В такой ситуации НКВД было тяжело бороться с врагом. Это наглядно был призван продемонстрировать пожар, который чекисты не сумели своевременно предотвратить. Тем не менее, благодаря своим неустанным усилиям, областное управление НКВД добилось определенного успеха, сумев воспрепятствовать самому худшему и, с помощью своих специфических методов, в том числе массовых арестов, навсегда покончить с вредительской вражеской сетью.
Свои разоблачения НКВД подкреплял агентурными материалами, показаниями свидетелей, протоколами очных ставок, признаниями, иногда даже собственноручно записанными подследственными, показаниями свидетелей, извлеченными из материалов уже состоявшихся судебных процессов, экспертными справками как собственных сотрудников, так и «внешних» экспертов, в которых анализировалась ситуация на заводах, а также материалами партийных разбирательств и исключения из партии подозреваемых по обвинениям в причинении ущерба как партии, так и обществу, коррупции, а также политической и моральной неблагонадежности. Прямые улики присутствовали в делах только в исключительных случаях. Чекистам, очевидно, было неизвестно такое понятие, как «презумпция невиновности». Бал правило другое правило, согласно которому НКВД не арестовывало невинных людей.
УНКВД по Николаевской области функционировало не в безвоздушном пространстве, свои энергичные усилия по борьбе с саботажнической троцкистской организацией чекисты обосновывали, в том числе, ссылкой на приказы и директивы, поступавшие сверху, в первую очередь из Москвы. Помимо этого, г. Николаев с инспекционными поездками посещали высокопоставленные сотрудники госбезопасности из Москвы и Киева, которые специально интересовались состоянием судостроительных заводов и давали соответствующие указания.
Так, 17 июня 1938 г. Карамышев получил шифротелеграмму от заместителя народного комиссара внутренних дел СССР М.П. Фриновского, в которой утверждалось, что «несмотря [на] ликвидацию основных вражеских гнезд (правотроцкистских, шпионскодиверсионных и других контрреволюционных формирований) [в] ряде важнейших оборонных заводов, играющих решающую роль [в] техническом вооружении РККА, эти заводы истекшие пять месяцев 1938 года систематически срывают правительственные задания»[1178].
Наряду с целым рядом других предприятий оборонного значения по производству авиационных моторов, артиллерии и порохов в телеграмме в качестве негативного примера также непосредственно упоминался судостроительный завод № 198 им. Андре Марти, «брат» николаевского завода № 200. Завод только на 58 % выполнил свои плановые задания по передаче судов военно-морскому флоту и т. п.[1179] По недвусмысленной оценке Фриновского, «такая преступно-безобразная работа оборонных заводов по оснащению РККА далее нетерпима».
Общее объяснение, которое Фриновский давал такому плачевному состоянию дел, сводилось к высокому проценту «засоренности, начиная [с] сомнительного, кончая явно антисоветским элементом, представляющим питательную среду для всяких вражеских формирований». Что же касается чекистских аппаратов, то Фриновский с негодованием указывал:
— на отсутствие «серьезной планомерной борьбы с последствиями вредительства», которое было осуществлено уже ликвидированными троцкистскими группами;
— на неудовлетворительную организацию борьбы с остатками недобитых «вражеских формирований», в первую очередь — с «диверсионной низовкой»;
— на отсутствие «мер борьбы [по] полной очистке» предприятий от вражеских элементов;
— и, в заключение, на нехватку «оперативно-предупредительных мероприятий, направленных [на] оказание практической помощи заводам [по] выполнению производственного плана»[1180].
После этого, опираясь на свою нелицеприятную критику, заместитель народного комиссара внутренних дел СССР потребовал устранить все эти недостатки до конца июля 1938 г., то есть в течение шести недель, докладывая ему каждые 15 дней о проделанной работе.
Телеграмма Фриновского сразу же возымела последствия. На первой странице документа, предназначавшегося непосредственно УНКВД по Николаевской области, сохранились рукописные пометки Карамышева: «тов. Поясов! [1] Затребовать санкцию на арест выявленных участников организации. [2] Об остальных мероприятиях по заводу переговорить со мной. 21.УЦ1938]»[1181].
Во время следствия и судебного процесса бывшие сотрудники УНКВД по Николаевской области, а именно начальник управления Карамышев, начальник Секретно-политического отдела Трушкин и его заместитель Гарбузов в оправдание арестов, произведенных ими в июле 1938 г. среди сотрудников судостроительных заводов области, ссылались именно на эту телеграмму Фриновского, а Трушкин — конкретно на третий пункт требований Фриновского[1182]. Этот пункт звучал следующим образом: «По всем следственным и агентурным делам немедленно, еще раз, пересмотрите всех разоблаченных, но не репрессированных врагов, чтобы провести их аресты [в] ближайшие дни»[1183].
Именно реализация этого требования и привела к аресту Фомина. Трушкин заявлял на следствии: «На основе этой телеграммы Фриновского по предложению Карамышева была составлена справка на Фомина»[1184].
После этого Карамышев согласовал арест Фомина с первым секретарем Николаевского обкома КП(б)У П.И. Старыгиным[1185] и первым заместителем народного комиссара оборонной промышленности СССР И.Ф. Тевосяном[1186], будущим народным комиссаром судостроительной промышленности СССР, который, возможно, в рамках мероприятий, намеченных телеграммой Фриновского, находился с инспекционной поездкой в Николаеве. Гарбузов в свою очередь заявлял на следствии о том, что визит Тевосяна привел к многочисленным арестам среди инженеров. Свидетельство Гарбузова о прямом вмешательстве Тевосяна в «дело инженеров» подтвердил также Трушкин. Подпись заместителя наркома присутствует на справках в отношении ряда сотрудников судостроительного завода, подшитых в дело. Они были арестованы еще до большого пожара[1187].
16 июля 1938 г., спустя месяц после телеграммы Фриновского, Николаев посетил народный комиссар внутренних дел Украинской ССР Успенский. Он принял участие в совещании, на котором присутствовал весь оперативный состав аппарата УНКВД и горрайотделений. Совещание было подготовлено бригадой под руководством начальника 3-го отдела НКВД УССР в кооперации с местным УНКВД. Эта бригада была специально послана в Николаев за три дня до приезда Успенского. В своем рапорте о проведении совещания Успенский указал, что чекистами была установлена подрывная работа японской, английской и немецкой разведок в порту и на вервях, причем на заводе № 200 она якобы велась в контакте с директором завода Щербиной. Последний был незамедлительно арестован. По версии чекистов, Щербина также входил в состав правотроцкистской организации, среди членов которой Успенский назвал имя Стародубцева — будущего главного свидетеля по делу о пожаре на верфи. Особое беспокойство Успенского вызывало то, что завод не был защищен от атак вражеских подводных лодок[1188]. Можно предположить, что Фриновский упомянул Николаев в своей телеграмме от 17 июня 1938 г. не без содействия Успенского, который в свою очередь теперь оказывал давление на Карамышева, чтобы тот решил проблему как можно более оперативно[1189].
Интерес вышестоящих органов к ситуации на судостроительных заводах Николаева был еще больше подогрет в результате пожара, случившего двумя неделями позднее, тем более что требования Фриновского явно запоздали, а визиты Успенского и Тевосяна не принесли желаемых результатов. В результате республиканский аппарат НКВД принял непосредственное участие во «вскрытии» роли саботажнической группы троцкистов в поджоге верфи. В Николаев незамедлительно самолетом из Киева была отправлена бригада 7-го отдела НКВД Украинской ССР, отвечавшего за состояние дел на предприятиях оборонной промышленности. Бригаду возглавил лично начальник 7-го отдела[1190]А.М. Злобинский[1191]. Вместе с ним в Николаев отправились чекисты, хорошо зарекомендовавшие себя в деле «оперативного обслуживания» предприятий советской индустрии, карьеры которых и в будущем были связаны с этой сферой чекистской деятельности[1192]. Речь идет об А.Г. Назаренко, начальнике 1-го специального (учетно-регистрационного) отдела НКВД УССР (с сентября 1938 г. — начальник 7-го отдела (оборонной промышленности) НКВД УССР), З.А. Новаке[1193], занимавшем с апреля 1938 г. должность оперуполномоченного 10-го отделения 3-го (контрразведывательного) отдела НКВД УССР[1194], оперуполномоченных 3-го отдела НКВД УССР П.К. Пугаче[1195] и А.Е. Рудном[1196].
В расследование пожара непосредственно вмешалась даже Москва, настаивавшая в первую очередь на ускорении темпов расследования. Согласно показаниям Трушкина, по линии прокуратуры из центра была получена телеграмма, в которой содержалась соответствующая директива