Через неделю Гай обзавелся двумя новенькими паспортами. В одном из них он значился как Ганри Манинг, — у Микаэла Манинга был когда-то племянник Ганри. В другом его звали Ганри ван Гойеном. Он мог выдавать себя при необходимости за представителя этой знатной и богатой семьи, но у него было гражданство Соединенных Штатов Америки. Все это обошлось в триста гульденов. Группу Гая назвали Para bellum[4].
Прощаясь перед отъездом в Турцию с Микаэлом Манингом, Гай сказал:
— Извини и зла на меня не держи.
— За что? — не понял Мик.
— Я же думал, ты с фашистами.
— Эх, сынок, это меня только утешает: значит, они тоже сильно ошибаются. — Мик расхохотался и похлопал Гая своей короткопалой пятерней по простреленному левому плечу.
ГЛАВА 2ТАКОЙ УДАЧНЫЙ ДЕНЬ
Отвратительная погода бывает в Стамбуле зимой!
Весь декабрь и январь жителей попеременно изводят дождь и снег: если ветер потянет с юга со стороны Мраморного моря, то начинает лить дождь, а если с севера — тогда с Черного моря хлынет волна морозного воздуха, по мокрым улицам закрутит снег, и тут уж без теплого пальто не обойтись. Но в феврале случаются ясные прохладные деньки, предвестника близкой весны: неяркое солнце мягко серебрит быстрые воды Босфора, с улицы Пэра просматривается голубой силуэт далекой Антигоны, а к вечеру весь город — древние седые башни и султанские мраморные дворцы, черные стрелы кипарисов и белые современные дома, уступами спускающиеся к морю, — все вокруг станет сначала золотым, а потом розовым. После захода солнца на город спускается прозрачная сиреневая мгла, сквозь которую тускло мерцают крупные южные звезды.
Вот в такой февральский вечер к перрону Западного вокзала, как всегда, был подан Ориент-экспресс — синие лакированные вагоны с белыми табличками, указывающими, что скоро поезд ринется в ночь и, громыхая через всю Восточную Европу, умчит путешественников далеко на север: Istambul — Sofia — Beograd — Wien — Berlin (Anh. Bf.).
На перроне к этому времени всегда собирается пестрая и беспокойная толпа: у провожающих на глазах блестят слезы, а уезжающие рассеянно и нетерпеливо улыбаются из зеркальных окон, и в их глазах уже виден иной, далекий мир, куда их сейчас увлечет синий экспресс.
У ступенек вагона-люкс группа американских офицеров провожает седого французского генерала и его молоденького адъютанта. Вытянулся проводник в синей форме, белых перчатках и кепи. Вместе с другими пассажирами к этому вагону подходит смуглый молодой человек лет тридцати, с темными усиками. На нем прекрасное серое пальто, дорогое кашне, щегольская шляпа. Носильщик несет за ним добротный чемодан с мозаикой пестрых наклеек: они наглядно показывают долгий путь из Голландской Индии в Турцию. Молодой человек закуривает, рассеянно оглядывает перрон. Расплачивается с носильщиком и входит в вагон.
— Господа пассажиры, до отхода поезда осталась одна минута! — вразнобой кричат проводники. — Извольте занять места!
В толпе возникает движение — одни торопливо спрыгивают со ступенек, другие поспешно входят в вагоны. Последние улыбки и рукопожатия… Наспех брошенные слова…
Едва поезд миновал пригороды, проводник начал обход купе — отбирал у пассажиров паспорта и билеты. В двухместных он молча совал их в кармашки своей папки в синем переплете, но в купе класса люкс почтительно приложил руку к козырьку:
— К вашим услугам, господин генерал! Вы можете вызвать меня в любое время дня и ночи нажатием вот этой кнопки. Спокойной ночи, господин генерал!
И в следующем купе-люкс — тоже с почтением:
— Спокойной ночи, господин… э-э-э… Ганри Манинг! — Имя и фамилию смуглого молодого человека с усиками проводник не сразу разобрал в его нидерландском паспорте. — Приятного отдыха, господин Манинг!
Гай проверил замок, прислушался к звукам в других купе, разделся, лег и накрылся синим одеялом с большим белым вытканным вензелем WL.
Следующие сутки прошли в бесцельном перелистывании журналов и газет, но когда экспресс пересек германскую границу, Гай почувствовал волнение: он вступал на поле боя.
Хотелось выпить чашку кофе, но было еще очень рано. Он стал смотреть в окно, но с этой стороны зимний пейзаж был уныл, и Гай вышел в коридор. Пейзаж за окном и тут не радовал, но он решил выкурить сигарету в коридоре, чтобы не дымить у себя в купе. Когда он прикуривал, чья-то рука легла на его левое плечо. Оно еще болело. Скосив глаза, Гай увидел черную лайковую перчатку, рукав черного мундира и серебряную тесьму на обшлаге со словами: «Мертвая голова». Эсэсовец. Обернувшись, Гай встретил спокойный, твердый взгляд светлых глаз. «Начинается», — подумал он. Эсэсовец поднял пальцы к козырьку и вежливо проговорил:
— Моя зажигалка не дотянула до Берлина. Разрешите прикурить?
— Пожалуйста.
Они стояли плечом к плечу у окна, молча курили, провожая глазами проплывающие мимо серые мокрые поля.
Погасив окурок в пепельнице, Гай вернулся в купе. От нечего делать перебрал лежавшие на столике рекламные брошюры. В одной из них его внимание привлек адрес «комфортабельного пансиона для солидных деловых людей» в Берлине близ Виттенбергплац, в центре буржуазной западной части города. В нем он и решил остановиться, пока не подыщет себе подходящей квартиры…
Гай был недоволен собой. Невинная просьба прикурить заставила его сердце екнуть. А что же будет дальше — там, в Берлине, где таких фашистов, в форме и в штатском, ему придется видеть с утра до ночи и на каждом шагу? Но одновременно он был и доволен: этот легкий внутренний испуг явился как бы последней контрольной отладкой для его нервов.
Остаток пути прошел без неожиданностей.
В Берлине Гай с вокзала приехал на такси в намеченный пансион и получил хороший номер.
Едва устроив его вещи в комнате и открыв краны в ванной, горничная столкнулась в коридоре с высоким мужчиной в спортивном костюме.
— Утренний обход. Иностранцы есть? — спросил он.
— Да, господин блокварт. В триста десятом. Вот его паспорт.
Блоквартами назывались квартальные уполномоченные гитлеровской партии, наблюдавшие за политической благонадежностью населения.
Пробежав глазами странички документа, блокварт постучал в дверь и, не дожидаясь приглашения, вошел в номер.
— Господин Манинг?
— Да. Чем могу быть полезен? — Гай вышел из ванной комнаты и приветливо улыбнулся незнакомцу.
— Позвольте представиться: Эрвин Литке, блокварт. Хотел бы лично познакомиться и задать несколько вопросов. Я не задержу.
Гай жестом пригласил гостя сесть.
— По долгу службы я обязан знакомиться со всеми иностранцами, поселяющимися в моем квартале, и оказывать им посильную помощь. Чем вы думаете заняться у нас, господин Манинг?
— Я хочу изучить постановку дела в большой немецкой больнице.
— В Голландии немало больших больниц, господин Манинг, не так ли?
— Безусловно, господин Литке. Но немецкие больницы поставлены лучше. Финансовая отчетность и экономическая эффективность — вот что меня интересует. А уже после этого я намерен поработать в хорошей частной клинике.
— Благодарю вас. Теперь я все понял, — сказал блокварт и встал. — Завтра в пять вы получите на Александерплац свой паспорт и разрешение на жительство сроком на один год. Но без права занимать платное место — заметьте себе это!
— Мой отец — владелец плантаций в нашей Индии, господин Литке. Я не нуждаюсь в жалованье. Мне нужны знания и практика, они хорошо окупятся в будущем.
Блокварт Литке пожелал ему успеха и покинул номер.
Побрившись и приняв ванну, Гай попросил горничную принести завтрак и с аппетитом поел. Когда горничная унесла посуду, он запер дверь, взял позавчерашнюю турецкую газету, которую купил перед отъездом из Стамбула и которую здесь, в номере, разбирая свой багаж, небрежно бросил на стол. Между страницами этой газеты лежал обрывок другой, тоже турецкой, спрятанный им самим. Газету он бросил в корзину для мусора, а вынутый из нее обрывок разгладил и положил в бумажник: это был явочный документ.
Едва он надел шляпу и пальто, звякнул телефон. Вежливый голос с сильным греческим акцентом сообщил, что говорит Аристотель Какис и в его магазине, помещающемся за углом в первом квартале, уважаемый господин Манинг может купить в кредит и с доставкой в номер сыры, копчености, рыбные продукты, фрукты, сласти и вино. Господин Какис очень просит господина Манинга зайти в магазин лично ознакомиться с ассортиментом товаров и открыть счет, а также высказать пожелания, какие товары, помимо имеющихся, он хотел бы заказывать лично для себя, — например, какие-нибудь специальные блюда голландской кухни. Гай поблагодарил и сказал, что постарается воспользоваться услугами господина Какиса.
Он захватил фотоаппарат и направился к выходу, но снова раздался телефонный звонок. На этот раз приветливый женский голос по-голландски сообщил, что в баре «Квик», недалеко от Цоо, имеются голландские ликеры и водка, газеты и библии, а также молодые девушки, говорящие по-голландски. В задней уютной комнате всегда можно отдохнуть, почитать Библию или наедине побеседовать с хорошенькой девушкой. Бросив трубку, Гай шагнул к двери. Но резкий звонок снова вернул его к телефону. Черт побери, скольким же предпринимателям швейцар гостиницы уже успел продать весть о его приезде?
Неуловимо знакомый мужской голос сказал что-то неразборчиво.
— Алло, я вас плохо слышу, — ответил Гай, силясь вспомнить, где он слышал этот голос, и ожидая, не скажут ли ему еще чего-нибудь. И мужчина сказал отчетливо:
— Мы коммунисты, мы еще вернемся!
Гай положил трубку на рычаг.
Из номера он выскочил так, словно за ним гнались.
У лестницы встретился блокварт Литке, уже не такой официальный.
— Идете погулять, господин Манинг? Как устроились?
Вот откуда ему знаком этот голос! Что же это было? Проверка? Провокация? Гаю просто не хотелось верить, что этот пышущий здоровьем и, по-видимому, незлой человек может быть настолько глуп.