Передавая это письмо Невьянцеву, Белых пояснил:
— Грачев не пользуется шифром. Он считает, что любой шифр можно раскрыть и тем провалить дело. Предпочитает личные переговоры, посылку связников и письма с условностями. Данное письмо следует понимать так: вместо связника Володи, который должен был явиться ко мне с новыми инструкциями, деньгами и получить информацию, прибудет Гриша, которого я тоже знаю по Харбину. Что касается поездок Грачева по закупке масла, то он ездит добывать оружие.
— Все ясно.
— Я подготовил ответное письмо Грачеву. — Белых передал Невьянцеву исписанный лист бумаги.
«Уважаемый Герасим Павлович!
Спасибо за весточку, рад за вашего младшего сынка Гришу, что из него получается такой хороший человек. Я живу и ожидаю лучшего. С 6 октября по 15 еду в отпуск на охоту в тайгу. С 20 октября по 1 ноября получаю еще отпуск и думаю его использовать тоже, вне Хабаровска. Пишите подробнее, как идет ваше хозяйство, управляетесь ли со своими ребятами по хозяйству, пли еще на время страды приглашаете рабочих со стороны? У меня хозяйство пока, можно сказать, еще молодое, и вот, по спле возможности, работаю, авось чего и достигну. Возможности у нас имеются. Взялся сейчас за культивирование винограда и во что бы то ни стало докажу и выращу. Слышал, что вы достигли в этой области больших успехов, надеюсь, что пе откажете поделиться со мной опытом. Так что надежда на вас.
Привет. Знакомый ваш Николай».
— Как понимать это ваше письмо?
— Здесь условностей немного, — пояснил Белых. — Прежде всего я ответил Грачеву, что против приезда связника Гриши не возражаю. Буду ожидать его с 6 октября по 15, как мы договорились, через день. Дополнительно, на всякий случай, назначаю встречи на 20 октября и 1 ноября. Места для встреч мы обговорили раньше. Одно из них находится на окраине Никольск-Уссурийска, другое — в Хабаровске. Я информирую Грачева, что возможности для развертывания работы ТКП имеются, но главное — достать деньги (виноград). В этом я прошу оказать мне помощь, «поделиться опытом».
Получив письмо от Белых, Грачев обрадовался. «Будет о чем информировать полковника Накамуру и подо что получить дополнительные деньги. Опираясь на Белых, можно активнее развертывать работу в Приамурье!»
Два раза в месяц Грачев появлялся на станции Пограничная: приезжал за несколько минут до прибытия пассажирского поезда, старался найти укромное место, укрыться от посторонних глаз. Отыскав среди проводников нужного человека, Грачев передавал ему сверток и тут же удалялся. Через Пограничную проходила надежная и отработанная цепочка связи с Советским Союзом.
До сих пор получалось так, что Грачев появлялся в то время, когда кончалась смена Шаброва и он уже был дома. Но однажды днем они все же столкнулись.
Это был пассажирский поезд, следующий во Владивосток. Шабров проверял ходовую часть вагонов.
Стояла осень, сухая и теплая. Все радовало глаз: пестрый наряд берез, синее безоблачное небо, чистый прозрачный воздух. Настроение у Шаброва было приподнятое.
У одного из вагонов он увидел Грачева. Решение созрело в одну секунду. Когда Грачев поравнялся с Шабровым, тот слегка наклонил банку с маслом и прислонил горлышко к свертку.
Масло пролилось на бумагу. Грачев остановился, посмотрел на сверток. На его лице вспыхнуло негодование. Он хотел было обругать или ударить Шаброва, но последний опередил:
— Дорогой господин, извините! — Шабров стоял, полусогнувшись, перед Грачевым с виноватым видом. — Я сейчас все исправлю, — заторопился он. — Ради бога, не ругайте меня. Это грозит мне большими неприятностями. Постойте, пожалуйста, здесь, я мигом принесу чистый лист бумаги.
Грачев в растерянности остановился. «Литература должна быть отправлена, но с таким пятном посылать нельзя!»
— Давай. Побыстрей. Сколько минут еще будет стоять поезд?
— Еще двадцать минут. Я мигом.
Шабров помчался. Грачев положил сверток на платформу, закурил. Издали увидел нужного проводника, кивнул, чтобы тот подождал.
В служебном помещении Шабров отыскал большой лист оберточной бумаги и вскоре был возле Грачева.
— Давайте, я упакую. Можно выбросить старую обертку?
— Да… Пожалуй… — задумчиво отвечал Грачев. — Чего доброго, масло проникнет внутрь.
Шабров распаковал. На одной из брошюр — а в свертке лежали стопкой брошюры — он прочитал: «Трудовая крестьянская партия». Быстро завернул в чистую бумагу и перевязал шпагатом.
— Вот. Извольте. — Приподнял с платформы: — Вам поднести?
— Нет. Я сам, — решительным тоном сказал Грачев и взял сверток. — А ты здесь всегда работаешь?
— Да, господин. Если вам что-нибудь нужно, вы легко можете меня отыскать. Меня все здесь знают. Спросите Ивана Шаброва.
— Хорошо. Спасибо. — Грачев пошел к передним вагонам.
Шабров продолжал работу. Время от времени он посматривал в ту сторону, куда ушел Грачев. Увидел, как тот подошел к проводнику одного из вагонов. Разговаривали они недолго. На станцию Грачев возвратился без свертка.
Закончив работу, Шабров подошел к знакомому машинисту.
— Василий Степанович, ты знаешь в Гродеково Сергеева?
— Знаю.
— Можешь передать ему несколько слов?
— Говори.
— Проводник одиннадцатого вагона везет посылку от Грача…
— Что это значит?
— Он поймет. Скажи, передал Шабров. До свидания.
Евгений Ланговой больше года работал учетчиком на Мулинских угольных копях. Жил в небольшой комнатке деревенского дома. К нему никто не заходил, близких знакомых у него не было, да он и не стремился и заводить. Особенно тоскливо было по вечерам, когда опускались сумерки: местные жители собирались семьями, ужинали, занимались хозяйственными делами. Многие эмигранты, те, у кого не было семьи, жили в казармах, развлекались как могли: играли в карты, пьянствовали. С ними Ланговой старался не общаться.
В такие вечера Ланговой много читал. Книги он брал у Рудых, с которым познакомился по рекомендации Куксенко. Рудых работал секретарем второй конторы угольных копей и был своего рода начальником. Он имел небольшую библиотеку. В основном это были церковные книги, но попадались сочинения и русских классиков: Бунина, Достоевского, Куприна.
Ланговой читал запоем. Особенно ему нравились произведения Бунина, его ясный, красочный язык. Достоевского он не очень понимал, но каждая страница заставляла его задумываться, он много размышлял о цели жизни.
Часто вспоминал Ольгу, мечтал о своей семье. Но это потом, когда он выполнит порученное задание…
Однажды в субботу Ланговой выехал в Харбин. Остановился в небольшой харчевне. Походил по магазинчикам, а когда совсем стемнело, опустил в почтовый ящик открытку с видом на Сунгари, адресованную в Хабаровск. Это означало, что он жив и у него все в порядке.
У Лангового был адрес и пароль к Ивану Шаброву в Пограничной, но этим адресом он мог пользоваться в том случае, если у него будет что-то очень важное или он окажется в безвыходном положении. Но ни того, ни другого пока не было.
Проходили дни тягучие и однообразные, как осенние дожди. И не с кем было даже поделиться. Но однажды вечером, когда Ланговой возвратился с работы, в дверь постучали, и в комнату ввалился высокий плотный мужчина, в котором Ланговой тотчас узнал Куксенко.
— Послушай, Яков, — имя у Лангового было здесь вымышленное, — у меня к тебе дело. — Куксенко торжествующе посмотрел на Лангового. — Пойдешь с нами. На ту сторону.
Возвращение на Родину в составе банды не входило в планы Евгения Лангового и Невьянцева. Перед Ланговым были поставлены совсем другие задачи: установить связь с белоэмигрантскими организациями. Через них проникнуть в японскую разведку. Предложение Куксенко не вписывалось в эти планы, нарушало их. Прикинув это, Ланговой решил выиграть время. Он ответил:
— Нужно подумать…
— Будем готовить восстание. Группу формирует есаул Бондаренко. Слыхал о нем?
— Пока нет…
— Мужик боевой. Наша задача — проникнуть в Сучанский и Шкотовский районы, разрушить железнодорожные мосты, прервать сообщение Хабаровск — Владивосток. Затем разрушить угольные копи. По пути следования организовать повстанческие ячейки в Шмаковском, Яковлевском и других районах. Затем, опираясь на тех людей, кого я знаю и которые мне помогали, поднять восстание. Нас обещала поддержать японская армия. Нужно только продержаться до тех пор, пока не подойдут отряды из Маньчжурии. Понял?!
— А почему вы уверены, что народ поднимется? Что нас не разобьют еще до подхода японских частей.
— Так сказал большой генерал из японской армии. У них есть точные сведения.
— Дело серьезное. Я с удовольствием буду участвовать. Но сейчас я не могу дать согласие. Должен посоветоваться с Рудых. Можете подождать два часа?
Ланговой не мог прямо отказаться от участия в такой операции. Куксенко по-своему понял бы его поступок, расценил как дезертирство. Дальнейшие контакты с главарями эмигрантских организаций были бы обрезаны и Ланговой оказался бы в изоляции. С другой стороны, многие знали о принадлежности Рудых к организации «Братство русской правды». И расчет Лангового был построен на том, что об этом знает и Куксенко. И будет считать Лангового тоже участником этой организации… А там видно будет.
— Давай, советуйся. А я тут поговорю еще кое с кем. Потом зайду. — Куксенко вышел, не попрощавшись.
Когда Ланговой вошел в дом, где жил Рудых, было довольно поздно. Но в доме еще не спали. Ланговой открыл дверь:
— Можно к вам, Илларион Александрович? Есть разговор.
— Пойдем, поговорим. — Рудых увел Лангового в другую комнату. — Что стряслось?
Ланговой рассказал о своем разговоре с Куксенко.
— Я давно к тебе присматриваюсь, — сказал Рудых, выслушав Лангового. — У меня к тебе будет более важное дело. От предложения Куксенко ты откажись.
— Какое дело?
— Хочешь работать в нашей организации — «Братство русской правды»?
— Что нужно делать?
Рудых подошел к письменному столу и достал какую-то бумагу. Передал ее. Ланговому. Большими буквами было напечатано: «Клятва».