чу топает Женька.
— Ого! — выпалил он, уставившись на удочки. — На рыбалку собрался?
— Как погодка будет? — обрезал я его.
— Красота погодка будет! Погодка будет что надо! Вот увидишь!.. Эх, — вздохнул он и поплёлся рядом. — Мне бы с тобой.
— Куда тебе! Мамаша небось не пустит!
— Не пустит, точно, — откликнулся Женька. — А знаешь что? Я удеру! — он схватил меня за руку, и его глаза совсем полезли из орбит.
Я встрепенулся:
— Как так?
— А так! — воскликнул Женька и, наклонившись ко мне, проговорил заговорщическим тоном: — Ты свистни под нашим окном, когда пойдёшь. Я незаметно и вылезу. Вот только удочек у меня нет. Дашь одну?
Я подумал, что идти на рыбалку с таким мямлей, как Женька, хорошего мало. «Но всё ж вдвоём, — решил. — Говорить с ним ни о чем не буду, а станет мешать — уйду в другое место».
— Ладно, дам, — сказал я. — И смотри! Свистну рано, если сразу не вылезешь, больше свистеть не буду.
— Вылезу, — заверил Женька.
Будильник загремел, когда в открытое окно ещё тянуло сыростью и в палисаднике зеленел полумрак. Вскочив, я быстро оделся, взял снасти и вышел на улицу.
Солнце ещё не всходило, но в берёзах уже кричали птицы. Я направился к дому Женьки. Я был уверен, что он не пойдёт, и спешил в этом убедиться, чтобы потом обозвать его болтуном и трусом. Подойдя к его дому, засунул в рот пальцы и свистнул. Как и ожидал, из окна никто не выглянул.
«Дрыхнет трепач», — усмехнулся я и только хотел свистнуть ещё раз — потрясти воздух как следует, как вдруг из-за угла дома выглянула его голова. Приложив палец к губам, он процедил:
— Тс-с-с!.. — и, перешагивая через мокрые от росы цветы, заспешил ко мне. — Я давно тебя ищу, — поёживаясь, прошептал Женька. — Только мои уснули, я сразу драпака. В сарае отсиделся, замёрз…
«Надо же!» — удивился я про себя, сунул Женьке одну удочку, и мы повернули к реке.
— Видал, сколько росы? — подтолкнул меня Женька. — Значит, погодка будет отличная… Ух, и половим!.. Как ты думаешь, мы много поймаем?
Я только пожал плечами.
Когда мы спустились к реке, уже взошло солнце и туман над водой стал рассеиваться. Я начал готовить снасть.
— Ух ты! Кто-то рисует водяные знаки! — вдруг громко поразился Женька и показал на зигзаги, которые чертили на поверхности воды плавники мальков.
— Тише, ты! Рыбу распугаешь! — прохрипел я и зло посмотрел на горе-рыболова.
Женька закрыл рот и стал спешно разматывать удочку. Только я забросил снасть, как Женька увидел водомерок, и у него опять вырвалось:
— Ух ты, как конькобежцы!
Я показал ему кулак и, сдерживая голос, бросил:
— Ещё слово — и получишь!
Женька смутился и тоже забросил удочку. Минут десять он стоял молча, только таращил глаза по сторонам и строил мне гримасы, как бы говорил: «Видел это?» или «Заметил то?».
«Никак не поймёт, дуралей, что это я видел тысячу раз», — усмехнулся я про себя, и в этот момент мой поплавок задёргался. Сделав подсечку, я потянул удилище, и на песок плюхнулся полосатый окунь. Женька сразу бросил свою удочку, подбежал ко мне и тихо затараторил:
— Ай-я-яй! Ой-ё-ёй!
Пока он рассматривал окуня, его поплавок резко поплыл в сторону.
— Смотри! — я толкнул его в плечо.
Женька метнулся к удилищу, схватил его обеими руками и попятился от воды. Он семенил до тех пор, пока на мелководье не плеснуло и в песке не затрепетал небольшой голавль. Бросив удилище, он подбежал к рыбе, схватил её и, прижав к животу, затанцевал от радости. Он успокоился, только когда я стукнул его между лопатками; тогда снова взял удочку и притих.
Солнце поднялось выше, и по воде прямо на нас побежала слепящая полоса; у наших ног она обрывалась в прыгающие блики. Женька опять засиял, растянул рот в улыбке.
— Чудо! Настоящее чудо! — забормотал он.
«Вот олух, — злился я. — Солнце, что ли, никогда не видел? Где там чудо?.. Всё такое обычное».
Через час я поймал ещё трёх окуней и одну плотвичку. Женька выудил крупного ерша. Каждую мою рыбу он встречал восторгом, рассматривал и так и сяк, щёлкал языком, а отцепив своего ерша, сказал:
— Спасибо, что взял меня на рыбалку… И вообще здорово, что я убежал!
Стало припекать. Потянул ветерок. На другой стороне реки закружил коршун.
— Высматривает мышь на земле? — тихо спросил Женька, но я ничего не ответил.
После рыбалки, не переставая улыбаться, Женька сказал:
— Давай пойдём через лес? Мои всё равно уже встали, всё равно мне влетит. Пойдём, а?
Дорога через лес была длиннее, но зато по пути можно было набрести на куст малины или россыпь ежевики.
— Ладно, пойдём, — нехотя согласился я. — Только не скачи, как козёл. Иди спокойно!
В лесу было ещё холодно и от деревьев падали длинные тени. Вначале мы прошли редкий осинник, в котором бродили овцы и щипали тонкую траву. Потом вступили в сосновый бор с высокими замшелыми стволами.
— Какой-то сказочный, совсем сказочный лес, — тихо вторил Женька. — Наверное, в нём полно разных леших?
Я презрительно фыркнул, и Женька стушевался, покраснел…
Через два дня мы рыбачили с Вовкой. Как всегда, Вовка удил сосредоточенно, молча; сидел, впившись взглядом в поплавок, и только подсекал. Он вытаскивал одну рыбину за другой, деловито снимал с крючка и, опустив в садок, наживлял нового червя. Вовка поймал штук двадцать рыбин, а у меня что-то ловля не клеилась. Вначале я засмотрелся на восходящее солнце и на его отражение в воде — оно выглядело, как расплавленное золото. Потом заметил множество маленьких солнц в каплях росы, в мокрой листве, в ракушках, в паутине. Потом стал разглядывать распускающиеся цветы, из которых вылетали жуки; потом — ласточек, проносившихся над водой, и высокие кучевые облака, похожие на белый каракуль.
СВЕРЧОК И СВЕТЛЯЧОК
Одно лето мы снимали комнату за городом. Перед нашим окном в палисаднике было пиршество цветов, а высоких, спутанных трав произрастало такое множество, что казалось — в них войдёшь и исчезнешь навсегда. Травы стелились вдоль земли, тянулись ввысь, обвивали изгородь и ниспадали с неё, а вьюнки прямо ввинчивались в кустарник.
Кто мне особенно нравился из обитателей палисадника — так это сверчок и светлячок. «Музыкант» и «фонарщик». Оба таинственные: кого бы я ни спрашивал, никто ничего толком о них не знал.
Каждое утро я просыпался от стрекотания. Где-то под окном невероятно весёлый музыкант без устали играл на разных инструментах. Когда стрекотание становилось особенно громким, до звона в ушах, я был уверен — он крутит трещотку, а когда стрекот стихал и переходил в тонкое пиликанье, мне казалось — он даёт концерт на скрипке.
Заслышав эти звуки, я вскакивал с кровати, вылезал через окно в палисадник и, раздвигая высокую траву, подползал к невидимому музыканту. Увлечённый игрой, он забывал про осторожность и подпускал меня совсем близко — играл где-то в травах прямо перед моим лицом, но где, я так и не мог разглядеть. «Фантастика! — думал я. — Музыкант-невидимка!»
Отец был в командировке, и я спросил о сверчке у матери.
— Не знаю, не видела, — сказала она. — Говорят, он поселяется только у семейных людей, у одиноких почему-то не живёт.
Такая разборчивость сверчка сделала его ещё более загадочным. Эта загадка не давала мне покоя.
Светлячка я представлял сторожем, который по ночам зажигает крохотный фонарик и освещает травы и цветы — охраняет разных букашек или летает и рисует в небе светящиеся зигзаги. Каждый вечер я подбегал к окну и вглядывался в зеленоватую темноту — всё хотел увидеть светлое пятнышко, но мне это никак не удавалось.
— Ну а светлячок, — спросил я у матери, — он какой?
— Не видела, — сказала она. — Знаю только, что он живёт у дороги.
Это была вторая загадка, не менее сложная, чем первая. «Что за палисадник? — думал я. — Сплошные загадки! И травы, как джунгли!» Я был в полном смятении.
Однажды поздно вечером, возвращаясь с рыбалки, я заблудился в перелеске. Долго ходил взад-вперёд, никак не мог отыскать тропу к посёлку, как вдруг заметил в траве синеватый огонёк, мерцавший, точно маленькая звёздочка. Подошёл ближе, нагнулся и увидел жучка со светящимся брюшком. Взял его в руки и тут же чуть дальше заметил другого. Направился к этому второму жучку и внезапно заметил, что иду по тропе. Передо мной зажигался один светлячок за другим — целая россыпь огоньков освещала мне путь. Так и подошёл к дому по светящейся цепочке.
А через несколько дней из командировки вернулся отец, и стрекотавший под окном сверчок сразу перебрался к нам в дом — он оказался кузнечиком с длинными усами. Теперь целыми днями «музыкант» стрекотал и «дринькал» в комнате за шкафом.
— Почему сверчок живёт только у семейных людей? — спросил я у отца.
— Не в каждой семье, — засмеялся отец. — Только в семьях, где уют и покой и во всём согласие. Ведь он музыкант, а для музыканта главное что? Хорошее настроение!
ПТИЦЫ
Тётя Зина Полякова каждое утро уезжала на электричке в город — она работала в зоомагазине. Продавцом птиц. И сама была похожа на птичку: маленькая, худая, остроносая, с тонким голосом; по вечерам ходила по саду и пела:
— Где много пташек, там нет букашек.
У Поляковых жил дрозд и маленькая Совка. Дрозд весь день летал по саду, на ночь через форточку возвращался в клетку. Сова, наоборот, днём крепко спала, а ночью ловила мышей в сарае; иногда вылетала из сарая и кружила над садом — как бы осматривала свои владения.
Как-то я встретил тётю Зину у колонки и попросил рассказать о своих птицах.
— Дрозда зовут Пересмешником, — начала тётя Зина. — Он подражает всем звукам: пению петуха, кудахтанью кур, кваканью лягушек и скрипу телеги, и визгу пилы — да он многое может, когда в настроении. Как-нибудь приходи, послушаешь…
— Зачем как-нибудь? — удивился я. — Сейчас пойду.
— Ну пойдём, — улыбнулась тётя Зина. — Но сегодня он что-то не в настроении. Не знаю, станет ли кого-нибудь изображать.