. Сам Карамышев заявлял о целом «букете» проблем. Так, судостроительный завод им. Марти из года в год не выполнял план, и на заводе «систематически» случались пожары и несчастные случаи. Этот завод, по данным Карамышева, настолько пришел в упадок, что там постоянно находилась группа сотрудников НКВД. И если бы не аппарат НКВД, поддержанный обкомом КП(б)У, то пожары окончательно уничтожили бы доки предприятия[1118]. В другом месте Карамышев нарисовал плачевную картину состояния уже обоих судостроительных заводов: «Сотрудники УНКВД целыми группами сидели на заводах и устраняли все имеющиеся недочеты. Если бы не сотрудники УНКВД, то бесконечные аварии и пожары угрожали бы уничтожению заводов»[1119].
Аресты, сопровождавшие деятельность НКВД по контролю над ситуацией на заводах, Карамышев в конечном итоге расценивал как большой успех: «В результате наших мероприятий, проведенных по линии судебной тройки, мы создали и добились того, что оборонные заводы стали не только выполнять, но и перевыполнять государственные задания и планы по товарной продукции»[1120]. Еще один ключ к успеху начальник УНКВД видел в оперативных чекистских мероприятиях. В частности, Карамышев писал: «В результате наших оперативных мероприятий, смены вражеского руководства […]а также и более энергичного вмешательства парторганов, заводы стали быстро выходить из прорывов»[1121].
Таким образом, НКВД был теперь не только политической полицией, главной целью которой были идейные противники режима, а также учреждением, отвечавшим за устранение социальных проблем карательными методами. Функция надзора органов госбезопасности за экономикой в годы Большого террора была серьезно усилена. На органы были возложены задачи осуществления контроля за ключевыми отраслями экономики вплоть до Решения организационных проблем. Главной задачей органов в экономической сфере являлись стабилизация работы важнейших промышленных предприятий и — о чем здесь будет упомянуто только вскользь — обеспечение функционирования колхозной системы.
Ядро троцкистской саботажнической организации, которая по версии НКВД несла ответственность за пожар на судостроительном заводе № 200, составляли инженеры и техники. На первом месте среди них находились Л.П. Фомин[1122], с 1933 г. занимавший должность начальника корпусного цеха завода, А.Е. Гаврилов[1123], заместитель начальника цеха, выгоревшего в результате пожара, и Л.М. Гладков[1124], помощник начальника цеха и начальник деревообрабатывающей мастерской[1125]. К руководящему ядру организации были также причислены С.С. Меламуд[1126] — заместитель начальника корпусного цеха, Г.П. Афанасьев[1127] — начальник участка корпусного цеха, Д.А. Бондарь[1128] — начальник еще одного участка корпусного цеха, А.И. Базилевич[1129] — мастер электросварки завода, Т.И. Чикалов[1130] — старший мастер корпусного цеха и В.И. Носов[1131] — сортировщик корпусного цеха завода № 200[1132].
Лицами, в меньшей степени замешанными в саботаже, чекисты считали заведующего техническим нормированием корпусного цеха А.А. Барсукова, мастера цеха Н.В. Чернохатова и начальника штаба ПВО завода № 20 0C.В. Мацковского[1133].
Первоначально чекисты также включили в группу саботажников директора судостроительного завода Н.В. Щербину[1134], инженера Г.В. Бабенко[1135] и преподавателя кораблестроительного института М.Ф. Чулкова[1136].
Расследование дела в отношении Фомина, Щербины, Базилевича и Гаврилова было поручено Секретно-политическому отделу УНКВД во главе с Трушкиным. Допрашивали подследственных Трушкин и его подчиненные Г.С. Зельцман[1137], М.В. Гарбузов и К.А. Воронин[1138]. Следствие в отношении Бабенко вели сотрудники «оборонного» отделения этого отдела УНКВД[1139].
В сценарии саботажа, «реконструированного» общими силами ряда подразделений областного управления НКВД, ключевая позиция отводилась Фомину. Сотрудники Секретно-политического отдела добились от него признательных показаний в том, что он и другие лица планировали акт саботажа. Лично сам Фомин не смог принять участия в поджоге только лишь потому, что он был арестован почти за две недели до пожара, а именно 20 июля 1938 г. Однако на допросе, состоявшемся непосредственно сразу же после пожара, Фомин показал: «Практическую работу по подготовке диверсионного акта проводил начальник участника Афанасьев»[1140].
Обвинение против Фомина подкреплялось информацией о его подозрительном прошлом. В частности, Карамьппев сообщал: «Еще до ареста Фомин был разоблачен заводской парторганизацией в том, что он поддерживает постоянную связь с кадровым троцкистом [Ф.Я.] Плетневым[1141] — бывш[им] директором завода № 200, проживавшем в Сталинграде»[1142]. Уликой выступала переписка между Фоминым и Плетневым, конфискованная при аресте[1143]. Кроме того, чекисты утверждали, что Фомин использовал служебную командировку в Ленинград для того, чтобы по пути встретиться с Плетневым в Сталинграде, а после этого «по взаимному сговору» со своим непосредственным начальником, главным инженером Бабенко, «сфабриковал» документы, в которых Плетнев описывался как хороший руководитель судостроительного завода, хотя во время его директорства верфь не выходила «из хронического прорыва» и выполняла план только на 40–50 %.
В это же время, согласно Карамышеву, в НКВД поступили дополнительные материалы о Фомине, которые уличали его в прямой (и многолетней) саботажнической деятельности[1144]. Так, две специально образованные комиссии, первую из которых возглавляли инженеры М.Н. Гордиенко[1145] и Ф.С. Степаненко, а вторую — Гордиенко (в ее состав вошли начальник планово-производственного отдела Е.Г. Магилевский и мастер разметной корпорации цеха № 1 завода № 200 Г.И. Цекановский), установили наличие «конкретных данных» о том, что «Фомин еще в 1933 г., вопреки протестам рабочих Шорина и др., сознательно игнорируя механические условия и требования, предложил строить подводную лодку “Малютка” из явно недоброкачественных материалов. Мастер [А. М.] Шорин[1146] был отстранен от работы, а вместо него Фомин выделил троцкиста Васильева, допускавшего сплошной брак в работе; вместе с врагом Щербиной Фомин организовал вредительскую работу на суднах 1075 и 1076, предназначавшихся для ДВК[1147]; в 1936 г. Фомин и Бабенко организовывают аварийный спуск корабля № 208. В 1938 г. Фомин и Бабенко во вражеских целях сооружают диктовую изгородь вокруг важнейШего объекта (опытные отсеки), сознательно загромождая этот объект легко воспламеняющимися материалами» и т. д.[1148]
Карамышев отсюда сделал вывод, что троцкистская саботажническая группа сознательно создавала условия для пожаров, взрывов и несчастных случаев за счет того, что «они явно саботировали противопожарные мероприятия, игнорировали технические требования безопасности, захламляя завод ненужными и легко воспламеняющимися материалами»