— Ну как, орлы, готовы?
— Как штыки! — отозвался тот, что был в полушубке и новой черной каракулевой шапке. Он хрипло загоготал…
— Да-а, чую аромат! А не перебрали?
— Как всегда, по погоде, не больше.
— Ну-ну! Вот вам пассажир. Принимайте и трогайте. Запомните и зарубите на носу, штоб с головы этого арестанта, промежду прочим политического, ни один волос не упал, покеда вы его доставите. Я тебя, Ноздрюк, как старшего спрашиваю: ясно?!
Полицейский приосанился.
— Ясно.
В плотно закрытой машине было холодно и темно. Острый запах гнилых овощей вызывал тошноту. На поворотах машина со скрипом кренилась.
Конвоиры время от времени включали фонарь. Освещали узника, сидевшего на скамье у окна кабинки, забранного железной решеткой, а с другой стороны задернутого занавеской. Хотели убедиться, не сбежал ли, часом. Полицаи, получившие строгий приказ от тюремного начальства охранять узника, были недовольны. Им хотелось показать арестанту, что они кое-что значат. И они начали задирать его.
— Сидишь? Молчишь? Правильно делаешь! Песенка твоя уже спетая. Полная хана тебе обеспечена.
— Чудно как-то получается, черт бы вас задрал, партизан да подпольщиков! Ну чего добиваетесь? Через вас, паразитов, и нам никакой жизни нету. Сидели бы мы в тепле и сытости, а тут ночами гоняют, как собак! Угомонились бы уж… Сила у них ого какая! Да и мы люди не маленькие!
Партизан усмехнулся и спросил:
— А чего это вы, господа хорошие, тогда такие злые, коль люди «не маленькие», а? Или хозяева мало платят за верную службу? Или страшновато по ночам разъезжать?
— Что-о-о?! — взвыли они хором. — А кого ж это нам страшиться? Таких вот доходяг, как ты? Ха-ха!
Тут же включили фонари. Свет направили на партизана, но и он разглядел их плохо выбритые рожи бывших уголовников.
С каким бы удовольствием они прикончили его, посмевшего так смело и прямо сказать им, кто они такие, но не имели на это права. И ему вдруг стало смешно. Ах письмо, сколько ты придало сил!
Автофургон остановился у подъезда городской комендатуры и длинно просигналил. Конвоиры вывели узника из машины и с рук на руки передали немецким солдатам. Те привели его в просторный кабинет с двумя широкими окнами, задернутыми плотными шторами. В кабинете все было так же, как вчера и позавчера: до блеска натертый паркетный пол, огромный стол, портрет Гитлера на стене, за столом здоровенный немецкий майор, следователь Шранке. Только сам узник чувствовал себя по-другому.
Один из солдат грубо толкнул его прикладом в спину, и он плюхнулся на табурет перед столом следователя. На этом табурете он уже просидел семь длинных и страшных ночей. Не раз падал с него, теряя сознание от зверских побоев.
— Ну-с, господин Титов, продолжим нашу работу! — сказал, отрываясь от бумаг, Шранке. Майор держал в руках паспорт на имя Владимира Титова, слесаря-механика частной автомастерской. — Итак, вы помните, о чем я спрашивал вас в прошлый раз?
Партизан пожал плечами.
Гитлеровец резко откинулся на высокую спинку резного стула и повернул настольную лампу так, чтобы сильный свет ее падал на арестованного, а лицо самого следователя оставалось в тени. Титов молчал. Надо быть очень осмотрительным сегодня. Сначала лучше помолчать, собраться.
— Ну-ну?! Скажете мне сегодня что-нибудь вразумительное? Или по-прежнему будете молчать? Не теряйте времени, которого у вас мало. Назовите ваших сообщников. Вы слышите меня?
— Я слышу вас, господин следователь, и прекрасно понимаю. Только мне не совсем ясно, почему вы спрашиваете меня о том, что вам самому хорошо известно? — сказал Титов, стараясь, чтобы голос звучал твердо.
Немец резко вскинул голову. Удивленно посмотрел на арестованного.
— Вот как? — следователь был явно ошарашен. — Что вы имеете в виду?
— Вы же знаете, что меня не одного взяли на месте диверсии.
— Гм! Это — верно, вас взяли не одного. — Шранке помолчал, покусал губу.
Титов тихо сказал:
— Со мной был мой напарник, Буйнов Захар Петрович. — И добавил, нахмурясь: — Если при допросах тут его не угробили.
Шранке в упор смотрел на партизана. Потом взял сигарету, закурил, жадно затянулся и как-то бесцветно заметил:
— Да, вы правы. Он, представьте, пока еще жив. Однако нас интересуют другие бандиты, причастные к этой диверсии. Ведь большие дела совершаются не единицами?
Партизан пожал плечами.
— Господин следователь, иногда большие операции совершаются малым количеством людей, даже одиночками, наверное, у вас были подобные случаи. Мы с ним вдвоем шли на взрыв городской электростанции, а взорвали другие…
Следователь резко вскинулся.
— Так кто же это сделал?
— Этого я не знаю. Взрыв произошел, когда нас уже взяли. Значит, нас с Буйновым кто-то дублировал. Но мы не должны были знать других исполнителей.
— Допускаю… А еще какие важные объекты в нашем городе вы должны были взорвать?
— В ту ночь мы с Буйновым были заняты только электростанцией. Я не знал других объектов, которые по плану должны быть взорваны. Разве только…
Титов замолчал…
Эсэсовец вскочил и обошел стол. Вплотную приблизился к допрашиваемому, похлопал жгутом из проводов по ладони.
— Прекрасно! Очень хорошо! Так что вы хотели сказать?
Титов медленно, будто с трудом проговорил:
— Мы готовили к взрыву городскую гостиницу…
— Гостиницу?! — переспросил следователь, задыхаясь.
Титов кивнул.
— Какую?! Я вас спрашиваю: какую?!
— Ту, в которой живут ваши офицеры, — тихо сообщил партизан.
Шранке крикнул в ужасе:
— А взрывчатку! Взрывчатку успели заложить?!
Партизан рассеянно посмотрел на него, болезненно сморщился, недоуменно спросил:
— Взрывчатку?..
Он почувствовал, что теряет сознание, но надо держаться, надо держаться до последнего, он еще не выполнил своей задачи — он сжал кулаки, плотнее уселся на табурете.
— Так где же находится взрывчатка?
Партизан, не сводя взгляда с немца, тихо сказал:
— Взрывчатка находится в надежном месте, господин майор. Но где? Этого я вам, к сожалению, сказать не могу.
— Почему? — удивился Шранке.
— Да потому, что за взрыв гостиницы отвечал не я. Вы спросите об этом исполнителя второй диверсии.
— А кто же он, этот исполнитель второй диверсии?
Титов опустил глаза, помолчал и будто нехотя ответил:
— Вторым исполнителем является мой напарник. Это — Захар Петрович Буйнов. Я думаю, что он лично все вам и доложит…
— Буйнов? — удивленно спросил следователь.
— Он. Я не могу говорить то, о чем он может сам рассказать. Неудобно как-то. Да я и не знаю точных расчетов…
Гитлеровец иронически хмыкнул.
— Браво! Какая товарищеская верность, черт возьми! Но вы уже сказали самое главное! Довольно, Титов! Где взрывчатка?
Узник устало, но решительно покачал головой.
— Господин майор, видите ли, дело это не мое. Я могу напутать…
Шранке задумался. Конечно, он был доволен, что ему наконец-то удалось сломить русского упрямца, который молчал, стойко перенося пытки. И вот — заговорил! Но что-то скребло, что-то делало его победу зыбкой. Он резко закрыл папку и приказал привести второго диверсанта.
Подследственный тем временем готовился к встрече с напарником.
Отворилась половинка широкой двери, и на пороге кабинета, без всякого сопровождения, остановился Буйнов. Он выглядел совершенно здоровым и хорошо отдохнувшим. Был выбрит. Одет в чистую коричневую фуфайку и ватные брюки. На голове — цигейковая ушанка. Поклонившись следователю, Буйнов доложил:
— Буйнов Захар Петрович явился по вашему приказанию, герр майор!
Немец кивнул и сдержанно улыбнулся. Затем хитро сощурился.
— Так-так… Ну как отдохнули? Как чувствуете себя, господин Буйнов?
— О-о, прекрасно, герр майор! Спасибо за заботу, герр майор. Готов хоть сейчас приступить к выполнению любого вашего задания, герр майор.
Говоря все это, Буйнов не обращал внимания на избитого, грязного и заросшего пленника. Он явно не узнавал своего бывшего напарника.
— Ну что ж. Рад за вас. — Кивнув на Титова, Шранке сказал: — А теперь посмотрите внимательно, кто у нас в гостях?
Буйнов повернулся, пристально посмотрел на человека, сидевшего на табурете. Узнал его, улыбка мгновенно слетела с лица. Он окаменело смотрел на Титова.
— Ну как, узнаете своего партнера?
— Да, герр майор, — еле выдавил из себя Буйнов. — Но он так изменился! Да и потом я думал, что…
Гитлеровец засмеялся, откидываясь назад.
— Ну что вы?! Он еще дышит, как видите, и вполне в здравом уме… А вы не желаете поговорить с ним?
Буйнов кашлянул в кулак. Лицо его стало растерянным. Шагнул поближе к Титову, извиняющимся тоном сказал:
— Здравствуй, Володя! Ты так изменился, что тебя не узнать.
Партизан улыбнулся непослушными губами.
— А-а, Захар Петрович, дорогой! Живой? Хорошо! А я так боялся за тебя… Сколько дней прошло, а о тебе ничего не слышно. Рад видеть тебя живым!
Буйнов снова улыбнулся, но улыбка была у него какая-то натянутая, неестественная.
— Как видишь, Володя… Живу пока, как говорится.
Титов вздохнул.
— Вижу, что живешь, и неплохо, а вот меня искалечили, как бог черепаху! — недобро пошутил партизан.
— Но почему? — спросил Буйнов.
— Как почему? Я же попал к ним в плен.
— Ты прав. Но это не главное: и с врагами можно договориться, если захочешь! А ты, наверное, упорствуешь и не идешь на компромисс, молчишь? И напрасно! Жизнь дороже всего на свете! А ты еще не осознал этого…
Титов готов был кинуться на предателя, но сдержал себя и, как бы слабея духом, прошептал:
— Да нет, Захар Петрович, не особенно я упорствую. Но, понимаешь, не могу же я говорить то, чего не знаю. Или то, что меня лично не касается.
Буйнов пожал плечами.
— Возможно, и так. Но все же…
— Не могу я рассказать и о том, что делали другие товарищи. Разве я не прав?