Что там произошло, понять невозможно.
В больнице доктора Пауля поначалу все шло как по нотам. Доктор с Альдоной приступили к делу — Альдона могла при необходимости быть великолепной хирургической сестрой. У Маргариты оказалось сквозное пулевое ранение правой стороны грудной клетки. Пуля крупного калибра прошла между седьмым и восьмым ребрами и вышла под правой лопаткой. Обследовав пулевые отверстия, доктор сказал, что операция будет длительная, часа на полтора. Он сделал Маргарите несколько уколов — в вену и в мышцы, потом наладил аппарат для переливания крови. Но прежде чем взяться за скальпель и ножницы, доктор Пауль сделал странную, на взгляд Ганса, вещь.
Держа свои уже обработанные для операции руки на уровне плеча, он попросил Ганса открыть дверь, ведущую в соседнюю комнату, где было оборудовано нечто вроде запасной операционной. Там доктор показал Гансу на стоявший у стенки длинный предмет — стол не стол, кровать не кровать, на очень низких, в карандаш, ножках — и велел перенести его в большую операционную. А затем приказал Гансу раздеться — снять все, кроме кальсон, и оставаться в таком виде до конца операции. Ганс попытался протестовать, думая обратить все в шутку, но доктор рассердился самым натуральным образом. «А вы не подумали, что́ будет, если сюда нагрянет эта вонючая сволочь? — сказал он. — Вы уверены, что они никого не ищут?» Только это их и спасло…
Доктор ушивал рану на груди и собирался приступить к ране на спине, когда в приемном покое, — главный вход было приказано запереть, а в приемном дежурил инвалид-санитар, — раздался громкий говор.
Доктор, обработав рану, опустил педалью стол, на котором оперировал Маргариту. На прежнем уровне остались торчать четыре металлические трубки. Потом кивнул на низенький стол, принесенный из запаски, и жестами показал Гансу, как надо установить его на эти трубки. А затем Альдона набросила сверху широченную простыню, расправила края, и Маргарита оказалась спрятанной в белом потайном убежище. Ганс — уже без приказа, ибо ему наконец стало понятно, для чего доктор раздевал его, — лег на стол, Альдона накрыла его простыней до пояса, уткнула в лицо жесткий каркас наркозной маски, шепнула: «Дыши!», и операционная наполнилась тем строгим и свежим, для всех непривыкаемо знакомым и всегда новым запахом, которым обладает один лишь эфир…
Вошли двое в черных плащах, попросили извинения, один показал жетон гестапо и пожелал взглянуть — только взглянуть, кого оперирует доктор Пауль. Доктор коротко буркнул: «Аппендицит. Только что положили на стол». Гестаповец лицом оперируемого не интересовался. Увидев могучий мужской торс, он еще раз извинился, и гестаповцы мирно покинули больницу. Доктор докончил операцию, и Маргариту отвезли на каталке в палату рядом с его кабинетом. Все сошло как нельзя лучше, доктор надеется, что ранение не оставит серьезных последствий.
Можно было предположить, что, хватившись исчезнувшего штурмфюрера и найдя его мертвым, эсэсовцы подняли вверх дном весь дом.
Кто-то из жильцов сообщил им, что из дома унесли на руках бесчувственную женщину. Дальнейшее понятно. Необходимо проверить операционные всех берлинских и пригородных больниц, и доктор Пауль — не исключение. В противном случае, то есть если бы гестаповцы действовали нацеленно, имея на подозрении именно его больницу, они бы так просто не ушли.
А вывод из всего этого и радовал, и огорчал. Доктор и его больница по-прежнему вне подозрений — это плюс. Гестапо знает, что убила штурмфюрера женщина, а установить, кто она такая и как ее зовут, им не составит труда, — это очень неприятный минус.
Гай мог быть уверен, что Ганс и Альдона вместе с доктором укроют Маргариту и позаботятся о ней лучше родных, лучше отца с матерью. Его обязанность — позаботиться о ее устройстве и безопасности после выздоровления. И он готов сделать для этого все, на что способен.
Случившееся сильно осложняло существование и работу его помощникам, но это не пугало. Могло быть и похуже.
Условившись с Гансом о связи на ближайшее время, Гай вышел из парикмахерской и отправился домой пешком. Мокрого снега он не замечал.
Странное дело: на душе у него было легко и радостно. И, подумав, он понял — почему: бросившись спасать Маргариту, он не держал в мыслях опасение за собственную судьбу, он спасал ее не потому, что, попав в лапы к нацистам, она могла стать для них ниточкой к нему. Он спасал ее как своего товарища по работе, по смертельно опасной работе. Теперь у него есть еще один верный товарищ, — и пусть слякотную ночь никогда не сменит утро, если ради этого не стоит рисковать собой!
ГЛАВА 7ГРУППА ФОН ЗИТТАРТА
В пятницу, ровно в 10.00 войдя в небольшое штеттинское кафе «Крестоносец», Гай увидел за третьим столиком справа человека, внешность которого так подробно описал ему Фриц. Он был сердит и, по-видимому, чувствовал себя напряженно. Гай спросил разрешения сесть, сел напротив, положил свою пачку газет рядом с пачкой, уже лежавшей на столе, и сказал подошедшему официанту, как было условлено:
— Легкий завтрак и бокал сальватора!
Надменное лицо так называемого Ялмара Роя изобразило подобие улыбки: это было приглашение к разговору.
— Недурная погода сегодня, — вздохнув, начал Гай слова пароля. Глупее не придумаешь: на улице шел дождь.
— Вкусы бывают разные, — ответил Рой также словами пароля.
Первая часть закончена, можно приступать ко второй. Выражение лица господина Роя заметно изменилось после того, как он хорошенько разглядел сидевшего перед ним подтянутого, безукоризненно одетого партнера. Но все-таки весь вид и осанка его ясно говорили всякому, что господин никогда даже рядом не сидел с наборщиком.
— Моя бабушка любит сыр, — заявил Гай словами пароля и подумал: это еще хуже погоды.
Господин Рой как будто стряхнул с себя напряжение и с облегчением докончил:
— Да, но смотря какой…
После этого украдкой положил перед собой половинку книжного листа. Гай пододвинул его ближе и соединил со своим. Отрывки сошлись. Заговорщики торжественно обменялись рукопожатием.
— Граф Ганри ван Гойен, — назвал себя Гай. — Это моя настоящая фамилия, я доверяю ее вам, как другу.
Рой передернул плечом и покраснел. В смущении вынул золотой портсигар, — Гай успел заметить баронский герб, и монограмму «Е. О.», — закурил. Гай незаметно спрятал оба контрольных обрывка в карман.
— Я условно назвал себя Роем, — сказал неизвестный, глядя в сторону. — Мою настоящую фамилию я сообщу позднее, С разрешения моих политических друзей. Потерпите, пожалуйста. — Наконец он поднял взгляд на собеседника. — Такого рода переговоры по необходимости требуют немало времени… Я, например, решил начать борьбу с нашим ефрейтором на следующий день после захвата им власти, но понадобилось полтора года, чтобы перебороть себя и нарушить присягу. Поверьте, это было для меня нелегко.
— И что же все-таки заставило вас решиться на такой шаг?
— Растущее понимание, что сейчас главные враги Германии — нацисты. — Он помолчал и закончил: — Когда будете уходить, возьмите мою пачку газет, а я возьму вашу. Только осторожнее, не выроните пакет.
— Прекрасно, уважаемый друг. Благодарю вас за доверие. Что в вашем пакете?
— Дипломатические депеши. В них фюрер разъясняет нашим послам значение пакта с Японией. Вы найдете также содержание секретнейшего обмена мнениями — они касаются условий взаимной помощи в случае наступления критических обстоятельств.
Гай еле удержался от радостного восклицания.
— Вторая пачка материалов — чисто военного характера. Один из работников нашего генштаба совершил инспекционную поездку на восточную границу. Он проверял состояние подготовки наших войск к активным действиям.
— Фюрер желает разделаться с польским коридором и проглотить Данциг?
Рой долго молчал, плотно сжав губы.
— Мне очень печально слышать такие слова, граф. Фюрер планирует большую войну, мировую. Ликвидацию коридора и лишение Данцига статуса вольного города нельзя рассматривать как самоцель. Это лишь мелочи в общей картине. Из моих документов вы узнаете, что Геринг навязал Беку договор о вечном мире — только для того, чтобы оторвать Польшу от Франции…
И он опять поджал губы.
— Когда я вас теперь увижу? — спросил Гай.
— Не раньше чем через месяц. Я не могу часто отлучаться из Берлина. Встретимся здесь, в такое же время, двадцатого февраля. Согласны?
— Разумеется! Вы идите первым. Всего наилучшего и еще раз благодарю за доверие.
С достоинством поклонившись и взяв газеты, принесенные Гаем, владелец золотого портсигара с монограммой «Е. О.», выступающий под псевдонимом «Ялмар Рой», покинул кафе.
Когда Гай вернулся из Штеттина в Берлин и через Иштвана хотел вызвать Фрица на встречу, оказалось, что тот куда-то уехал и будет не раньше как через десять дней.
Первой мыслью и желанием было — немедленно увидеть Маргариту, но Ганс сказал, что она уже далеко, в Пруссии. Доктор Пауль отправил ее вместе с Луизой Шмидт в Раушен, под Кенигсберг, где жили его престарелые родители. Состояние ее за четыре послеоперационных дня настолько улучшилось, что доктор предпочел небольшой риск, связанный с путешествием: оставлять раненую в Берлине было опасно, так как гестаповцы начали планомерные и более тщательные поиски во всех клиниках и больницах.
Дорис продолжала злиться на него за две подряд неожиданные отлучки, но он не очень по этому поводу беспокоился. Пусть позлится — это полезно. Они разговаривали только по телефону. Гая устраивала временная размолвка — больше свободы.
Чтобы не терять времени даром, он решил заняться поподробнее Ялмаром Роем. Ему удалось незаметно проводить Роя от штеттинского «Крестоносца» до привокзальной площади в Берлине — они ехали в одном поезде. Дальше Гай следить не стал: Рой часто оглядывался и мог его заметить. Но он отлично запомнил, как выглядит герб на портсигаре, и, посидев два часа в публичной библиотеке над гербовником, установил, кто Рой — это барон Эрих фон Остенфельзен, полковник генерального штаба. Таким естественным образом был раскрыт псевдоним и получена отправная точка для биографических и семейно-бытовых изысканий.